Свет погас - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 29

29

Но Нильгау на сей раз запел «Ноктюрн для Джулии» Геррика, и Дик, не дав ему закончить, вновь появился на пороге, не вполне одетый, но совершенно спокойный, невозмутимый и жаждущий выпивки. Его порыв нахлынул и иссяк, подобно тому, как у форта Килинг за приливом неотвратимо следует отлив.

Глава IX

Если я глину простую взялИ ей искусно форму придал,Получился бог, не простой комок, —Тем больше славы на долю мою.Если ты глину простую взялИ руками её нечистыми мял,Напрасен твой труд, он ляжет под спуд, —Тем больше позора на долю твою.

Всю следующую неделю Дик не притрагивался к работе. Наконец снова наступило воскресенье. Этого дня он всякий раз ожидал с робостью и нетерпением, но с тех пор как рыжеволосая нарисовала его портрет, он ощущал в душе гораздо более робости, чем нетерпения.

Выяснилось, что Мейзи решительно отринула его совет серьёзно заняться рисунком. Она горячо увлеклась нелепой затеей написать «прелестную головку». Дик не без труда сдержал досаду.

— Тогда что толку давать тебе советы? — сказал он язвительно.

— Но ведь я пишу картину — настоящую картину, и я уверена, что Ками позволит мне выставить её в Салоне. Надеюсь, ты не против?

— Нет, отчего же. Но ведь ты не успеешь к открытию выставки.

Мейзи несколько смутилась. Ей стало не по себе.

— Из-за этой выставки мы уезжаем во Францию на месяц раньше, чем предполагалось. Здесь я только подготовлю эскиз для картины, а закончу в студии Ками.

У Дика замерло сердце, и он готов был в негодовании развенчать свою королеву, хотя она всегда безупречна. «Именно теперь, когда я возомнил, будто мне удалось чего-то достичь, она уезжает ловить журавля в небе. Этак и рехнуться недолго!»

Но спорить не приходилось, потому что рыжеволосая была тут как тут, в мастерской. И Дик ограничился лишь взглядом, полным неизъяснимой укоризны.

— Жаль, — сказал он, — по-моему, ты совершаешь ошибку. Но какую же картину ты задумала написать?

— Свой замысел я почерпнула из одной книги.

— Это уже плохо. Никак не годится писать картины по книгам. И кроме того…

— Дело было так, — объяснила рыжеволосая, стоя у него за спиной. — Я читала Мейзи вслух «Град беспросветной ночи». Вы знаете эту книгу?

— Более или менее. Боюсь, что я высказался опрометчиво. Там есть живописные места. Что же пленило её воображение?

— Образ Меланхолии:

Напряжены её крыла,Могучие, как у орла,И все ж они земной гордыни бремяПодъять бессильны в высь небес.И дальше. (Мейзи, дорогая, принеси чай.)Печать раздумий скорбных на челе,У пояса ключи, наряд не ослепляет,Хоть в пышных складках весь, он неприступно строгИ тяжек, как свинец, от головы до ног,Ступни ж безжалостно всех слабых попирают.

В голосе девушки звучало ленивое презрение, которого она даже не пыталась скрыть. Дик поморщился.

— Но ведь это уже сделал один скромный художник, некто Дюрер, — сказал он. — Как там говорится в стихах?

Уж три столетия и шесть десятков летПлоды его фантазии нетленны.

С таким же успехом можно заново писать «Гамлета». Пустая трата времени.

— Ничего подобного, — возразила Мейзи, со стуком ставя на стол чашки как бы в подтверждение своих слов. — Я непременно это сделаю. Неужто тебе не ясно, что за великолепное получится произведение?

— Да какая, к черту, может быть работа без достаточной подготовки? Заимствовать сюжет всякий дурак сумеет. Нужна подготовка, чтоб осуществить замысел, — подготовка и убеждённость, а не бездумная погоня за случайной прихотью.

Дик процедил эти слова сквозь зубы.

— Ты попросту ничего не понимаешь, — сказала Мейзи. — А я полагаю, что мне это удастся.

И снова за спиной у Дика зазвучал голос:

— Страдалица, работает она неутомимо.Работает, душой скорбящая, больная,И воля у неё несокрушима,Рука тверда, ум отдыха не знает,Её страданья претворяя в труд…

Сдаётся мне, что Мейзи намерена изобразить на картине самое себя.

— Восседающей на троне из своих же отвергнутых картин? И не подумаю, милая моя. Меня пленил замысел как таковой. Тебе, Дик, не по душе прелестные головки. И едва ли ты способен их изобразить. Ты обожаешь только кровь и трупы.

— Это уже прямой вызов. Если ты способна изобразить Меланхолию, а не просто печальную женскую головку, то я способен на большее и докажу это. Много ли ты вообще смыслишь в Меланхолиях?

Теперь уж Дик был совершенно убеждён, что на свете не много найдётся людей несчастнее его.

— Она была женщина, — сказала Мейзи, — и долго страдала, пока чаша страданий не переполнилась. Тогда она начала надо всем этим смеяться, а я решила нарисовать её и отдать картину в Салон.

Рыжеволосая девушка встала и, посмеиваясь, вышла за дверь.

Дик бросил на Мейзи покорный и безнадёжный взгляд.

— Не будем говорить о картине, — сказал он. — Но ты и впрямь хочешь вернуться к Ками за месяц до срока?

— Я должна, чтобы вовремя закончить картину.

— И это единственное, чего ты хочешь?

— Конечно. Оставь глупости, Дик.

— Но ведь у тебя нет способностей. Есть лишь кое-какие мыслишки да мелочные побуждения. Просто непостижимо, откуда в тебе столько упорства, что ты вот уж десять лет ни о чем, кроме работы, думать не можешь. Итак, ты уезжаешь — на целый месяц раньше?

— Этого требует моя работа.

— Твоя работа — тьфу!.. Но нет, извини, я не хотел тебя обидеть. Пусть так, дорогая. Конечно, твоя работа этого требует, а я… я лучше прощусь с тобой до будущего воскресенья.

— Ты даже не выпьешь чаю?

— Нет, спасибо. Ведь ты позволишь мне уйти, дорогая? Тебе же от меня ничего не нужно, а заниматься рисунком бесполезно.

— Лучше бы ты остался, и мы поговорили бы о моей картине. Когда хоть одна-единственная картина имеет успех, это непременно привлекает внимание ко всем остальным. Я убеждена, что у меня есть удачные работы, только их никто не замечает. И напрасно ты так грубо их разругал.

— Прости меня. Мы ещё поговорим о Меланхолии как-нибудь в воскресный день. Таких дней будет ещё четыре — да, один, два, три, четыре, — а потом ты уедешь. До свиданья, Мейзи.

Мейзи в задумчивости стояла у окна до тех пор, пока не вернулась её подруга, которая была чуть бледнее обычного.

— Дик ушёл, — сказала Мейзи. — А я как раз собралась поговорить с ним о своей картине. Но он только о себе думает, не так ли?

Подруга открыла было рот, словно хотела что-то сказать, но тут же снова сомкнула губы и продолжала читать про себя «Град беспросветной ночи».

А Дик тем временем расхаживал в Парке вокруг дерева, которому уже не первое воскресенье изливал душу. Он ругался на чем свет стоит, и чувствуя, что английский язык бессилен выразить всю его ярость, стал сетовать на арабском, который как нарочно предназначен для изъявления горестных чувств. Он был недоволен наградой, полученной за долготерпеливое повиновение; в равной мере он был недоволен собой; и прошло немало времени, прежде чем он убедил себя, что королева всегда безупречна.