Богиня легенды - Каст Филис Кристина - Страница 4

Разумеется, она и прежде бывала в горячих точках — Босния, Фолклендские острова и Южная Африка представали перед ее объективом. Но в Афганистане все было как-то по-другому. «Я сама стала там другой. Я почему-то утратила четкий взгляд на вещи, и меня заполнили тьма и хаос», — призналась себе Изабель. Она повернула штатив и поймала в кадр молодого теленка, резво скачущего вокруг пасущейся матери.

Все началось с того солдата, Куртиса Джонсона. У него были добрые карие глаза и юное лицо, скорее умное и привлекательное, чем красивое. Ему вряд ли было больше двадцати пяти лет, и он отчаянно флиртовал с Изабель, провожая ее к джипу. Она ехала вместе с колонной машин, на которых доставлялись припасы в маленькую деревушку, расположенную всего в нескольких милях от авиабазы США, по никудышной, покрытой выбоинами дороге.

Вообще-то Куртис ей понравился, Изабель даже задумалась, не нарушить ли собственное правило, запрещающее развлекаться во время командировок. Она прикинула разницу в возрасте, но решила, что если, черт побери, молодого Куртиса не волнует то, что она лет эдак на двадцать старше его, то почему ее это должно беспокоить?

И именно в это время у обочины дороги сдетонировала мина. Изабель мгновенно перевела камеру на автоматическую съемку — и в клубах дыма, среди языков пламени, во тьме и ужасе она добыла несколько самых сильных кадров за всю карьеру… кадров, на которых среди прочего оказался и Куртис Джонсон. Ему оторвало правую ногу и руку. Изабель фотографировала его не специально. Она вообще не сразу заметила, что он там, почти в эпицентре взрыва. Она просто делала то, к чему ее подталкивал инстинкт репортера: фиксировала правду. А потом эта правда ударила ей в лицо, и Изабель чуть не разлетелась на части.

Глаза Куртиса были все такими же добрыми, хотя их и затуманил болевой шок. Но прежде чем потерять сознание, он тревожился о других, о ней — пытался сказать, что надо убежать подальше, спрятаться… Он истек кровью на потрескавшейся земле пустыни и умер на руках у Изабель. И тут же вокруг колонны разразился ад. Изабель только и помнила, что пыталась сохранить фотоаппарат. Ей необходимы были снимки живого Куртиса. Ради его семьи. Ради самой себя.

Изабель содрогнулась всем телом и заметила наконец, что стоит рядом со штативом, ничего не снимая. Она подняла руку к пылающей щеке. Щека была влажной.

— Сосредоточься на том, что делаешь! — приказала себе Изабель, — Это твой шанс восстановить свой стержень… вернуться к нормальному состоянию.

И справиться с горем.

Изабель поступила так, как учил ее отец: вытерла слезы, отбросила воспоминания и принялась за работу.

Она снова прильнула к видоискателю, и по ее губам скользнула саркастическая улыбка. Все ее друзья сошлись бы на том, что нормальное состояние Изабель Кантелли — это совсем не то же самое, что считают нормой большинство людей. Изабель почти услышала, как подруги ей выговаривают. Мередит пожала бы плечами и сказала бы, что странности Изабель ей только на пользу — в них причина ее успешности. Робин покачала бы головой и заявила бы, что Изабель нужно обзавестись постоянным мужчиной, а не менять без конца симпатичных любовников. Ким вывернула бы душу Изабель наизнанку, а в итоге согласилась бы с Робин, что некоторая доля постоянства в жизни помогла бы Изабель стать чуть более приземленной… а Тереза заявила бы: Изабель вправе делать то, что приносит ей радость и удовольствие.

А потом в жизнь Изабель вошел Куртис Джонсон, и ее взгляд на мир изменился, она осознала, что довольно долго дурачила сама себя. Или, возможно, точнее было бы сказать — она искала себя, потому что в какой-то момент успешной карьеры и общения с умными, разборчивыми подругами, посреди волнующей и в то же время спокойной жизни она себя потеряла.

Именно поэтому она и оказалась здесь, в травянистых прериях Оклахомы. В поисках новой душевной опоры она делала то, что только и умела, — смотрела сквозь объектив фотокамеры и искала правильное направление, чтобы плыть дальше через переменчивые пейзажи жизни. И это работало, пока Изабель не позволяла себе углубляться в воспоминания. В прошлом было и хорошее, и плохое, моменты радости — и глупого страха. И если существовало какое-то чувство, которого Изабель еще не испытала, то она и не представляла, что бы это могло быть. Ей необходимо было нечто такое, что встряхнуло бы ее и вернуло способность наслаждаться жизнью. Если бы только она могла сообразить, что именно ей нужно… Но прямо сейчас, вот здесь, естественная красота Оклахомы на нее действовала.

— Вот и сосредоточься! — напомнила себе Изабель.

Она порадовалась, как легко ей удалось вернуться к выбору следующего кадра.

В очередной раз переставляя штатив, она заметила отблеск утреннего света на воде — и только теперь обнаружила текущий в глубоком овраге ручей. Она сразу же заинтересовалась новым пейзажем и пошла в ту сторону, удивленно всматриваясь в песчаный берег и чистый бурлящий поток, скрытый между деревьями и кустами.

Одинокий луч восходящего солнца прорвался сквозь зеленый покров листвы, и на поверхности ручья появилась яркая серебристая точка. Она притягивала Изабель, словно магнит.

Изабель доверилась инстинктам и осторожно, но быстро спустилась вниз, оставив позади штатив. Она ступила на песок и опустилась на колени, наклонилась над самой водой и начала снимать кадр за кадром, то и дело меняя угол и расстояние до воды. Магический свет зачаровал ее и отогнал грустные мысли об Афганистане и погибшем солдате. Изабель сменила позу и растянулась на животе, уперевшись локтями в песок, — и тут кусты на противоположном берегу зашуршали, затрещали ветки… и перед Изабель возник бизон.

Сдерживая дыхание, она продолжала нажимать на спуск, пока огромное животное шло к воде. Бизон фыркнул, но потом совершенно перестал обращать внимание на женщину; опустив черную морду к воде, он принялся шумно пить.

Изабель гадала, каким должен казаться животному ее запах. Бизон повернул голову и глянул на нее. Изабель не боялась, а значит, не страх привлек внимание гиганта. Может быть, он просто почуял человека? Изабель не пользовалась духами, лежала совершенно неподвижно, вряд ли бизон мог услышать что-то.

Так что же заставило его посмотреть прямо на нее? И почему глаза животного казались такими мудрыми? Он отошел от воды, качнул головой вверх-вниз, бросил на Изабель еще один непостижимый взгляд, а потом ускакал с резвостью, какой она не ожидала от огромного, тяжелого существа.

Изабель охватило радостное волнение. Она просмотрела кадры, снятые только что. Бизон вошел прямо в луч солнечного света. Сквозь объектив фотоаппарата шкура быка в утренней росе выглядела как бы осыпанной бриллиантами. И он кивнул ей! Будто одобрил ее снимки. А когда бизон уходил, Изабель подумала, что любое существо мужского пола отдало бы что угодно за обладание такими же достоинствами.

Изабель села и восторженно расхохоталась, наслаждаясь красотой и покоем этой древней земли. Происходило именно то, на что она надеялась, обсуждая со своим агентом будущий альбом фотографий, — земля начала успокаивать ее душу, помогая восстановить творческие способности и перестать постоянно думать о смерти и разрушении…

Поддавшись порыву, Изабель сбросила туристские ботинки и стянула носки. Закатав повыше джинсы, с фотоаппаратом в руке она осторожно шагнула в кристально чистую воду. От отчаянного холода у нее перехватило дыхание, но через несколько секунд ноги привыкли, и Изабель побрела туда, где недавно солнечный луч так красиво очерчивал бизона. Добравшись до освещенной точки, Изабель подставила лицо утреннему сиянию, а холодная вода продолжала омывать ее ступни и лодыжки.

Что-то в этом уголке затронуло ее душу. Может быть, резкий контраст между безмятежной свободой прерий — зеленых, сочных, чистых — и истерзанным войной Средним Востоком, где взгляду представали сухая обгоревшая земля да чудовищные следы стычек. Изабель глубоко дышала, воображая, что с каждым вздохом избавляется от всего темного и мрачного в себе, что вода уносит прочь воспоминания о смерти и войне. Не позволяя себе задуматься, Изабель обратилась к внимательному потоку и солнечному лучу: