Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2. - Волкогонов Дмитрий Антонович - Страница 36

Все три года после этого Дан вместе с Мартовым, другими лидерами меньшевиков, используя легальные средства, представлял демократическую оппозицию большевикам. В ленинских выступлениях этого периода содержится множество язвительных и оскорбительных филиппик в адрес своих вчерашних «сопартийцев». Само слово «социал-демократ» в устах большевиков стало ругательным, оскорбительным. До начала двадцатого года меньшевики еще как-то полулегально существовали. Затем по решению Политбюро начались откровенные гонения и преследования. Вначале решение об их судьбе было «полужестким».

На состоявшемся 22 июня 1920 года заседании Политбюро ЦК РКП(б) обсудили специальный вопрос «О меньшевиках». Члены ареопага сошлись на том, что нужно «пресечь» любую политическую активность «этих пособников буржуазии» и пока ограничиться высылками. Решение было коротким: «Объявить всем наркомам, чтобы меньшевиков, работающих в комиссариатах и сколько-нибудь способных играть политическую роль, не держать в Москве, а рассылать по провинции, в каждом отдельном случае после запроса ВЧК и Оргбюро»{93}. Одновременно по стране шли аресты меньшевиков. К Ленину, в Политбюро шли протесты, просьбы об освобождении. Например, 14 октября на заседании Политбюро было рассмотрено предложение Мчеладзе об освобождении группы меньшевиков. Присутствовавшие на заседании Ленин, Сталин, Калинин, Молотов, Каменев, Крестинский, Преображенский, Рыков, Луначарский дружно запротестовали. Постановление Политбюро оказалось всего из двух слов: «Предложение отклонить»{94}. Аресты продолжались.

Ленин внимательно следил за поведением Мартова, подвергая его при случае уничтожающей критике. В июле 1919 года Ленин в статье «Все на борьбу с Деникиным!» писал: «Мартов, Вольский и K° мнят себя «выше» обеих борющихся сторон (в Гражданской войне. – Д.В.), мнят себя способными создать «третью сторону». Это желание, будь оно даже искренне, остается иллюзией мелкобуржуазного демократа, который и теперь еще, 70 лет спустя после 1848 года, не научился азбуке, именно, что в капиталистической среде возможна либо диктатура буржуазии, либо диктатура пролетариата и невозможно существовать ничему третьему. Мартовы и K°, видимо, умрут с этой иллюзией…»{95}

Когда Ю.О. Мартова и Ф.И. Дана избрали в Моссовет в числе других меньшевиков, Ленин не без мстительности на докладе по этому поводу Л.Б. Каменева повелел: «По-моему, Вы должны «загонять» их практическими поручениями: Дан – санучастки. Мартов – контроль за столовыми»{96}. Когда Мартов отправляет через Горького свою рукопись «Записки социал-демократа», Ленин подвергает ее нелегально «цензуре»: «Т. Карахан! Т. Каменев просит показать ему брошюры Чернова и Мартова. Устройте это поскорее и поаккуратнее. Ваш Ленин. P.S. Верните мне прилагаемое»{97}.

Над Мартовым постоянно висела угроза ареста. Однако Ленин не решился дать санкцию на эту акцию, держа в памяти годы дружбы и десятилетия политической борьбы. При первом же проявлении желания Мартова уехать за рубеж большевистская власть с облегчением это разрешила, освобождая Ленина от каких-либо трудных решений, что и дало вождю возможность заявить: «…мы охотно пустили Мартова за границу»{98}. Но репрессии по отношению к меньшевикам продолжались.

В феврале 1921 года был арестован Ф.И. Дан. Соратник Мартова отсидел почти год в Петропавловской крепости (где он уже сидел четверть века назад). Дана обвинили в подготовке восстания в Кронштадте, и ему угрожал расстрел. Однако приговорен был на высылку. Дан удостоился специального решения Политбюро, согласно которому он «отправлялся в какой-нибудь отдаленный непролетарский район для занятия должности по специальности»{99}. Дан объявил голодовку, требуя разрешения выехать за границу. Тогда большевики еще не достигли уровня «сталинской твердости» и пока шли достаточно легко на «выдворение» за границу своих противников. Эта практика особенно широко начнется в 1922 году, еще при Ленине, по его инициативе.

Любая угроза (реальная или мнимая), которая возникала в те годы, тщательно увязывалась с якобы «контрреволюционной деятельностью меньшевиков», дабы ужесточить против них репрессии. Например, 28 ноября 1921 года Троцкий на Политбюро, где присутствовали Ленин, Сталин, Крестинский, Бухарин, Рыков, Радек, сделал сообщение об имеющихся у него данных, согласно которым в Москве и Петрограде готовится контрреволюционный переворот, во главе которого стоят меньшевики, эсеры и «уцелевшая буржуазия». Тут же, после короткого обсуждения, назначили Троцкого «Председателем Комитета обороны Москвы» и решили: «Меньшевиков не освобождать; поручить ЦК усилить аресты среди меньшевиков и эсеров»{100}. И эти аресты, конечно, «усилились».

Политбюро неоднократно возвращалось к вопросу о меньшевиках, но каждый раз сугубо с позиций ужесточения к ним своего отношения. Так, 2 февраля 1922 года набирающий силу Сталин доложил на большевистской «коллегии» о положении заключенных меньшевиков. В результате обсуждения «вопроса» Политбюро постановило: «Предложить ГПУ перевести в специальные места заключения наиболее активных и крупных представителей антисоветских партий. Продолжать держать в заключении меньшевиков, эсеров и анархистов, находящихся в настоящее время в распоряжении ВЧК. Это специальное поручение для ГПУ»{101}.

Меньшевики пытались апеллировать к западной социал-демократии. ВЧК перехватила письмо-обращение, отправленное группой меньшевиков Международной Бернской конференции. Доложили Ленину. Вождь внимательно прочел текст, подчеркнув строки: в России «тюрьмы переполнены, рабочий класс расстреливается, много наших товарищей социал-демократов уже расстреляно…»{102}. Здесь же лежало другое письмо, подписанное членами Центрального бюро меньшевиков В. Вольским, К. Буревым, Н. Шмелевым и другими, с просьбой и требованием «честной легализации» их партии{103}. Ленин привычно начертал: «В архив», отклонив тем самым «прошение» бывших сопартийцев.

Теоретические споры о диктатуре в кафе Берна, Парижа, Лондона, которые вели между собой большевики и меньшевики, пришли в жизнь последних самой жестокой прозой. Мартову, Дану, Абрамовичу, оказавшимся в Берлине, ничего не оставалось, как в своем органе «Социалистический вестник» попытаться хоть что-то спасти в русской революции, действуя издалека. Увы, это были тщетные надежды.

Большевики наращивали вал репрессий; не только лидеры меньшевиков сажались в тюрьмы и отправлялись в ссылки, но и рядовые члены, преимущественно из интеллигенции, подвергались всяким карам, «повинностям», преследованиям. Радикальное крыло революции добивало крыло демократическое. Все это совсем не значит, что меньшевики были безгрешны. Они оказались неспособными эффективно бороться за демократические ценности, повести за собой значительные силы либерального характера, были не в состоянии предложить и провести в жизнь те идеи, которым они молились десятилетиями. Участь меньшевиков печальна. С помощью большевиков, Ленина и ленинцев российская социал-демократия тихо и незаметно скончалась за околицей отечества.

Правда, некоторые из былых лидеров под впечатлением героической борьбы советского народа с фашизмом сменили свои азимуты. И один из них – Федор Ильич Дан, который в 40-м году сложил с себя обязанности председателя заграничной делегации меньшевиков, как и редактора «Социалистического вестника». Ему было уже много лет, и с началом европейской войны Дан перебрался в Нью-Йорк. Может быть, бесплодность меньшевизма за десятилетия после октябрьских событий повлияла на старика? Или мощь и уверенность победителя Сталина заставила усомниться в истинности социал-демократических идеалов? Никто сейчас, вероятно, не ответит на этот вопрос.

Однако его журнал «Новый путь», который он стал издавать в Америке с началом нападения Гитлера на СССР, как бы полностью реабилитировал Сталина. И последняя книга Дана «Происхождение большевизма» была необычной. Старый противник тоталитаризма вдруг увидел нечто положительное в насильственной коллективизации, не нашел в себе силы полностью осудить политические процессы конца тридцатых годов, как и сталинско-гитлеровское соглашение 39-го года. Он вдруг даже увидел, что «внутренняя органическая демократизация советского строя не прекращалась с самого его возникновения»{104}.