Плененные сердца - Кинг Валери - Страница 26

Психею это все мало тронуло. Ей казалось, что возлюбленный Эрот больше заботится, что подумают небожители о нем, а вовсе не о чувствах жены.

– Я не сделала ничего такого, чтобы повредить тебе, Эрот, мне только хотелось развлечься. – Тут она подняла голову и встретилась с ним взглядом, не опустив при этом глаз. – Мне же нужно было чем-то заполнять одинокие дни и часы.

– В высшей степени неудовлетворительное объяснение, – возразил он. – Каковы бы ни были твои чувства ко мне – хотя я догадываюсь, что ты считаешь меня чудовищем, – прошу тебя прекратить всякое общение со смертными. Если Зевс узнает, что ты нарушаешь его приказы, я не смогу защитить тебя от его гнева. И потом, ну что тебе в них? Они не обращают внимания на уроки, которые дает им Судьба, и совсем не почитают нас. А следовало бы! Они о нас и думать забыли.

– Что же в этом удивительного? – не сдержалась Психея. – Все, чем боги занимались, так это крали девушек из их домов и поставляли другим сладострастным божествам. И Олимп нас помилуй, если кто-нибудь осмеливался перечить какой-нибудь богине в неподходящий момент. Того и гляди, превратят тебя в дерево или в оленя, а то и вообще расстанешься с жизнью. Меня только удивляет, что культ Олимпа так долго продержался. Слишком долго, на мой взгляд!

– Ты сама-то соображаешь, что говоришь?! – прошептал Купидон. Он ходил по спальне большими шагами. Взмахи его огромных крыльев колыхали занавески на постели, как ветер белье на веревке. Но когда она высказала такое возмутительное мнение, он резко остановился с обиженным и испуганным выражением на лице. – Боюсь, что я тебя потеряю из-за твоего взбалмошного поведения. Неужели ты меня совсем больше не любишь? Может быть, тебе хотелось бы, чтобы мы никогда не встречались и я никогда не уводил тебя из отцовского дома? У Психеи слезы подступили к глазам.

– Это, наверное, то, что ты пыталась дать мне понять все эти десятилетия? – продолжал он. – Ты жалеешь, что стала моей женой, вместо того чтобы остаться с отцом и всеми теми, кого уже нет много тысяч лет? Стало быть, я сделал ошибку, любовь моя?

Психея чуть не сорвалась с места и бросилась к любимому. Ей так хотелось разгладить складки у него на лбу, поцелуями заставить его умолкнуть. Но она поступала так уже трижды за последнее столетие, и каждый раз неделю-другую спустя супруг ее снова становился холодным и отчужденным.

Поэтому, не сходя с места, она отвечала:

– Тебе, пожалуй, и впрямь не стоило на мне жениться. Твоя мать была права. И сейчас я и правда жалею, что меня не похоронили вместе с моими родными.

Как только эти слова были произнесены, ей показалось, что целая плотина прорвалась в ее нежном сердце. Слезы хлынули у нее из глаз. Она выбежала из спальни, чтобы найти приют в маленькой комнатке, куда вела дверь из столовой. Там она упала на колени у софы, обитой золотой парчой, и дала волю своему горю, властвовавшему в ее сердце уже целую вечность.

Только несколько часов спустя, когда на мир опустилась ночь. Психея поднялась с уставших колен. Она была рада, что Эрот не последовал за ней. Она больше не верила его словам, не верила, что эти слова будут подкреплены делами, рассчитанными на то, чтобы вернуть ее любовь. Сердце ее замкнулось. Она снова вспомнила об Эвелине, обдумывая тщательно все происшедшее, но эти мысли отступали перед ее собственной болью. Ей хотелось сказать Эроту, что, помогая смертным, особенно в сердечных делах, она искала для себя покоя. Но разве он мог ее понять?

Немного придя в себя, она с удовольствием оглядела комнату. По цвету и убранству на Олимпе не было ничего подобного. Используя самые яркие тона, зеленый, синий и фиолетовый, она расписала одну стену бабочками, изящными созданиями, порхающими среди высокой травы. Ткани она напряла сама, так как нигде не могла найти того, что ей нужно. Темно-красные и пурпурные цвета царили здесь. На стене напротив бабочек висели ее собственные работы, всего около двадцати, преимущественно портреты и пейзажи. Среди них были изображения дворца, в котором она провела детство, и даже несколько видов Англии, ее любимого местопребывания последние сто лет.

Эрот не любил эту комнату, называл ее вульгарной и вот уже два десятилетия не входил сюда.

Психея была довольна этим, поскольку всегда могла рассчитывать спокойно побыть в ней одна.

Она прислушалась к тишине ночи. Не было слышно ни звука. На Олимпе все ложились рано, если, конечно, Вакх не затевал один из своих праздников. В пустоте было свободнее передвигаться, да никто и не заметит. А дело предстояло такое, что свидетели ни к чему. Она не сказала об этом Эвелине, но вернулась она на Олимп вовсе не для встречи с мужем. Психея собиралась проникнуть в апартаменты свекрови и похитить не только пояс, который она нехотя вернула Афродите, но и ее знаменитые любовные эликсиры. Пора было наконец соединить Брэндрейта и Эвелину.

18.

Психея выскользнула из дворца в теплую туманную ночь, двигаясь беззвучно, с легкостью бабочки, чьим именем она так охотно пользовалась. Накидка из прозрачного газа вздымалась, как парус, у нее за спиной. Длинные извилистые аллеи, соединявшие дворцы один с другим, освещались волшебными, ниоткуда идущими лучами. Овладевшее ею чувство возбуждения ускоряло ее шаги и биение сердца. Она глубоко вдыхала влажный ночной воздух, испытывая легкое головокружение. Когда ей случалось присваивать кое-что из имущества других богов и богинь – исключительно для блага смертных, разумеется, – она была безмерно счастлива. Блаженно вздыхая, она неслась по аллеям, словно крылатая посланница громовержца – божественная Ирида.

Вокруг мелькала пышная растительность, цвели гранатовые деревья, разносился нежный запах лилий, и слышались крики павлинов в парке у дворца Геры. Психея особенно боялась этой чрезвычайно мстительной богини, супруги Зевса.

Совы Афины, любимые птицы богини-воительницы, заухали на нее, когда она пробегала мимо дворца премудрой дочери царя богов. Расположенные террасами сады Афины украшали причудливо подстриженные оливковые деревья.

Высокие стебли кукурузы колыхались над оградой расположенного по соседству дворца Деметры. Из всех богинь Психея была больше всего расположена к этой. Остальные обитатели Олимпа дразнили Деметру кукурузной богиней – ласковое прозвище, данное ей смертными. Деметру это нисколько не обижало, она и внимания не обращала на их насмешки. Перед ее дворцом поля алых маков и желтых нарциссов окружали пруды, по которым на длинных ногах величественно выступали журавли.

Когда Психея ощутила душный аромат роз и услышала курлыканье сотен голубей, она замедлила шаг.

Роза была любимым цветком ее свекрови, а голуби влекли по небу ее колесницу.

Психея остановилась. Слабый отблеск фонаря дрожал на розовеющих облаках. Она плотнее стянула на плечах газовую накидку – радостное возбуждение постепенно уступало в ней место ужасу перед тем, что она намеревалась совершить. Конечно, не в первый раз, но страшно все равно. Это можно было назвать только одним словом – вероломство. Да она просто преступница! Но стоило ей только вспомнить, как дружно объединились против нее муж и свекровь, желая подчинить ее, заставить вести себя в соответствии с их понятиями, – и начавшие было терзать ее укоры совести почти совсем исчезли. Чудовище, терзавшее ее, превратилось в жалкую мошку, которую окончательно раздавил азарт удачливого игрока.

Психея смело двинулась вперед.

На расстоянии примерно в сто футов она отчетливо могла разглядеть дворец Афродиты. В этом величественном здании не было дверей, а в оконных отверстиях стекол. О преступлениях на Олимпе и не слыхивали, здесь все было известно всем заранее и записано Мойрами в Книгу судеб. В защите от сил природы здесь не нуждались. Погода всегда была неизменно прекрасная. Осадки выпадали только в виде мягкого тумана, а лучи солнца благотворно действовали на кожу.

По мере того как первоначальный ее страх исчезал. Психея испытала с новой силой острое и необыкновенно приятное возбуждение. Войдя в восточную аллею, отделявшую владения Афродиты от покоев Артемиды, Психея быстро приблизилась к дверям дворца. О, здесь было прекрасно и величественно, высота потолков доходила до тридцати футов. Поддерживаемое коринфскими колоннами здание было украшено причудливыми и розовыми тканями. Золотые вышивки, колеблемые ветром, мерцали, колыхаясь, как морские волны на закате.