Прежде чем я упаду - Оливер Лорен - Страница 23

— Послушай. — Кент косится на меня. — Мои родители уезжают на выходные, и я кое-кого пригласил…

— Угу.

Тут я вижу, как Роб шагает в столовую. И вот-вот заметит меня. Сейчас я не в состоянии уделять ему время. Желудок сжимается, я выскакиваю перед Кентом, спиной к столовой, и добавляю:

— Ммм… а где твой дом?

Кент странно на меня смотрит. В сущности, я только что изобразила живую баррикаду.

— Немного в стороне от Девятого шоссе. Забыла?

Я молчу, он отворачивается и пожимает плечами.

— Ну конечно. Ты была в нем всего пару раз. Мы переехали перед самой промежуточной школой. С Террис-плейс. Помнишь мой старый дом на Террис-плейс? — Кент снова улыбается; его глаза действительно цвета травы. — Ты постоянно ошивалась на кухне и таскала самые вкусные печенья, а я гонялся за тобой вокруг кленов-великанов на переднем дворе. Помнишь?

Прошлое словно всплывает на поверхность, и от него расходятся круги. Мы сидели в укромном месте между двумя огромными корнями, которые выпирали из земли, словно спины животных. Как-то Кент разломил две крылатки клена и засунул одну в свой нос, а другую в мой, заявив, что это знак нашей влюбленности. Мне было, наверное, всего пять или шесть лет. Ну зачем он напомнил о старых добрых временах, когда я состояла из одних коленок, носа и очков и мной брезговали все мальчики, кроме Кента?

— Я… я… Может быть. Для меня все деревья на одно лицо.

Он смеется, хотя я не пыталась шутить.

— Так ты придешь сегодня? На мою вечеринку?

Этот вопрос возвращает меня к реальности. Вечеринка. Я качаю головой и делаю шаг назад.

— Нет. Вряд ли.

Его улыбка на мгновение блекнет.

— Будет весело. Круто. Вечеринка выпускников. Лучшее время нашей жизни и все такое.

— Точно, — саркастично произношу я. — Школьный рай.

Я поворачиваюсь и иду прочь. В столовой полно народу, и когда я приближаюсь к двойным дверям — одна из створок подперта старой теннисной туфлей, — меня встречает слитный гул голосов.

— Ты придешь! — кричит Кент мне вслед. — Уверен, что придешь.

— Держи карман шире, — отзываюсь я, едва не добавив: «Так будет лучше».

— Что значит — ты не можешь пойти?

Элли уставилась на меня, как будто я призналась, что намерена пригласить на бал Бена Перски (или Пердски, как мы называем его с четвертого класса).

— Просто у меня нет желания, понимаешь? — вздыхаю я, затем меняю тактику и пробую снова. — Мы посещаем вечеринки каждые выходные. Я просто… ну сложно объяснить. Хочу остаться у тебя дома, как раньше.

— Мы оставались дома, потому что не могли попасть на вечеринки выпускников, — возражает Элли.

— Не говори за всех, — перебивает ее Линдси.

Это сложнее, чем я думала. Я вспоминаю, как мама спросила, не поссорилась ли я с Робом, и с языка само собой слетает:

— Дело в Робе, ясно? У нас… трудности.

В сотый раз я раскрываю телефон. Ничего. Когда я вошла в столовую, Роб за кассами наливал в картошку кетчуп и соус барбекю (свой любимый). Я была не в силах подойти к нему и потому поспешила за наш столик в секторе выпускников и послала Робу эсэмэску: «Надо кое-что обсудить».

Он тут же ответил: «Что?»

«Вечер», — написала я, и с тех пор мой телефон молчит. Роб прислонился к торговому аппарату на другой стороне столовой и болтает с Адамом Маршаллом. Его кепка сдвинута набок. Он считает, что это прибавляет ему возраста.

Мне нравится открывать подобные мелочи: то, что он любит соус барбекю и не любит горчицу; то, что болеет за «Янкиз», хотя предпочитает бейсболу баскетбол; то, что сломал в детстве ногу, пытаясь перепрыгнуть через машину. Я храню их глубоко внутри, как будто, собрав их воедино и запомнив, я смогу понять Роба до конца. Я полагала, что это и есть любовь — познать другого, как самого себя.

Но мне все больше и больше кажется, что я не знаю Роба.

У Элли в прямом смысле отвисает челюсть.

— Но вы же собирались… ну, это самое.

С открытым ртом она похожа на чучело рыбы, и я отворачиваюсь, сдерживая смех.

— Собирались…

Я никогда не умела лгать, и в голове нет ни одной разумной мысли.

— И? — не отстает Линдси.

Забравшись в сумку, я достаю помятую записку Роба с прилепившейся жевательной резинкой и протягиваю через стол. Линдси морщит нос и открывает записку самыми кончиками ногтей. Элли и Элоди наклоняются и тоже читают. Секунду все молчат.

Наконец Линдси сворачивает карточку, пихает обратно и заключает:

— Не так уж и плохо.

— Но и не так уж хорошо. — Я лишь пыталась обосновать отказ от вечеринки, но по-настоящему завожусь, едва речь заходит о Робе. — «Лю тя»? Что еще за жалкий лепет? Мы встречаемся с октября.

— Возможно, для признания в любви он ищет подходящего момента. — Элоди откидывает челку с глаз. — Стив не говорит, что любит меня.

— Тут другое дело. Ты ведь и не ждешь этого.

Подруга быстро отводит глаза, и я понимаю: она ждет, несмотря ни на что.

Повисает неловкая пауза, и в беседу вступает Линдси.

— Не понимаю, в чем проблема. Ты точно нравишься Робу. Это не какая-нибудь случайная связь.

— Я нравлюсь ему, но…

Дальше должна быть фраза: «Я не уверена, что мы друг другу подходим», однако в последний момент я передумываю. Подруги решат, что я рехнулась. Я и сама не понимаю, как так вышло. Словно его образ лучше, чем он сам.

— Вот что! Не собираюсь с ним спать только ради его заверений в любви.

Слова сами слетели с языка, и я так поражена ими, что испытываю почти шок. Вовсе не поэтому я планировала секс с Робом — в смысле, не ради заверений. Я просто хотела с этим покончить. Вроде бы. Вообще-то непонятно, почему это казалось таким важным.

— Легок на помине, — бормочет Элли.

Нас окутывает запах мелиссы; Роб слюняво целует меня в щеку.

— Привет, красавицы.

Он лезет за картошкой в тарелку Элоди, и она убирает поднос подальше. Роб смеется.

— Привет, Саммантуй. Получила мою записку?

— Да.

Я сверлю взглядом стол. Кажется, если я посмотрю на Роба, то все забуду. Забуду записку, и то, как он бросил меня одну, и то, как он целуется с открытыми глазами.

Вместе с тем я не настолько жажду перемен.

— Ну? Что я пропустил?

Роб наклоняется и кладет руки на стол, даже стучит по нему. Диетическая кола Линдси подскакивает.

— Вечеринку у Кента и то, что Сэм отказывается идти, — докладывает Элли.

Элоди пихает ее локтем в бок, и Элли вскрикивает. Роб вертит головой и смотрит на меня. Его лицо абсолютно ничего не выражает.

— Ты это собиралась обсудить?

— Нет… не совсем.

Я не ожидала, что он упомянет эсэмэску, и беспокоюсь, поскольку его мысли мне неизвестны. Его глаза совсем темные, почти непрозрачные. Я пытаюсь улыбнуться, но щеки словно набиты ватой, я невольно представляю, как Роб раскачивается, поднимает руку и обещает: «Пять минут».

— Ну? — Он выпрямляется и пожимает плечами. — О чем тогда?

Глаза Линдси, Элли и Элоди, пышущие жаром, устремлены на меня.

— Здесь не могу. — Я киваю на подруг. — В смысле, не сейчас.

Роб смеется, коротко и грубо. Теперь ясно: он вне себя и просто скрывает это.

— Конечно. — Он отступает и вскидывает руки, как бы защищаясь. — Знаешь что? Скажи, когда будешь готова. Я подожду сколько нужно. Мне совершенно не хочется давить на тебя.

Он растягивает некоторые слова, и я улавливаю сарказм в его голосе — едва заметный, но все же сарказм.

Совершенно очевидно — мне, по крайней мере, — что он имеет в виду не только нашу беседу. Прежде чем я успеваю ответить, Роб отвешивает замысловатый поклон, поворачивается и уходит прочь.

— О боже. — Элли гоняет по тарелке сэндвич с индейкой. — Что это было?

— Неужели вы действительно поссорились, Сэм? — уточняет Элоди, широко распахнув глаза.

Тут Линдси шипит, вздергивает подбородок и указывает мне за спину.

— Внимание, психотревога. Уберите подальше ножи и маленьких детей.