Покушение на шедевр - Дикинсон Дэвид - Страница 5

По странному стечению обстоятельств многие дома, которые посещал Декурси, настоятельно требовали ремонта. Дырявые крыши, неисправная канализация, допотопные кухни — все взывало о переменах, на которые у хозяев решительно не хватало средств.

Почти все картины Хэммонд-Берков висели в столовой и в большом зале.

— Мне кажется, было бы лучше, если бы вы на некоторое время оставили меня одного, — сказал Декурси хозяину. — Мне нужно сделать кое-какие записи.

Он помахал устрашающе огромным черным блокнотом. Куда бы ни попал Декурси, он обязательно составлял подробные описания всех картин и скульптур, находящихся в доме. Это было его прикрытием. Если бы в том возникла нужда, он запросто составил бы первый том обещанного каталога. Истинной же целью его визитов были поиски тех произведений искусства, которые пользовались на рынке особенно высоким спросом.

Он уселся за маленький письменный столик и приступил к работе. Мало кто из тех, с кем он сводил знакомство, не претендовал на обладание шедеврами Тициана и Ван Дейка. Ну конечно, вот они — висят над гигантским камином. Декурси тщательно осмотрел их и покачал головой. «Обычная история», — пробормотал он себе под нос. На нынешнем этапе своей новой карьеры Декурси уже весьма неплохо разбирался в картинах старых мастеров. Как-то он похвастался Уильяму Аларику Пайперу, что сможет распознать фальшивого Тициана за пятьдесят шагов. Не обошлось без этих подделок и в Траскотт-парке. На протяжении многих лет жители континента облапошивали приезжавших к ним английских туристов. Хитрые венецианцы и не менее хитрые римляне мгновенно выясняли, кто из старых мастеров пользуется у их гостей самой большой популярностью. Неделя-другая — и невесть откуда взявшиеся копии и фальшивки с торжеством доставлялись на широкие просторы Гемпшира и Суррея.

«1. Изабелла, супруга испанского императора Карла Пятого, — писал он. — 2. Распятие Христа».Затем Декурси добавил слово «тициан» с маленькой буквы — теперь он не забудет, что в действительности картины не принадлежат кисти этого мастера. Следующие четыре страницы блокнота и номера с третьего по сорок первый заняли портреты прежних владельцев усадьбы: со стен на него смотрело множество ныне покойных Хэммонд-Берков, среди которых попадались просто Хэммонды, а иногда и просто Берки. Здесь были Томасы и Сары, Генри и Уильямы, Алисы и Констанции. Все они казались вполне довольными своей участью — только одна пожилая дама, запечатленная на холсте неведомой рукой, видно, была недовольна портретистом и хмурилась так, словно хотела, чтобы он поскорее убрался из ее дома. Художники были разные — несколько подлинных Неллеров, два-три сомнительных Гейнсборо.

Но одна картина, висевшая слева от камина в столовой, привлекла его внимание. Она была внесена в список под номером семьдесят пять.

«Святое семейство с агнцем», гласила табличка на раме. Рафаэлло Санти, он же Рафаэль. Декурси пристально вгляделся в холст. В его верхнем левом углу был изображен обычный для картин эпохи Ренессанса город на берегу озера, плод фантазии художника; к нему брели по пыльной дороге две фигурки. В нижнем левом углу сидел верхом на агнце младенец Христос. Его придерживала Богоматерь в сине-красном одеянии. Над ней стоял опирающийся на посох старец — он с обожанием смотрел на трогательную компанию внизу. Вся сцена была проникнута пасторальным духом. Богоматерь, подумал Декурси, вовсе не похожа не тех флорентийских красоток, которых можно увидеть в Уффици или в палаццо Питти.

Эта выглядела так, словно вспахивать поля и доить коров было для нее привычным делом. Однако Рафаэль! Неужели это и впрямь Рафаэль? Декурси отступил назад, чтобы рассмотреть картину с большего расстояния. Потом достал маленькую лупу и принялся разглядывать, как наложены краски. Поразмыслил о композиции «Святого семейства с агнцем». Затем перевел взгляд в окно — там, у быстрой речки неподалеку от дома, мирно паслись олени.

Когда Эдмунд Декурси закончил очередную запись в черном блокноте, у него в голове навязчиво вертелись две мысли. Первая: Рафаэль ценится на рынке чрезвычайно высоко. По какой-то не очень понятной причине так было всегда. Мурильо и Лоренс то выходили из моды, то снова становились модными, но за Рафаэля, а также за Леонардо и Микеланджело всегда давали сумасшедшие деньги. Меньше чем двадцать лет назад правительство выкупило у герцога Мальборо рафаэлевскую «Мадонну Ансидеи», заплатив за нее семьдесят тысяч фунтов; картину выставили в Национальной галерее. Вторая мысль заключалась в том, что согласно изобретенной им шкале относительной бедности этот дом был помечен тремя звездочками. Мягко говоря, Хэммонд-Берки были практически разорены.

Он вернулся к хозяину усадьбы. Хэммонд-Берк сидел за маленьким столиком в гостиной, примыкающей к большому залу. Снаружи виднелись заросшие сорняком дорожки, нестриженые лужайки и разбитые окна, в которых так и не сменили стекол. Декурси помнил о мокрых пятнах на стенах в столовой. Хэммонд-Берк уныло смотрел на груду бумаг перед собой. Хотя Декурси видел написанный на них текст вверх ногами, он разобрал несколько слов и понял, что это счета — скорее всего, неоплаченные, и, возможно, с последним предупреждением.

— У вас поистине великолепная коллекция, — начал он с льстивой улыбкой. — Пожалуй, одна из лучших, какие я знаю.

Эта новость явно не слишком обрадовала хозяина. Он по-прежнему сидел, мрачно уставившись в свои бумаги.

— Не угодно ли вам, — жизнерадостно продолжал Декурси, — чем-нибудь пополнить свое собрание? Два Гейнсборо — всегда неплохое приобретение, а уж о четырех и говорить не приходится!

Джеймс Хэммонд-Берк засмеялся. Он хохотал и хохотал, пока в его смехе не зазвучали истерические нотки. Потом сгреб со стола горсть счетов и подбросил вверх, так что они разлетелись во все стороны.

— Пополнить собрание, говорите? — Его лицо отчаянно покраснело. — Пополнить? Хорошо. Просто замечательно! — Он умолк и потер щеку ладонью. — Это отличная шутка — пожалуй, одна из лучших, какие я слышал за последний год!

Он оборвал сам себя, будто испугавшись, что сказал чересчур много. На его лицо снова вернулось привычное выражение меланхолического страдания. Декурси ждал. Момент был решающий. Когда-то они с Уильямом Алариком Пайпером проигрывали различные сценарии, по которым могли развиваться подобные беседы. Пайпер умел прикидываться обнищавшим, но раздражительным герцогом или гордым и высокомерным сквайром, который не замедлил бы обрушить свой гнев на человека, сделавшего ему неудачное предложение. В конце концов, как бы неблагоприятно ни складывалась житейская ситуация, англичане терпеть не могут расставаться со своим имуществом. Декурси думал, что сделка с герцогом Мальборо изменит положение к лучшему: если уж один из самых знатных аристократов не счел зазорным продать ценнейший шедевр из своей коллекции, чтобы расплатиться с кредиторами, то рыбка помельче наверняка последует его примеру. Однако во время репетиций персонаж Пайпера не раз вышвыривал Декурси из своего воображаемого дома за наглость и невоспитанность.

Иногда Декурси не торопился произносить слово «продажа». Лишь выдержав после своего первого визита диктуемый светскими приличиями срок в десять дней, он отправлял владельцу письмо с уведомлением о том, что фирма «Декурси и Пайпер» готова подчиниться его желанию, буде таковое возникнет, и помочь избавиться от какого-либо предмета из своей коллекции, хотя и пойдет на это с крайней неохотой. В других случаях он сразу брал быка за рога. Если нехватка средств была очевидна, а фамильная гордость, по впечатлению Декурси, не играла большой роли, он предпочитал переходить к сути дела немедленно.

— Что ж, — наконец произнес Декурси, поняв, что чашки чая ему здесь не предложат, — я могу сказать о вашей прекрасной коллекции еще только одно. — Он замолчал. Хэммонд-Берк поднял на него страдальческий взгляд. Где-то вдалеке часы пробили четыре. — Если — я отдаю себе полный отчет в том, насколько это маловероятно, — если вы вдруг пожелаете с чем-нибудь расстаться, за вашего Рафаэля могут дать хорошую цену. Очень хорошую.