Туарег - Васкес-Фигероа Альберто - Страница 25

Однако, с точки зрения Гаселя, массив Сиди-эль-Мадья сейчас вовсе не был местом, проклятым богами: это был лабиринт, где могла укрыться целая армия, и никто не стал бы даже пытаться ее отыскать.

– Сколько бензина осталось? – спросил он.

– На два часа… Максимум на три. При такой скорости и на такой местности он расходуется быстрее… – Лейтенант помолчал и озабоченно добавил: – Не думаю, что мы доберемся до колодца.

Гасель прервал его взмахом руки.

– Мы не поедем к колодцу, – заявил он.

– Но ведь ты говорил…

Туарег кивнул.

– Знаю, что говорил, – согласился он. – Ты это слышал, и твои люди тоже слышали… А они расскажут остальным. – Он сделал паузу. – В те дни, когда я был один на солончаке, то спрашивал себя, как так получилось, что вы оказались у меня на пути, ведь я был настолько впереди вас. Но вчера я видел, как ты разговаривал по этому аппарату, и все понял. Как он называется?

– Радио.

– Точно… Радио. Мой двоюродный брат Сулейман купил себе такую же штуку. Два месяца таскал кирпичи, чтобы обзавестись штуковиной, которая звенит и издает шум! Значит, так вы меня нашли, верно?

Лейтенант Разман молча кивнул. Гасель протянул руку, взял наушники, вырвал их и отшвырнул как можно дальше. Затем прикладом винтовки разбил то, что осталось от аппарата.

– Так нечестно, – сказал он. – Я один, а вас много. Нечестно, что вы к тому же пользуетесь методами французов.

Лейтенант спустил штаны и, сев на корточки метрах в трех от джипа, опорожнил кишечник.

– Иногда мне кажется, что ты не осознаешь всего, что происходит в действительности, – как ни в чем не бывало, заметил он. – Это не война между тобой и нами. Речь идет о том, что ты совершил преступление и должен за это ответить. Нельзя убивать безнаказанно.

Гасель последовал его примеру: прыгнул с машины и присел на корточки на некотором расстоянии, не выпуская из рук оружия.

– Именно это я и сказал капитану, – отозвался он. – Он не должен был убивать моего гостя… – Он помолчал. – Но ведь никто его за это не покарал. Это пришлось сделать мне.

– Капитан выполнял приказ.

– Чей?

– Полагаю, приказ вышестоящих лиц. Губернатора.

– А кто такой губернатор, чтобы отдавать подобные приказы? Какую власть он имеет надо мной, моей семьей, моим лагерем и моими гостями?

– Он обладает властью, будучи представителем правительства в данном регионе.

– Какого такого правительства?

– Республики.

– А что такое республика?

Лейтенант фыркнул, поискал вокруг себя подходящий камень и вытерся им. Затем встал и аккуратно застегнул брюки.

– Уж не хочешь ли ты, чтобы я прямо сейчас тебе объяснил, как устроен мир…

Туарег в свою очередь тоже поискал камень, вытерся и встал.

– А почему бы и нет? – поинтересовался он. – Ты толкуешь мне про то, что я совершил преступление, но не хочешь объяснить почему. По-моему, это нелепо.

Разман подошел к бидону, зачерпнул воды небольшим ковшиком, висевшим на цепи сзади автомобиля, прополоскал рот и помыл руки.

– Не расходуй ее попусту… – сказал ему туарег. – Она мне понадобится.

Лейтенант подчинился и повернулся к нему.

– Наверно, ты прав… – согласился он. – Мне следовало бы объяснить тебе, что мы уже не колония и что точно так же, как все изменилось для туарегов с приходом французов, все вновь изменилось сейчас, когда они ушли…

– Если они ушли, это значит, что мы должны вернуться к нашим древним обычаям.

– Нет. Вовсе не значит. Эти сто лет не прошли даром. Много всякого случилось… Мир – весь мир – изменился.

Гасель широко обвел рукой вокруг себя:

– Здесь ничего не изменилось. Пустыня осталась прежней, и сто лет останется такой же… Никто не пришел ко мне и не сказал: «Вот тебе вода, еда или патроны и лекарства, потому что французы ушли. Отныне мы больше не можем уважать твои обычаи, законы и традиции, которые восходят к предкам твоих предков, но взамен дадим тебе другие, получше, и сделаем так, что жизнь в Сахаре станет легче. Настолько легче, что эти обычаи тебе уже не понадобятся…»

Несколько секунд лейтенант размышлял, опустив голову, разглядывая свои ботинки, словно в глубине души чувствовал себя виноватым, и, пожав плечами, согласился:

– Что верно, то верно… Но мы молодая страна, которая лишь недавно обрела независимость, и нам потребуются годы, чтобы все привести в соответствие с новым положением.

– В таком случае, – Гасель неумолимо гнул свою линию, – пока вы не в состоянии этого сделать, было бы лучше уважать то, что уже существует. Глупо разрушать, еще ничего не построив.

Разман не нашелся, что ответить. По правде говоря, он и себе-то самому не смог дать ответа на вопросы, которые лезли ему в голову, когда он в смятении наблюдал разрушение общества, в котором родился.

– Лучше нам оставить эту тему, – сказал он. – Мы так ни к чему не придем… Хочешь есть?

Гасель кивнул в ответ, и лейтенант пошарил в большом деревянном ящике с провизией. Открыл банку мясных консервов, одну на двоих, добавив к этому галеты и сухой козий сыр. А тем временем над горизонтом уже поднималось солнце, нагревая землю и отражаясь в черных скалах Сиди-эль-Мадья, которые все отчетливее вырисовывались вдали.

– Куда едем? – решил прояснить ситуацию лейтенант.

Гасель ткнул в точку справа от себя:

– Колодец находится там. Мы держим путь вон к тому утесу слева.

– Я однажды проезжал там, внизу. На него нельзя подняться.

– Я могу. Горы Хуэйлы такие же, как эти. Пожалуй, еще хуже! Я охочусь там на муфлонов. Однажды подстрелил пятерых. У нас весь год было сушеное мясо, а мои дети спят на их шкурах.

– Гасель, Охотник… – воскликнул лейтенант с легкой улыбкой. – Ты гордишься тем, кто ты есть, и тем, что ты туарег, не так ли?

– Если бы это было не так, я бы изменился. Разве ты не гордишься тем, кто ты есть?

Лейтенант покачал головой.

– Не слишком… – честно признался он. – В данный момент я предпочел бы оказаться на твоей стороне, а не на той, на которой нахожусь. Но ведь так страну не построишь.

– Если страны строятся посредством несправедливости, значит, потом в них все пойдет наперекосяк… – заметил туарег. – Будет лучше, если мы отправимся в путь. Мы и так заговорились.

Они поехали дальше, и у них вновь спустило колесо, а спустя два часа начал сдавать мотор: он чихнул и окончательно заглох в пяти километрах от той точки, где уходил вверх, совершенно отвесно, высокий утес и где умирал великий эрг Тидикен.

– Все, приехали! – сказал Разман, внимательно разглядывая гладкую, черную и блестящую стену, напоминавшую стену замка циклопов. – Ты что, действительно собираешься по ней вскарабкаться?

Гасель молча кивнул, спрыгнул на землю и начал запихивать в солдатские рюкзаки еду и боеприпасы. Он разрядил оружие, проверил, чтобы в патронниках не осталось ни одного патрона, и, осмотрев винтовки, выбрал лучшую, оставив свою на сиденье:

– Мне ее подарил отец, когда я был мальчишкой, и я другой никогда не пользовался… Но она уже старая, и патроны ее калибра с каждым днем все труднее достать.

– Я сохраню ее как музейный экспонат, – ответил лейтенант. – Прикреплю к ней табличку: «Принадлежала Гаселю Сайяху, бандиту-охотнику».

– Я не бандит.

Лейтенант примирительно улыбнулся:

– Это всего лишь шутка.

– Шутки уместны вечером, у очага, и между друзьями. – Он помолчал. – А сейчас скажу тебе вот что: в другой раз не вздумай меня ловить, потому что если я тебя вновь увижу – убью.

– Если прикажут, мне придется тебя преследовать, – заметил лейтенант.

Туарег, который опорожнил свою старую гербу и прополаскивал ее чистой водой, остановился и недоверчиво покачал головой.

– Как ты можешь жить, делая то, что тебе прикажут? – поинтересовался он. – Как ты можешь чувствовать себя мужчиной и свободным человеком, завися от чьей-то воли? Если тебе говорят: «Преследуй невиновного» – ты преследуешь. Если тебе говорят: «Оставь в покое убийцу, к примеру, капитана» – ты оставляешь. Я этого не понимаю!