Песочные часы (СИ) - Романовская Ольга - Страница 70

— У вас есть норина Ангелина, госпожа, — напомнила я. Неужели снова начались истерики, неужели Тьёрн её не вылечил? А ведь обещал…

— Она девочка, — с тоской протянула норина, вытащив носовой платок. — Я её очень люблю, но она девочка. И не нужна своему отцу.

— Что вы такое говорите?! — ужаснулась я, присев на корточки возле неё. — Как может хозяин не любить свою дочь? Она же такая красавица, так на вас похожа.

— Если бы у неё были зелёные глаза и тёмные волосы, он мы её любил, — в сердцах сорвалось у госпожи. — Нет, она ему не безразлична, но её братик будет для Сашера самым любимым.

Кажется, я начинала понимать. Моя беременность — напоминание о её трагедии, а ещё её воспитание, краеугольным камнем которого был долг. Долг — родить мужу наследника. А она не смогла его выполнить. И хозяин, уделявший мне повышенное внимание на её глазах. Мне бы на её месте тоже было неприятно.

Сразу вспоминается реакция норна на рождение девочки — разочарование, нежелание взять на руки. Госпожа этого не видела, но ей могли рассказать, да и после она не могла не заметить, что супруг не светится от счастья. Вот и решила, что тот дочь не любит. А я не верила, просто девочка ещё маленькая, часто плачет, кричит — хозяину это неприятно. Но когда его крошка начнёт говорить, он не сможет не улыбаться ей. И всё изменится, норина Мирабель успокоится.

Невозможно не любить собственного ребёнка. Во всяком случае, так мне казалось.

Не ревнует же госпожа меня к хозяину, право слово! Мы с ней стоим на разных ступенях иерархии, и, какие бы знаки внимания норн мне ни оказывал, уважает и ценит он всё равно её.

Однако, её слова, её намёки красноречиво говорят о том, что она мне завидует. И дело не только в ребёнке, а в хозяине. Не стоило, всё же, ему так бурно проявлять радость, уделять столько времени торхе, игнорируя супругу. Ей ведь тоже хочется внимания и ласки.

Ревность, Шоан, ревность, она ревнует ко мне мужа! Пусть минуту назад это казалось мне абсурдным, но зато всё объясняло.

За что мне это? Хозяину хорошо, он может беспрепятственно делать, что хочет, а меня ведь госпожа со свету сживёт. Ей ведь не объяснишь, что у него несерьёзно, не любовь, а увлечение, во многом связанное с его желанием иметь детей. Оно через пару лет угаснет, а мне-то жить в этом доме. Нет, при первой же возможности выберусь в город, к Тьёрну. Я нравлюсь ему, значит, при приложении некоторых усилий доберусь до колдовских штучек или что-то о них выпытаю. И сбегу. Пусть не в Кевар, но на свободу.

— Извини, — госпожа грустно улыбнулась, — тебе нельзя волноваться. А я… Я такую чушь говорю.

Она поднялась и быстрым шагом вышла вон. Полагаю, сегодня мне приходить к ней не следует.

Дворецкий озвучил мне ещё один сюрприз: отныне я освобождалась от дневных повинностей. Только мелкая посильная работа без малейшей угрозы для жизни и переутомления. По сути, я могла лишь вытирать пыль, следить за принадлежностями в ванных хозяев и прислуживать. Даже бельё перестилать мне разрешалось при условии, что я не буду относить корзину с грязным в подвал, к хырам. И то дворецкий намекнул, что можно мне это лишь до тех пор, как живот не вырастет.

Таким образом, у меня оказалось много свободного времени, которое я посвящала самообразованию, удобно устроившись с книгой на кровати. Первое время она казалась такой непривычно большой и мягкой, но потом я привыкла. И полюбила — с моей-то сонливостью! Разленилась, вставала в восемь, а то и девять, уже после пробуждения хозяина, но успевала к госпоже. Умываться ей носила другая служанка, а вот одевать себя она позволяла и расчёсывать волосы. И всё спрашивала, как я себя чувствую.

Ощущалось некоторое отчуждение, но решить его помогла маленькая норина Ангелина, которая нечаянно опрокинула на меня тарелку с кашей.

Норина Мирабель улыбнулась, пожурив пальчиком дочурку, и предложив переодеться в одно из своих домашних платьев, сказала, что не сердится на меня:

— Я дура, а ты ни в чём не виновата. Ты очень хорошая девушка. Сашеру с тобой повезло. Очень повезло.

Я смущённо кивнула, стирая салфеткой следы шалости малышки. Наверное, и мой, или моя так тоже будет делать. Ему или ей уже три месяца — как быстро летит время! Так интересно, кто там, каким будет, когда родится. Такой крохотный, беззащитный… И нам всё равно, понравимся ли мы привередливому папе, потому что я всё равно буду его любить. И никому не отдам, даже госпоже.

Детская была через две комнаты от спальни норины Мирабель. Обе они были проходными, так что она без труда могла попасть к ребёнку, не выходя в коридор.

Почему кроватка не стояла в спальне, либо в соседнем помещении? Да потому, что госпоже не было необходимости вслушиваться, не кричит ли ребёнок — для этого существовала кормилица. По традиции детский плач не должен был беспокоить родителей, не мешать их спокойному сну.

Из обширного гардероба госпожи я выбрала самое невзрачное платье. Оно оказалось мало в груди (грудь у норины и до этого была немного меньше моей, а теперь, когда моя собственная начала постепенно увеличиваться, разница достигла целого размера), так что пришлось не застёгивать верхние крючки.

Непривычно видеть себя в чём-то не серого цвета. А тут голубое… И мне идёт. Не удержалась, повертелась перед зеркалом.

— Мирабель, ты не видела… — вошедший в спальню жены хозяин не договорил, уставившись на меня так, будто видел впервые.

— Госпожа в детской, я сейчас её позову, — поспешила ответить я. — А платье она одеть разрешила. Видите ли…

— Неважно. У тебя глаза сейчас какие-то совсем другие.

Он подошёл, обнял, погладив живот, поинтересовался самочувствием. Видимо, моя грудь и наполовину застёгнутое, поддерживаемое поясом платье оказались столь привлекательны, что норн не отказался себе в удовольствии коснуться выдающейся части моего тела. Отреагировала я на это так, будто опять напилась подложных капель. Мне не хотелось, чтобы он убирал руки.

Видимо, хозяин что-то почувствовал, потому что решил приласкать. Его пальцы скользнули за вырез платья, под бюстье, и я невольно вздохнула.

— Если ты хочешь, то можно. Я спрашивал. Но тебя весь месяц тошнило, вечно что-то болело или было плохое настроение, когда воротило от всего на свете. А сейчас вдруг… В кой-то веки довольная, улыбающаяся… Или сейчас опять дёрнешься, разрыдаешься и отпросишься к себе?

Я покраснела и стала окончательно пунцовой, когда рядом с одной оказалась вторая рука. Не бездействуя, а активно осваивая покорённые территории. Бюстье ему мешало, поэтому норн предпочёл от него избавиться, легко распустив ленты.

— Нравится, Лей? Нравится, я же слышу, как ты дышишь, чувствую, как бьётся твоё сердце.

Он слегка сдавил мне грудь, затем отпустил, будто передумав ласкать, но лишь затем, чтобы новым прикосновением заставить ощутить тепло внизу живота.

— Надо же, не ожидал от тебя! — усмехнулся хозяин, ловя мои губы.

На несколько минут воцарилось молчание, за время которого я лишилась платья и узнала, для чего ещё нужен язык.

— Так, Лей, тихо, не стоит оскорблять хозяйку спальни порчей постельного белья. Где моя спальня, знаешь.

Я знала. Дорога привычная, кровать тоже. Не в первый раз я раздеваюсь и ложусь на неё, но в первый раз время тянется так долго.

Шоан, я хотела мужчину! Я, приличная девушка, воспитанная в строгости… И, что самое ужасное, я не сумела этого скрыть. Да, не озвучила желания вслух, но не смогла сдержать дыхания.

Наверное, этого добиваются все хозяева — чтобы вещь доставляла им удовольствие. То есть не была безучастна. Норн сегодня этого добился, не знаю, как, но добился.

Всё было немного не так, как обычно: и поза, и собственная раскрепощенность, и ощущения, когда я испытывала удовольствие от каждого движения.

Хозяин был нежен и аккуратен, двигаясь очень осторожно, стараясь не совершать резких движений. Боялся за ребёнка. А я стремилась ему навстречу, не сопротивляясь, а стараясь помочь.