Ангел Габриеля - Робертс Нора - Страница 14

наверное, известно его имя. Джеффри Райт.

Гейб поднял бровь. Райт был одним из самых известных фотографов в мире моды… нет, самым уважаемым. Пусть Гейб и не был глубоким знатоком мира моды, но такое имя, как Джеффри Райт, было очень известным и за его пределами.

Что-то слышал.

Узнав, что он профессионал, известный фотограф, я решила рискнуть и сходить к нему. Все произошло молниеносно. Он встретил меня очень грубо, и не успела я пробормотать слова извинения, как меня уже загримировали и поставили перед камерой. Я была ужасно смущена, но он, судя по всему, этого не замечал. Он рявкал на меня, приказывая стоять, сидеть, наклониться, повернуться. Потом достал из сейфа соболиную шубу во весь рост и накинул мне на плечи. Мне казалось, все это происходит во сне. Наверное, я произнесла это вслух, потому что он перестал кричать, засмеялся и сказал, что через год я буду завтракать в соболях!

Ничего не ответив, Гейб откинулся на спинку кресла. Зажмурив глаза, он представил ее в мехах. У него закололо под ложечкой при мысли, что она стала одной из молодых мимолетных любовниц Райта.

Через месяц мне устроили показ для журнала «Мода». Затем еще один для «Она» и для «Шарма». Это было невероятно. Только что продавала белье и вот обедаю с дизайнерами!

А Райт?

Никто никогда в жизни не был так добр ко мне, как Джеффри. Конечно, я понимала, что он видит во мне лишь товар, но он сделался при мне чем-то вроде… ну, не знаю… сторожевого пса! Он говорил мне, что у него есть планы. Не надо слишком быстро выставляться напоказ. А потом, года через два, в западном мире не будет человека, который не узнает меня в лицо. Звучало волнующе. Большую часть жизни я жила в полной безвестности. Ему это нравилось, как и то, что я появилась из ничего, из ниоткуда. Я знаю, некоторые другие его модели считали его холодным. Зачастую он таковым и бывал. Но мне он, практически, заменял отца!

Вы так к нему и относились?

Полагаю. А после всего, что он для меня сделал, сколько времени он на меня потратил, я его обманула. — Она снова хотела встать, а Гейб снова ее остановил.

— Куда вы?

Мне нужно воды.

Сидите. Я принесу.

В это время она попыталась взять себя в руки. Свою историю она рассказала лишь наполовину, и худшая, самая болезненная часть была еще впереди. Он принес ей стакан чистой воды со льдом. Сделав два затяжных глотка, Лора продолжила:

— Мы поехали в Париж. Это все равно как если бы Золушке сказали, что полночь никогда не настанет. Мы рассчитывали пробыть там месяц, а так как Джеффри стремился придать своим снимкам парижский колорит, в поисках места для съемок мы обошли весь Париж. Однажды вечером мы отправились на вечеринку. Стояла роскошная весенняя ночь, когда все женщины и все мужчины красивы. И этой ночью я встретила Тони.

Гейб уловил в ее голосе дрожь, заметил тень боли в ее глазах, и понял, что сейчас она говорит об отце своего ребенка.

— Он был галантен и очарователен. Совсем как принц из «Золушки». Последующие две недели все свободное от моей работы время мы проводили вместе. Мы танцевали, сидели в маленьких кафе, гуляли по паркам. Он был готов выполнить любое мое желание, дать мне все, чего я никогда не имела. Он берег меня, как редкое и ценное бриллиантовое ожерелье. Тогда я думала, что это и есть любовь.

На мгновение она замолчала и задумалась. Это была ее ошибка, ее грех, ее тщеславие. Даже сейчас, спустя год, рана еще саднила.

Джеффри ворчал, говорил о богатых молоденьких мальчишках, не знающих, куда девать свою энергию, но я не слушала. Я хотела быть любимой, хотела, чтобы кто-то заботился обо мне, желал меня. Когда Тони предложил мне стать его женой, я не заставила себя упрашивать.

Вы вышли за него замуж?

Да. — Лора снова взглянула на Гейба. — Я решила сказать вам, что не была замужем за отцом ребенка. Так мне казалось проще.

Но у вас нет кольца. Краска стыда залила ее лицо.

Я его продала.

— Понятно. — В голосе Гейба не было осуждения, но она все равно его почувствовала.

— Мы остались в Париже на медовый месяц. Мне хотелось вернуться в Штаты и познакомиться с его семьей, но Тони уговорил остаться там, где мы счастливы. Я согласилась с ним. Джеффри злился на меня, читал мне нотации и кричал, что я растрачиваю себя. Тогда я думала, что он имеет в виду мою карьеру, и проигнорировала его. Только позже мне стало ясно, что он говорил о моей жизни!

В камине треснуло полено, и Лора вскочила. Глядя на пламя, ей было легче продолжать свой рассказ.

— Тогда я считала, что нашла все, что когда-нибудь могла пожелать. Оглядываясь назад, я понимаю, что недели, которые мы провели в Париже, были неким волшебством, чем-то не вполне реальным, но во что веришь, потому что не хватает ума разглядеть иллюзию. Наконец настало время возвращаться домой.

Она сцепила пальцы и принялась беспокойно шевелить ими. Гейб понял, что она очень волнуется, но, несмотря на желание успокоить ее, сдержался.

— Вечером накануне нашего отъезда Тони ушел, сказав, что у него какое-то срочное дело. Я ждала его, жалея себя: молодой муж оставил меня одну в нашу последнюю ночь в Париже!

По мере того как становилось все позднее и позднее, жалость к себе сменилась страхом. Вернулся он в четвертом часу. Я была сердита и расстроена.

Она снова замолчала. Гейб снял со спинки кушетки туркменский плед и укрыл им ее колени.

Между вами произошла ссора?

Да. Он был очень пьян и настроен весьма агрессивно. Тогда я впервые увидела его таким, но потом приходилось. Я поинтересовалась, где он был, и он ответил… что это не мое дело! Мы начали кричать друг на друга, и он сказал, что был с другой женщиной. Сначала я решила, что он говорит это для того, чтобы позлить меня, но потом поняла, что это правда, и заплакала.

Вспоминая, как она малодушно рыдала, Лора и сейчас стыдилась себя.

— Это еще больше разозлило его. Он, как капризный маленький мальчик, разбрасывал по комнате вещи, кричал, что мне придется привыкнуть к его образу жизни и что вряд ли я имею право упрекать его, если сама была шлюхой Джеффри!

На последних словах ее голос дрогнул, поэтому она схватила стакан и охладила горло водой.

— Это меня обидело больше всего, — вымолвила она. — Джеффри всегда был мне только отцом и никогда, никогда не был чем-то большим! И Тони знал, прекрасно знал, что до нашей брачной ночи я никогда не спала ни с одним мужчиной! Я рассердилась, встала и начала кричать на него. Не помню даже, что я кричала, но он пришел в невероятную ярость. И он…

Гейб увидел, как напряглись ее пальцы на мягких складках туркменского пледа. Потом он заметил, как она с усилием, тщательно снова их расслабила.

— Он ударил вас, Лора? — стараясь говорить спокойно, спросил он.

Она не ответила, казалось, слова застряли у нее в горле. Тогда он прикоснулся рукой к ее щеке и повернул ее лицо к себе. В ее глазах блестели слезы.

— Это было гораздо хуже, чем с дядей, потому что я не могла убежать! Тони был гораздо сильнее и проворнее. От дяди просто доставалось любому, кто попадался ему под руку. Тони же намеренно и изощренно избивал меня. Затем он… — Но она не могла заставить себя рассказывать о насилии.

Однако очень скоро она продолжила, и Гейб молча слушал, а внутри него закипала ярость, пока ему не показалось, что он вот-вот взорвется. Он понимал темпераментных людей, сам мог моментально вскипеть, но никогда не мог понять и простить тех, кто причиняет боль тому, кто меньше и слабее.

— Когда все закончилось, он просто отправился спать, — уже спокойнее продолжала Лора. — Я лежала, не зная, что делать.

Это забавно, но позже, когда я разговаривала с другими женщинами, пережившими то же самое, я узнала, что большинство из них прощали мужей и считали, что в конце концов все как-то уладится. На следующее утро Тони рыдал, извинялся, обещал, что это никогда не повторится. Вот так мы и жили.

— И вы остались с ним?

Она то краснела, то бледнела от стыда.