Песочные часы (СИ) - Романовская Ольга - Страница 64

— Знала, что я грезил о ребёнке, на всё был готов, — и хладнокровно их травила, — хозяин отошёл к столу, так крепко сжав его край, что побелели костяшки.

— Я не травила, хозяин, зная, что беременна, я никогда бы не убила малыша.

— Да, ты их любишь… Ангелину любишь… Снова, небось, обзавелась этой дрянью?

— Но я ни разу не была в городе, хозяин.

— Значит, только это тебя остановило? Так вот, если увижу, если узнаю, а я узнаю, то…

Не договорив, он снова сел, жестом приказав мне подойти и встать напротив. Молчал, просто смотрел на меня, а я, наоборот, старалась избегать его взгляда.

Сейчас кошмар вернётся, чувства всё ещё сильны в нём, он ничего не забыл… И понял, о чём я мечтала все эти годы. А за мысли о побеге торху по голове не погладят.

— В постели ты тоже лгала?

Я не ожидала услышать такой вопрос и машинально ответила: 'Нет'.

— Да неужели? — ехидно переспросил хозяин. — А чего ж так? Нужно было быть последовательной. Значит, когда обращался, как с женщиной, нравилось. Что ж, теперь будешь вещью. Мне нужен наследник, и я его получу. Подошла и разделась.

— Что? — я испуганно взглянула на него. В таком состоянии я его боюсь, может покалечить.

Норн встал, грубо ухватил меня за руку и, пресекая сопротивление, толкнул на диван лицом вниз. Я попыталась вырваться, предчувствуя боль, которую принесёт эта близость, первую боль за пять лет, но меня крепко придавили и, даже не раздевая, задрали юбки и стащили нижнее бельё. Значит, как Шоанез, если ещё не хуже. От его пальцев наверняка уже синяки на запястьях…

— Прошу вас, хозяин, пожалуйста, не надо! — сдавленно, с трудом приподняв на полдюйма лицо от обивки, прошептала я. — Умоляю, пощадите!

— Пощадить? Ты сама этого добивалась, так получай.

Я разрыдалась. Шоан, и так будет зачат мой ребёнок? Среди боли и насилия.

Но боли не последовало. Всхлипывая, я ждала её, но ничего не чувствовала. Более того, норн убрал руку, давая мне возможность сесть. Но я не спешила, всё ещё не веря.

Слёзы градом катились по щекам.

Мягкое касание подбородка, поцелуй и шёпот:

— Я этого не сделаю. Я не хочу так. Ты должна его любить, а не ненавидеть. Ради Мирабель, ты ведь её жалеешь. А так её постоянно будет мучить чувство вины. Или ты полагаешь, что Мирабель дурно его воспитает?

Мне оправили юбки, притянули к себе и смахнули слёзы со щеки.

— Тихо, не плачь. Давай-ка я посмотрю, что с твоими ушибами. Вроде, зажили. Где-то больно? Я не должен был, я не тронул…Успокойся, ничего не случится. Я тебя прощаю. Может, напрасно, но всё равно. Так больно или нет?

Я отрицательно покачала головой и взглянула на него. Те же янтарные глаза, к которым я привыкла, внимательные, но без следа гнева. Руки ласково гладят, осторожно, даже робко — чувствует, как я вздрагиваю от каждого прикосновения.

Снова поцеловал и отпустил, сказав, что с сегодняшнего дня я могу приступать к своим обязанностям.

Вечером я с опаской постучалась в дверь хозяйской спальни. После дневного разговора и наказания (очень обидно было остаться дома практически одной, прильнув к окну, прислушиваясь к отголоскам праздника) хотелось оказаться как можно дальше от этой двери, и я малодушно оттягивала неприятный миг, засидевшись у госпожи.

Я понимала, что причинила норну боль, случайно нашла и ударила в самое слабое место, поэтому, наверное, боялась ещё больше. Мести. Унижение, причинённое рабыней, не забывается. И преданное доверие. Другое дело, что я никогда не считала себя обязанной быть откровенной, а он, видимо, думал иначе. И, судя по всему, сам был откровенен. В пределах разумного.

Сказал, что простил. Но не только ли на словах? Хотя, сегодня он вёл себя странно: спокойно мог бы изнасиловать, был в своём праве. Но опять остановили мои слёзы, более того, вызвали беспокойство. Не наигранное. Совсем неправильные эмоции. Слишком человеческие, слишком личные, слишком связанные со мной. Любимая вещь, наверное, боится испортить: мне же ему детей рожать. И сейчас, наверное, приступит к действиям по увеличению рода Тиадеев. Только я не хочу.

Ответа не последовало, но я вошла.

Хозяин сидел в кресле и рассматривал на просвет бокал вина. Из-за бутылки выглядывал край почтового конверта.

Радуясь, что он не обращает на меня внимания, я поставила на место кувшин с горячей водой, приготовила таз, мыло и полотенце, поинтересовалась, не желает ли он принять ванну. Нет, не желает, только забрать в грязное рубашку.

Молча умылся, потом на несколько минут, пока я расстилала постель, остался в ванной один. Вышел оттуда только тогда, когда я уже стояла у двери, надеясь, что мне позволено будет уйти.

— Боишься? — хозяин окинул меня внимательным взглядом. — Вот что ты сейчас чувствуешь?

— Разве такие мелочи интересны хозяину?

— Представь себе. Оказалось, что я совсем тебя не знаю. Но сейчас в глазах страх. И вызываю его я. А ведь ещё месяц назад не боялась… Выпей, к бокалу я не притронулся. Это вино тебе нравится. И для здоровья полезно.

— Если хозяин приказывает…

— Я предлагаю. Или ты думаешь, что я насильно напою тебя? Лей!

Он отошёл к комоду, что-то ища в верхнем ящике, а я, понимая, что сегодня меня не отпустят, в нерешительности подошла к столику.

Может, действительно выпить? Тогда будет легче, страх перестанет держать за горло. Хотя хозяин так дружелюбен, не похоже, чтобы он собирался причинить мне боль. Что я в нём ценила, так это открытость и искренность намерений. Он не из тех, что поманит щенка косточкой, чтобы отрубить хвост.

Что-то пряча от меня, норн сел на постель, вопросительно взглянув на меня. Я покорно подошла и начала раздеваться.

— Подожди, — его рука опустилась на мою, а в ладонь лёг какой-то гладкий предмет. — Вижу, ты совсем не хочешь. Хотя, с чего бы тебе хотеть… Хорошо, только один раз, потом отпущу. Это можешь выпить, тут где-то на месяц. Пока не успокоишься. Их Мирабель пьёт.

Я удивлённо взглянула на ладонь — так и есть, капли! И он сам их мне дал?

— Я уже говорил, что не хочу, чтобы ты ненавидела собственного ребёнка. А ведь наверняка думала, что я сразу же заставлю тебя забеременеть. Так ведь, Лей? Нет, причинять боль я не желаю, можешь не опасаться, что изнасилую. Сегодня уж пересиль себя, издеваться над собой я не намерен. Потом, так и быть, как прежде каждый день брать в постель не буду. Госпожа как? По-моему, меланхолия проходит. Надеюсь, — усмехнулся норн, — она потерпит в спальне мужа не только ради деторождения.

Всё ещё не веря своим глазам и ушам, я, боясь, что отнимет, поспешила к оставленному на столе бокалу вина, растворила в нём положенную дозу (поймав при этом тяжёлый взгляд хозяина: подметил, с какой ловкостью я это делаю) и выпила. Вино оказалось изумительным, со сладкими фруктовыми нотками и действительно притупило страх. Только, кажется, крепкое.

Едва я опустила бокал на стол, хозяин запрокинул мне голову и впился поцелуем в губы. Руки легли на грудь, скользнули по бёдрам, задирая верхнюю юбку. Развернув, он посмотрел мне в глаза, шепнул: 'Больно не будет' и, проведя тыльной стороной ладони по позвоночнику, распустил шнуровку платья…

Поцелуев было мало, хозяин и так еле сдерживался. И мягкую постель я под собой почувствовала, когда всё уже было кончено. В первый раз кончено, потому что норн не удовлетворился.

На память на теле осталась пара синяков, но не от его рук, а от предметов мебели.

Слишком страстно, неистово, хотя пару минут хозяин всё же держал себя в руках. Но желание было очень сильным.

Мои ощущения… Приятно не было, хотя и не тошнило. Без боли, но и без удовольствия. Пару раз даже подумала, когда же это закончится. Я просто позволяла делать всё, что он хотел, оставаясь безучастной.

Не желает лжи? Я и не стану притворяться. Я не хочу его, просто сильна привычка торхи. Хорошо тебе или нет, ты принадлежишь хозяину, постель — главная твоя обязанность.

Почему-то вспомнилась первая ночь с ним… Наверное, просто моё внутреннее состояние было схожим, только сейчас мне был знаком его запах, его тело и сам процесс. Только страх был тот же. И ощущение замкнутого круга.