Колдун на завтрак - Белянин Андрей Олегович - Страница 58

— Да мне всего на одну минуточку и надо, — взмолился я. — Коли внутрь пройти не по чину, так окажите содействие, позовите сюда девицу Катерину из Оборотного города.

— Какая такая девица? Дочь князя Салтыкова или племянница Шуваловых? А может, графа-обермейстера Вяземского младшая, дак ей ещё и двенадцати нет… Какова хоть по фамилии?

— Не помню, — притух я.

Офицеры снисходительно хмыкнули, переглядываясь, как две головы Цербера в поисках третьей.

— Ну, она красивая феерически, вся из себя сама кареокая, — пустился на пальцах объяснять я, потому как фамилию спросить ни разу не удосужился. — Волосы тёмные волнами вьются, талия есть, а ещё это… грудь. Вот та-кая-а!

— На себе не показывай, — громко хохотнули артиллеристы, и тот, что пониже, толкнул меня в плечо. — Иди отсюда, озабоченный, пока взашей не спустили. Сюда вашему брату ходу нет.

— Но ведь написано же: «Научная конференция. Хорунжим запрета не чинить»?! — Я возмущённо ткнул пальцем в вывеску над их головами.

Офицеры одновременно посмотрели вверх. А зря… Один взмах обеих рук, словно бы при ловле мухи, и блестящие дворяне треснулись лбами так, что даже треуголки не спасли.

Да, хлопцы, второй раз я бы даже Моню со Шлёмой на этом деле не подловил, а тут… вроде бы образованные люди, должны хоть в чём-то разбираться. Я осторожно поддержал два бессознательных тела, усадил их отдыхать на порожке, поправил треуголки посимпатичнее, плюнул и прилепил высокому отпавшие усы, а уж потом и толкнулся в парадную дверь. Через пять — десять минут парни придут в себя, ну а нам покуда надо поразведать, кто у нас в теремочке живёт?

Внутрь входил осторожно, потому как слишком неправильным до этого было всё вокруг. Мы, казаки, конечно, народ простой, но это не значит, что мне за всю свою жизнь ни разу не пришлось побывать в барском доме. Был, и не раз. Так вот там всё по-иному, образ жизни совсем другой, если вы меня понимаете, люди кругом, челядь всякая, шум, музыка, беготня, разговоры, суматоха!

А тут слишком тихо, мертвенно, чрезмерно торжественно и даже офицеры артиллерийские на входе выглядят словно ряженые из итальянской оперы. По какому уставу их сюда, вообще, вместо швейцаров поставили? Одежда без единого пятнышка, сапоги как только со склада, ни пылинки, ни царапинки, сами гладко выбриты, да запах незнакомый (и царские офицеры себя не духами поливают, но скорее водкой, а от этих какими-то цитрусовыми неслабо ароматизировало). И говорят наигранно, так, словно их в дурной шпионской школе готовили…

То есть не наши это люди, но и не нежить, кстати. Нечистую силу я бы на раз углядел. Как вот сейчас, к примеру. По длинному коридору, украшенному гобеленами, картинами, горящими канделябрами, с лепными потолками прямиком ковровой дорожкой чинно следовал мне навстречу невысокий лакей в синем платье и белом парике. Он пристукнул об пол большой тростью, и его вышколенно-вежливое лицо расплылось в широкой улыбке.

— Как прикажете доложить о вас, сударь?

— Да вот так, для начала прикажу положить трезубец, опуститься на колени, руки за голову и молиться молча, — так же широко улыбнулся я, поднимая воронёный ствол пистолета на уровень его пятачка. — Один раз вякнешь, и лови серебряную пулю меж рогов!

— Безобразие? — подчиняясь моему диктату, скорее уточнил, чем резюмировал высокий бугаеобразный чёрт в едва ли не трескающейся на его плечах лакейской ливрее. — Тут частная вечеринка, ведьмакам и характерникам вход заказан.

— А я ненадолго. Мне бы с Хозяйкой из Оборотного переговорить, и уйду.

— Неужто сам Иловайский честь оказал? — сложив в уме два и два, уважительно выдохнул нечистый. — Ну тогда что ж, у меня тоже семья и дети, я на геройскую смерть за-ради науки не подписывался. До залы сопровожу. Хозяйке на ушко представлю. А вот сумеешь ли ты выбраться, хорунжий, так это…

— Не твоя печаль, — удовлетворённо подтвердил я. — Веди давай.

— Отчего же не провести, — усмехнулся он, поднял трезубец, замаскированный под жезл, и кивком рогов указал на дальнюю дверь в коридоре. — Там она, научная конференция, там ты многих знакомых увидишь. Только не шуми сильно, интеллектуалы же сплошь, не любят они, когда докладчиков перебивают. Хотя с двух пистолетов многих не перебьёшь…

— Мне бы только с Катенькой переговорить, — напомнил я. — Убедиться, что она в порядке, что ничего ей здесь не угрожает, и всё, до дому до хаты. Ты, главное дело, проводи, а про то, что как я отвернусь, так ты мне подножку подставишь да канделябром сверху — и думать забудь!

— Ужели так заметно?

— Примерно как если бы прямым текстом, большими буквами, поперёк хари киноварью написано. Не искушай, нечисть поганая, заряжено же…

— Прозрел, виноват, осознал, больше дурью не маюсь.

Вот в такой задушевнейшей беседе мы практически дошли до большой, переполненной народом залы, но внутрь спешить не стали. Подслушивать лучше у дверей…

В полутёмном помещении, благородно освещенном толстыми красными свечами, на высоких креслах, как в театре, сидело спинами к нам самое изысканное столичное общество. Я осторожно любовался в приоткрытую дверную щёлку на прекрасных дам в роскошных платьях с открытыми плечами, на их великолепных кавалеров, военных в новеньких мундирах и штатских в дорогих фраках, залитых золотом и сияющих наградами. Столь блестящее общество я видел впервые…

Все они с воодушевлением слушали вещающего с небольшой сцены высокого человека в обычном партикулярном платье, но с голубой лентой через плечо, с вытянутым козлиным лицом и редеющими желтоватыми волосами, длинными прядями спадающими ему на плечи. Ещё один тип чудасовского поэта-интеллигента-негодяя, но если о самом учителе губернаторских дочек я давно ничего не слышал, то этот умник выступал весьма громко:

— В связи с вышеперечисленным (я повторюсь, мне нетрудно) мы, как цивилизованное общество, не имеем морального права ограничивать суверенные аспекты духовного роста ничьей личности ни в бытовом, ни в социальном, ни в политическом и уж тем более ни в культурологическом плане. Долой вековое противостояние нетрадиционных форм жизни, а я уверен, что речь идёт именно о таковых, ибо условное деление энергий и сил на «светлые и тёмные» является не просто неполиткорректным, но, более того, чудовищно преступным по определению! Дальше так продолжаться не может, либо мы выйдем в новый мир грядущего прогресса духа с единым и обновлённым законодательством, учитывающим общие интересы всех и вся, либо ещё один период нашей общей истории будет вновь залит кровью. Сколько можно крови, господа?

— О чём это он? — шёпотом спросил я.

Чёрт-лакей в ухмылке показал впечатляющие клыки:

— Мы тут мелкие сошки, но вроде как второй день о перемирии договариваются.

— С турками?

— С придурками! Тьфу ты, скажет же такое… Нет, казак, они хотят такой закон протащить, чтоб нечисть людей не трогала.

— А зайцы морковку не ели?

— Вот именно, — понимающе кивнул чёрт.

Мы стали слушать дальше…

— В конце концов, само разделение великих проявлений космического или вселенского разума на условно «чистые» и «нечистые» по определению не может считаться даже более-менее логичным. Ведьма, убившая священника, — грешна! А что же священник, приговоривший ведьму к сожжению?! Виновен вдвойне и втройне! Ведь, обрекая её на муки, он совершает пассивное убийство, презирая заповедь своего Бога, то есть лишая жизни беззащитную женщину под прикрытием некоего безнравственного и устаревшего закона или, честнее сказать, беззакония, он убивает её смертью свою собственную душу! Но это метафизика, реальность куда страшнее. — Оратор откашлялся, хлебнул водички из стакана на столике и продолжил: — Меньшее зло «жизнь ведьмы» привело к многократно большему злу — «смерти ведьмы»! Как известно, праведно мстящая нечисть возобновляет свои ряды гораздо быстрее, ибо даже человеку вполне по силам перейти на сторону так называемого зла, став «нечистым». Избавившись от одного, двух, трёх колдунов, мы одновременно провоцируем появление на освобождённой территории десятка им подобных! Пусть фигурально, но к чему это приводит всех нас? Какой вал безумства рано или поздно захлестнёт человечество? Вопрос уже не стоит, мы или они. Вопрос в ином: что такое мы — без них?! Ничто, господа, фикция, самообман, иллюзорная яма в пространстве, вырытая нашими же закоснелыми принципами…