Таня Гроттер и птица титанов - Емец Дмитрий Александрович - Страница 58

58

Пытаясь помочь Ваньке, Таня выпустила два Мотис-ботис-обормотиса и один Искрис фронтис, которым едва не спалила самого Ваньку, отчаянно ворочавшегося под кучей нежити. В каблук Тане впились чьи-то зубы. Таня лягнула свободной ногой. Зубов сразу стало меньше, но с ними вместе исчез и каблук.

Таня споткнулась. Нежить воспользовалась этим и нахлынула. В одно мгновение шинель повисла лохмотьями, разодранная сверху донизу. Цепь держалась только на ватнике, но Таню пока защищала. Вот когда она оценила Ванькин подарок. Таня попыталась вскинуть руку с перстнем, но не смогла согнуть ее в локте. На кисти у нее повис маленький, пухлый хмырек-карлик, выскочивший откуда-то снизу.

– Катапультос! – не задумываясь, крикнула Таня.

Катапультос было заклинание, усиливающее бросок. Хмырек-то улетел, причем улетел красиво, врезаясь в стены и отскакивая, но с ним вместе с пальца у Тани сорвался и перстень Феофила Гроттера.

Перстень сверкнул последней стекающей с него искрой, ударился о камень и запрыгал вниз, в пустоту. Нежить, кучкуясь и толкая друг друга, жадно метнулась за ним, закрывая перстень своими лохматыми спинами.

– Мой перстень! – крикнула Таня.

– Аve, caesar, morituri te salutant![7] – пафосно донеслось из-под кучи нежити.

Глава 18

Один простой вопрос

Если человек на простой вопрос начинает отвечать длинно, значит, он или путается, или врет. Например, если женщина на вопрос, любит ли она детей, начинает задвигать какую-либо путаную теорию, то что-то тут не так. Та, которая любит, ответит либо «да», либо «терпеть не могу». Единственная известная мне старушка, действительно любившая уличных кошек, скрежетала зубами, когда видела еще одну кошку. Она кормила их двадцать две штуки, и тихо ненавидела.

Гуго Хитрый (из мемуаров)

Таня поняла, что это конец. Через минуту ее разорвут на тысячу мелких Танек, Танюш и Татьяночек. Она издала боевой клич, наклонилась и, выставив вперед твердый лоб, главное свое оружие, пошла в атаку. Первому хмырю она сломала коленную чашечку. Пропустила над головой выброшенную ей навстречу руку мертвяка. Замешкавшемуся вурдалаку врезалась лбом в нос. Тот отпрянул, и Тане удалось прорваться в относительно свободный коридор. Она даже поверила, что сбежала.

В следующий миг кто-то прыгнул на нее из темноты и повис на плечах. Теряя равновесие, Таня пробежала несколько метров и обо что-то ударилась макушкой. Перед глазами заплясали искры. Наполовину оглушенная, она, ломая ногти, отчаянно скользнула пальцами по стене. Ухватиться было не за что. Не удержавшись на ногах и не видя перед собой ничего, кроме своей белеющей ладони, Таня провалилась в открывшуюся пустоту.

Уже кувыркаясь и ударяясь о ступени локтями и коленями, она поняла, что это та самая лестница, о которой говорил Ванька. Непонятно, кто кого нашел – она лестницу или лестница ее, но встреча состоялась. Поначалу Таня катилась не одна. С ней вместе кувыркались два хмыря и настырный упырек с прилизанной челочкой, впиявившиеся зубами в то, что осталось от ее шинели. Вместе они образовывали тесно сплетенный ком. Вскоре Таня приноровилась скатываться так, что вместо нее о ступени ударялись либо хмыри, либо упырек. Она же ухитрялась быть чем-то вроде хитрого масла, притаившегося в бутерброде между хлебом и колбаской.

Всякий раз, как кто-то из ее невольной свиты врезался в высокие, вырубленные в сплошной скале ступени, Таня вместо него говорила: «Ух!»

Лестница казалась бесконечной. Площадок не встречалось: когда ее вырубали, никто такими строительными изысками не заморачивался. Ступеней через сто от Тани добровольно отпал один хмырь, еще через пятьдесят – другой, и последним отвалился окончательно измочаленный упырек, которого Таня вообще не хотела отпускать, хотя тот давно рвался, чтобы освободиться, и внутри у него что-то жалобно булькало.

– Мо-я по-ду-шеч-ка! – горестно выдохнула Таня, разделив свою жалобу на шесть ступенек.

Таня набрала такую скорость, что подступившая тошнота заблудилась в горле. Таня потеряла ориентацию в пространстве. Ощущала то скользящие, то болезненные удары по рукам, плечам, спине. Чтобы затормозить, не приходилось и мечтать: скорость была слишком высокой, а защита громоздкой. Возможно, она и оберегала от самых сильных ударов, но она же ускоряла падение. Выставишь руку – сломает как спичку. Единственный шанс уцелеть: страховать голову.

Неожиданно ступеньки оборвались, и Таня поняла, что падает. Она закричала смазанным криком человека, не успевшего по-настоящему испугаться. Еще через несколько мгновений, прошедших в томительном ожидании удара, Таня ощутила, как что-то подхватило ее.

– Чебурыхнус парашютис форте! – запоздало выдохнула она, забыв, что без перстня ускоренное тормозящее заклинание не сработает. Да и поздно тормозить, когда ты уже упал.

Таня попыталась привстать. Ее окружала сосущая темень. Все же Таня ощутила, что лежит не на камнях и не в воде, а на чем-то живом и теплом. Внизу непрерывно плескала и терлась о камни вода: океан отыскал сюда лазейку.

Таня не до конца осмыслила, что это означает, когда кто-то зажег спичку. Спичка оказалась смолистой сосной. Таня лежала на громадной ладони, а к ней со всех сторон, сталкиваясь лбами, склонялись десятки страшных голов. Титаны.

– Та…я Гро!.. Тая… Гро!..

Тибидохс содрогнулся. Голос, вырвавшийся из сотен глоток, был подобен урагану. Тане показалось: дыханием титана с нее смело все волосы. Чтобы ее не снесло, она вынуждена была ухватиться за палец титана – толстый, как телеграфный столб.

Бриарей, старший из титанов, был так огромен, что Котт и Гиетт казались рядом с ним мальчиками на подхвате, которым только и можно поручить, что взять под мышку пару китов и куда-нибудь их оттаранить.

– Тихо все! К нам при-а Та-я Гро! – Бриарей взмахнул девяносто девятью руками.

В сотой руке он держал Таню.

– Та-я Гро! Мы жда-и те-я! Мы о-ень лю-или т-вою ма-у Со-ию. О-а наве-ала нас ка-дый день!

– Каждый? – спросила Таня.

Голова у нее дико кружилась. Горящая сосна слепила. На шинели нитями висели слюни нежити.

Простой вопрос ввел титанов в тяжкие раздумья. Они стали переглядываться, пыхтеть, ворочаться и сотрясать Тибидохс. Таня не позавидовала тем, кто сейчас наверху. Конечно, школа не обрушится из-за скрепляющих камни башен заклинаний, но целой посуды на столах останется немного.

– Нет, бы-и дни, когда она нас не на-ещала! О-о-енно ко-а ста-а встре-аться с т-оим о-цом Леопо..! – ревниво сказал Котт и стал перечислять эти дни.

Другие гекатонхейры его придирчиво поправляли. Один раз дело дошло до драки, когда семнадцатая голова Бриарея разошлась с пятой головой Котта во мнении по поводу двенадцатого мая. В драке приняло участие около сорока рук, и, если бы ноги вовремя не попятились, отдаляя дерущихся друг от друга, пятой голове Котта оборвали бы уши.

Таня робко переводила взгляд с одной головы на другую. Все они были разного возраста. Таня видела и совсем юные лица, и лица дряхлых старцев. Интересно почему? Может, головы гекатонхейров со временем отмирают, а где-то рядом на проклюнувшихся шеях вырастают новые, как листья на деревьях?

Громадный, как бревно, палец пролетел над Таниной головой и ударил по ладони в то место, где она сидела. Таня едва успела отпрыгнуть.

– Ты меня чуть не убил! – крикнула она.

Гекатонхейр уже остывал. Он оторвал от ладони палец и попросил прощения.

– Но что я сделала?

– Ты улы-алась, но тебе было не смешно! Ты п-итво-ялась! Бо-ше не де-ай так!

Таня торопливо пообещала не улыбаться, тем более что улыбаться ей точно расхотелось. Она смогла наконец сформулировать для себя, что больше всего поражало ее в титанах. Титаны были не просто серьезны. Они были неотделимы от серьезности. Все, что лежало за пределами правды, воспринималось ими как ложь. Наверное, такими были все древние существа, не ведавшие и не признававшие лжи даже в виде шутки.

вернуться

7

Здравствуй, цезарь, идущие на смерть тебя приветствуют! (лат.)