Ким - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 21

21

Они крикнули что-то вдаль своим товарищам, и громкий ответ долетел до них тихим и неясным.

— Ну, значит, втыкай флаг сюда, — сказал один из солдат.

— К чему эти приготовления? — проговорил лама, оцепеневший от изумления. — Великий и страшный мир! Что такое нарисовано на этом знамени?

Один из солдат воткнул шест в нескольких футах от них, недовольно проворчал что-то, вытащил его, посоветовался с товарищем, который оглядывал тенистые зеленые стены, и поставил шест на прежнее место.

Ким глядел во все глаза, прерывистое дыхание со свистом вырывалось сквозь его стиснутые зубы. Солдаты вышли из рощи на солнце.

— О святой человек, — задыхаясь проговорил мальчик, — мой гороскоп!... который был начерчен в пыли жрецом из Амбалы! Вспомни, что он говорил. Сначала придут два фарраша, чтобы все подготовить... в темном месте, как это всегда бывает в начале видения.

— Но это не видение, — промолвил лама. — Это иллюзия мира, не больше.

— А после них придет Бык, Красный Бык на зеленом поле. Гляди! Вот он!

Он показал на флаг, хлопающий на вечернем ветерке не далее, чем в десяти шагах от них. Это был обыкновенный флажок, которым отмечали место для лагеря, но полк, щепетильно соблюдавший традиции, снабдил его своей полковой эмблемой — красным быком, красующимся на знамени Меверикцев, большим красным быком на фоне зеленого цвета, национального цвета Ирландии.

— Теперь вижу и вспоминаю, — промолвил лама. — Конечно, это твой Бык. И, конечно, оба эти человека пришли для того, чтобы все приготовить.

— Это солдаты... Белые солдаты. Что тогда говорил жрец? «Знак Быка — есть знак войны и вооруженных людей». Святой человек, все это касается моего Искания.

— Верно. Это верно, — лама пристально смотрел на эмблему, которая в сумерках пылала, как рубин. — Жрец из Амбалы говорил, что твой знак — знак войны.

— Что же теперь делать?

— Ждать. Будем ждать.

— А вот и мгла отступила, — сказал Ким. Ничего не было удивительного в том, что заходящее солнце пронзило последними своими лучами рощу и, разлившись между стволами деревьев, осветило ее на несколько минут пыльным золотым светом, но Киму это казалось подтверждением пророчеств амбалского брахмана.

— Чу! Слышишь! — произнес лама. — Бьют в барабан... далеко.

Сначала бой барабана, растворявшийся в тихом воздухе, был слаб, как стук в висках. Потом звуки стали громче.

— А! Музыка! — объяснил Ким. Ему звуки полкового оркестра были знакомы, но ламу они изумляли.

По дальнему краю равнины поползла густая пыльная колонна. Потом ветер донес песню:

Хотим мы рассказать вамПро славные дела:Как Малиганская гвардияДо Порта Слайго шла.

Тут вступили пронзительные флейты:

С ружьем на плечеМы идем, мы идем в поход.Прощай, Феникс-Парк.К Дублинской бухте, вперед!Барабанов и трубСладостный звук зовет.С Малиганской гвардией мы уходим.

Оркестр Меверикцев играл, сопровождая полк, направлявшийся к лагерю, солдаты шли в поход с обозом. Извивающаяся колонна выступила на равнину — обоз тащился сзади — разделилась надвое, рассыпалась муравьями и...

— Да это колдовство! — воскликнул лама. Долина покрылась точками палаток, которые, казалось, появлялись из повозок уже совсем растянутыми. Другая людская лавина наводнила рощу и бесшумно поставила огромную палатку; еще восемь или девять человек выросли у нее сбоку, вытащили кастрюли, сковородки и свертки, которыми овладела толпа слуг-туземцев; и вот, не успели наши путники оглянуться, как манговая роща превратилась в благоустроенный городок.

— Пойдем, — проговорил лама, отступая в испуге, когда засверкали огни и белые офицеры, бряцая саблями, стали входить в палатку офицерского собрания.

— Встань в тени! Дальше круга, освещенного костром, ничего не видно, — сказал Ким, не спуская глаз с флажка. Ему никогда не случалось видеть, как полк хорошо обученных солдат привычно разбивает лагерь в тридцать минут.

— Смотри! Смотри! Смотри! — зашептал лама. — Вот идет жрец.

Это был Бенет, полковой капеллан англиканского вероисповедания. Он шел, прихрамывая, в пыльном черном костюме. Кто-то из его паствы отпустил несколько грубых замечаний насчет того, что капеллану не хватает энергии, и, дабы пристыдить его, Бенет весь этот день шел с солдатами, не отступая от них ни на шаг. По черному костюму, золотому кресту на часовой цепочке, гладко выбритому лицу и черной мягкой широкополой шляпе его во всей Индии признали бы за священнослужителя. Он тяжело опустился на складной стул у входа в палатку офицерского собрания и стянул с себя сапоги. Три-четыре офицера собрались вокруг него. Они хохотали и подсмеивались над его подвигом.

— Речи белых людей совершенно лишены достоинства, — заметил лама, судивший об этих речах по их тону. — Но я рассмотрел лицо этого жреца и думаю, что он человек ученый. Может быть, он поймет наш язык? Хотелось бы поговорить с ним о моем Искании.

— Не заговаривай с белым человеком, пока он не наестся, — сказал Ким, повторяя известную поговорку. — Теперь они примутся за еду, и, я думаю, просить у них милостыню бесполезно. Давай вернемся на место отдыха. Поужинаем, потом придем сюда опять. Конечно, это был Красный Бык — мой Красный Бык.

Когда слуги старухи поставили перед ними пищу, оба они выглядели рассеянными, поэтому никто не решился нарушить их раздумье, ибо надоедать гостям — значит навлекать на себя несчастье.

— А теперь, — молвил Ким, ковыряя в зубах, — мы опять пойдем туда. Но тебе, святой человек, придется немножко отстать, потому что ноги твои тяжелее моих, а мне очень хочется получше рассмотреть Красного Быка.

— Но как можешь ты понять их речь? Иди потише. На дороге темно, — в тревоге ответил лама. Ким оставил вопрос без ответа.

— Я заметил место невдалеке от деревьев, — сказал он, — где ты можешь посидеть, покуда я не позову. Нет, — перебил он ламу, который пытался возражать, — вспомни, что это мое Искание. Искание Красного Быка. Звездный знак был не для тебя. Я кое-что знаю об обычаях белых солдат, и мне всегда хочется видеть новое.

— Чего ты только не знаешь об этом мире! — лама послушно уселся в небольшой ямке, в сотне ярдов от манговой рощицы, которая казалась черной на фоне усыпанного звездами неба.

— Оставайся тут, пока я не позову. — Ким упорхнул во тьму. Он знал, что вокруг лагеря, по всей вероятности, будут расставлены часовые, и улыбнулся, услышав топот тяжелых сапог. Мальчик, способный лунной ночью прятаться на лахорских крышах, умеющий использовать всякое пятнышко тьмы, всякий неосвещенный уголок, чтобы обмануть своего преследователя, вряд ли попадет в руки даже целому отряду хорошо обученных солдат. Он нарочно проскользнул между двумя часовыми, а потом, то мчась по весь дух, то останавливаясь, то сгибаясь и припадая к земле, пробрался-таки к освещенной палатке офицерского собрания, где, притаившись за стволом мангового дерева, стал ждать, чтобы чье-нибудь случайно сказанное слово навело его на верную мысль.

Теперь на уме у него было одно — получить дальнейшие сведения о Красном Быке. Ему казалось — а невежество Кима было так же своеобразно и неожиданно, как и его обширный опыт, — что эти люди, эти девятьсот настоящих дьяволов из отцовского пророчества, возможно, они будут молиться своему Быку после наступления темноты, как молятся индусы священной корове. Такое моление, конечно, вполне законно и логично, а, следовательно, падре с золотым крестом — самый подходящий человек для консультации по этому вопросу. С другой стороны, вспоминая о постнолицых пасторах, которых он избегал в Лахоре, Ким опасался, как бы и этот священник не стал приставать к нему с расспросами и заставлять его учиться. Но разве в Амбале не было доказано, что знак его в высших небесах предвещает войну и вооруженных людей? Разве не был он Другом Звезд точно так же, как и Другом Всего Мира? Разве не был он до самых зубов набит страшными тайнами? Наконец, точнее прежде всего, ибо именно в этом направлении быстро текли мысли — это приключение было чудесной забавой, восхитительным продолжением былых его скачек по крышам домов, а также исполнением возвышенного пророчества. Он полз на животе ко входу в офицерскую палатку, положив руку на амулет, висевший у него на шее.