«Белая чайка» или «Красный скорпион» - Кирицэ Константин - Страница 44

— Это только на первый взгляд так, — возразил Тудор, — и именно это мне и не дает покоя. Больше того, тон записок кажется мне вялым, неуверенным, туманным.

Виктор Мариан был ошеломлен. Текст записок он знал наизусть. Чем вызвано подобное впечатление Тудора? В каждой записке две с половиной строчки…

— Представляю, о чем ты думаешь, — прервал его Тудор. — Текст каждой записки очень краток, может, даже слишком краток для рокового рандеву, и в каждой, даже самой неразборчивой, указан час… Я тебе говорил, что это лишь внешние признаки. Давай прочитаем записку, адресованную Дану Ионеску…

— Я ее помню наизусть! — встрепенулся молодой детектив. «Пишу в спешке. Жду тебя ровно в шесть там, где договорились, у омута. Ты ведь знаешь, где это, не так ли?» Предельно ясно!

— Нет! — возразил Тудор твердо. — Совсем не ясно. И совсем не похоже на записку, написанную на бегу… Знаю, мы любим произносить эту фразу, когда спешим и хотим поприветствовать кого-то, сказать или, наоборот, не сказать что-то важное. Но я не чувствую, что эта записка написана на бегу, потому что после фразы, которая призвана представить дело именно таким образом, следует текст гораздо более длинный и путаный. Если ты действительно пишешь в спешке несколько строк, прежде всего, я думаю, не надо это указывать, но если ты хочешь изобразить спешку, более естественным было бы продолжение: «…жду тебя в шесть часов там, где договорились» Или: «…пишу в спешке, жду в шесть у омута». Какой смысл в словах «где условились» или «у омута» (в зависимости от варианта записки) и затем в их повторении почти в том же виде: «…ты знаешь где, не так ли?»… Разве в записке не повторяется трижды место встречи, хотя написана она на бегу? Думаю, что в голове у автора записки был какой-то замысел, если он решил избрать эту расплывчатую, неясную форму…

— Замысел? — удивился Виктор Мариан. — Может, это просто вопрос стиля?

— Нет! Это не вопрос стиля… Я начинаю все больше склоняться к мысли, что первая фраза «пишу тебе на бегу» имеет своей целью извинение. Пишу на бегу, потому что не могу сказать нечто важное. А что самое важное в записке? Время встречи? Возможно. Но оно указано точно — шесть ноль-ноль, чтобы не было сомнений. Поищем важное. Место встречи? Возможно. Но оно не указано точно. Отсюда слова «где условились» и в конце — «знаешь где, не так ли?». У какого омута? У какого из двух? У Большого или Злого?.. Выходит, автор записки, убийца, запамятовал место встречи? Или свидание было назначено устно, и о нем записка только напоминает? Письменно или устно назначенное свидание было встречей со смертью, но разве не абсурдно звать кого-то на казнь, не зная точно места, где она должна состояться? В такой редакции записка скорее доказывает, что место казни неизвестно или забыто…

— Но это никак невозможно! — встрепенулся Виктор Мариан.

— Знаю, что невозможно, — ответил Тудор. — Молниеносное убийство средь бела дня, при возможных свидетелях не может быть совершено с бухты-барахты. Если время уточнено, тем более нужно уточнить место. А записка вместо этого в лучшем случае уводит от него, сбивает с толку…

— Возможно, только нас… только на нас она производит такое впечатление, — сказал Виктор Мариан. — Мы так истолковываем…

Тудор несколько секунд смотрел на Виктора Мариана, словно обдумывая его слова, потом устало и неуверенно согласился:

— Да… Возможно. Наверно, все зависит от нашего восприятия. В конце концов, решающее значение имеет то, как истолковал смысл записки получатель…

Глубоко вздохнув, Виктор Мариан секунду наслаждался одержанным успехом, а потом вспомнил, какую характеристику дал всем трем запискам Тудор:

— Вы считаете, что у записки, адресованной Паулю Сорану, есть свои странности? К счастью, мы сможем поговорить с Паулем Сораном, и, быть может, они прояснятся.

— Вы имеете в виду, я чувствую, время встреч в эту ужасную бурю?

— Не знаю, имеем ли мы право час встречи квалифицировать как ужасный, — сказал Тудор. — Все зависит от времени, когда была написана первая записка. До семи вечера погода была прекрасная, особенно после обеда. Это видно и из дневника Владимира Энеску. Утром тоже дождь шел не все время. Если записка была написана в солнечную погоду и получена в солнечную погоду, странность не в этом… Странно место встречи. К чему эта романтическая встреча, среди ночи, в столь малоромантическом месте — возле заброшенного колодца, источающего зловоние, по словам Владимира Энеску. Почему именно там?

— Для меня ответ прост: только там убийца мог избавиться от трупа!

— Действительно! — согласился Тудор. — Это одна точка зрения… Одной стороны. Встреча же потому и называется встречей, что касается двух сторон…

— К счастью, как вы сказали, у нас есть Пауль Соран, который сможет ответить на этот вопрос…

— Да… — задумался Тудор. — Он ответит, но странность останется. Потому что Пауль Соран все же пошел на свидание возле колодца… Нужно отметить, что место так или иначе благоприятствовало убийце… Это единственная здравая мысль.

— А я что говорю? — воскликнул Виктор Мариан. — Только там можно было избавиться от трупа…

— А зачем ему избавляться от трупа? После предыдущих подвигов…

— Знаете, о чем я думаю? — загорелся молодой детектив. — Первое убийство можно было принять за несчастный случай. Второе тоже. Разве отсутствие третьего трупа не могло нанести на мысль о новом несчастном случае на воде? Кому пришло бы в голову искать в заброшенном колодце исчезнувшего человека, после того как двое, один за другим, гибнут в море? Я вижу побудительный мотив и для третьего убийства. А что, если Раду Стоян, когда его вытаскивали из воды, шепнул из последних сил спасателю пару слов, разоблачавших убийцу, создавших для него угрозу?.. Значит, нужно было устранить опасного свидетеля…

— На часть предположений… — задумчиво произнес Тудор, — нам ответит Пауль Соран. И может быть, разъяснит смысл этих загадочных слов «ты знаешь, кто тебя зовет, не так ли?».

— Если бы можно было разгадать и записку, адресованную Раду Стояну, — улыбнулся Виктор Мариан, — кто знает, какие еще новые тайны и загадки возникли бы?

— Эта записка и так, без прочтения, сама по себе является одной из тайн, — сказал Тудор. — В ней своя странность…

— Вы имеете в виду цифру, которую можно различить? — спросил Виктор Мариан. — Сомневаетесь, что это время встречи?

— Нет. Что касается времени, автор записок весьма пунктуален, он даже добавляет слово «ровно» после каждого указанного числа. Странность в другом. Почему эта записка оказалась в кармане плавок и зачем для свидания нужны были плавки? Записка, оставленная в кармане пиджака, в книге, где-то в комнате, — это понятно, но засунутая в плавки, в которых идут купаться, — по крайней мере, странно, если не абсурдно. Этому должно быть особое объяснение… Ты, кажется, хочешь что-то сказать. Давай!

— Спасибо, — кивнул Виктор Мариан. — Я тоже искал объяснение этому. Может быть, записку ему передали прямо на пляже. Не непосредственно, иначе достаточно было бы устно назначить рандеву, а через третье лицо… или оставили в каком-то условленном месте, где Раду Стоян должен был ее обнаружить?

— Похоже на правду… Тогда время получения записок приобретает исключительную важность. Узнать бы это до разговора с Паулем Сораном…

— Сделаю все возможное, — отозвался Виктор Мариан.

Через некоторое время после ухода молодого детектива Тудора навестил худосочный, длинный парень с виноватыми глазами, которые с ходу напомнили ему одного из героев дневника Владимира Энеску.

— Эмиль Санду, — отрекомендовался гость.

— Адвокат Эмиль Санду, — добавил Тудор.

Гость сделал несколько глотательных движений и с болью, возмущением и досадой заявил:

— Провалился на римском праве… из-за конфликта абсолютно частного порядка с одним из ассистентов, а точнее, агентов профессора, отъявленным негодяем. Они не захотели принять у меня экзамен…