Портрет Мессии - Смит Крейг - Страница 70

— Ну а письмо, которое прочел Итан? От какого-то человека, который якобы говорил с Оскаром Уайльдом? Это выдумка?

Она покачала головой.

— Мне удалось проследить историю картины тамплиеров от Эдессы до Парижа девятнадцатого века, но дальше началось сплошное невезение. Я была уверена: Оскар Уайльд или где-то обнаружил ее, или же говорил с кем-то, кто мог ее видеть…

— Отсюда «Портрет Дориана Грея»?

Теплая улыбка озарила лицо графини, точно при упоминании доброго старого друга.

— Всякий раз, когда Уайльда спрашивали, как возник замысел повести о волшебном полотне, он рассказывал новую историю. Я знала, что в начале тысяча восемьсот восьмидесятых годов он большую часть зимы проводил в Париже. Тогда-то он и встретился с человеком, связанным с разными тайными и оккультными обществами, которые тогда были в моде. Я рассматривала несколько кандидатур, но участники свято хранили секреты. Обратившись к окружению Уайльда, я нашла юношу по имени Билл Ланди… В биографии Оскара Уайльда вскользь упоминается его имя. Когда родители его узнали, что их Билл говорил со скандально известным Оскаром Уайльдом, они телеграфировали ему, приказывая немедленно сесть на пароход и вернуться домой. Забавная история… Но, прочитав ее, я поняла, что эти двое просидели в таверне весь вечер, а на следующий день Оскар Уайльд слег в постель и больше уже не вставал. И я подумала, что больной Уайльд пребывал тем вечером в особом настроении и мог поделиться тайной с первым встречным. Тогда я стала выяснять, как же сложилась дальнейшая судьба этого Ланди. Через несколько лет он стал довольно известным художником. После смерти все его бумаги отправили в Денвер. Просматривая их, я нашла удивительную историю, которую поведал молодому человеку Уайльд, в письме, посланном Ланди брату на следующее утро после встречи с писателем. Это, а также данные по налогам на собственность в Швейцарии, помогли мне понять, что картина находилась у деда Корбо, которого тоже звали Джулианом. Его выслали из Парижа за какую-то неприглядную деятельность, и он поселился на озере Люцерн. Самые худшие и подозрительные слухи о его внуке стали подтверждаться, и я решила вывести этого человека на чистую воду.

— Итан был в курсе с самого начала?

— Нет, он понятия не имел, что я замышляла. Для него я была лишь источником полезной информации, которую он рассчитывал использовать и не раскрыться при этом.

Мэллой улыбнулся.

— Думаю, вы изрядно удивились, увидев меня на пороге своего дома.

— Скорее, забеспокоилась, Томас. По правде говоря, мне тогда казалось, что все позади: Корбо не станет гоняться за тенью и никогда не найдет картину. Я не знала, что она все еще находится в Швейцарии.

— Вы считаете, что мне не стоило вмешиваться?

— Но вы уже вмешались. И было ясно, что вы никогда не отступитесь, поскольку связаны условиями соглашения. Тогда я сочла возможным напомнить вам, что вы смертны.

— Вы хотели устранить Корбо, — сказал Мэллой. — Почему вы не обратились прямо ко мне или к одному из ваших друзей? Похитить его вряд ли получилось бы, но нанять киллера и убить не составило бы труда.

— Главной целью было забрать у него портрет, Томас. Именно он стоял в центре ритуалов и магии тамплиеров, являясь основным условием существования ордена.

— Мы сожгли эту картину, графиня.

В глазах ее промелькнуло любопытство, не более.

Мэллой покачал головой.

— Одна мысль о том, что Ричленд будет показывать лицо Иисуса в своих передачах и продавать копии картины верующим, казалась невыносимой.

— Полагаю, эта троица вовсе не собиралась выставлять ее на всеобщее обозрение. Хранить портрет для избранных верующих — вот их цель.

— Как в случае с тамплиерами…

Графиня холодно улыбнулась.

— «Благословенны чистые сердцем».

Мэллой с отвращением покачал головой.

— А вы не находите странным, что это изображение Спасителя превращало многих верующих в чудовищ, но никак не повлияло на вас, леди Кеньон, Итана, Роланда Уиллера и даже Ханса Гётца? — спросила графиня.

— Те верующие, о которых вы говорите, мечтали о чуде. Для нас же вся магия этой деревянной доски сводилась к тому, сколько можно было за нее выручить. Наличными. Интересно, как вам удалось избежать этого искушения? Ведь если я вас правильно понял, вы потратили многие годы на поиски священного лика. А когда нашли, вместо того чтобы завладеть сокровищем любыми средствами, предпочли организовать кражу, вырвать из рук одного преступника и передать другим. Как-то не слишком вяжется с образом истинно верующей женщины.

— Почему вы решили, что я не испытывала искушения?

— Я понял это по вашему поведению. По тому, как вы смотрели тогда на эту картину на кухне. С любопытством, но не так, как другие. Словно совсем не боялись, что теперь, когда она у вас, кто-то может отобрать ее.

Она кивнула, довольная тем, что он верно истолковал ее реакцию.

— Именно по этой причине, Томас, ее когда-то замуровали в каменной стене в Эдессе. Да достаточно взглянуть на плоды, которые она принесла со временем, — смерть, предательство, — чтобы понять: ничего, кроме отвращения, она вызвать не может!

— Вы в самом деле думаете, что она действительно способна приносить зло?

— Разумеется, нет. Зло существовало в сердцах тех, кто ей поклонялся. Картина служила для них стимулом к действию.

— Как вы считаете, там изображено лицо Иисуса?

— Испугались, что совершили чудовищное преступление?

Мэллой сдержанно улыбнулся.

— Вы правильно меня поняли.

— Корбо получил то, что заслуживал, Томас. Я рада, что дьявол, которому он молился, отправился в ад вместе с ним.

— Но тогда это просто портрет неизвестного?

— Кто знает, возможно, это какой-то шарлатан, выдававший себя за воскресшего Христа. Таких всегда хватало.

Мэллой отвернулся.

— Чем вы теперь занимаетесь, графиня?

Выражение лица женщины заметно смягчилось. Она смотрела на прохожих, на разноцветные рождественские гирлянды, хохочущих ребятишек.

— Теперь, когда в Европе меня считают покойницей и я живу в стране великих возможностей как пожилая бедная иммигрантка?

Мэллой рассмеялся.

— Вы так романтично это описали!

— На самом деле все не так плохо, как кажется. Да, в Швейцарии я оставила целое состояние. Но я всегда могу вернуть его до того, как меня официально объявят умершей. Ну и с собой кое-что удалось прихватить.

— Ту картину?

Графиня улыбнулась.

— Рене говорил, что вы хотели знать, почему я взяла именно ее.

Мэллой снова отвернулся, оглядел толпу. Он до сих пор не знал, стоит ли верить рассказу графини.

— Почти уверен: вам удалось заполучить истинный образ, пока все остальные охотились за портретом самозванца.

— Я забрала именно эту вещь, оставив другие, по одной простой причине: это не подделка. Ну а если добавить антикварное кольцо и ожерелье, можно считать меня вполне обеспеченной женщиной.

— Так вы продали картину? — изумленно воскликнул Мэллой.

— Что за глупости, Томас! Я использовала ее и драгоценности как гарантию, чтобы взять под залог деньги у одного друга в Женеве. — Она кивком указала в сторону катка. Гвен перестала кружить по льду и оглядывалась в поисках Мэллоя. — Мне, пожалуй, пора. Друзья заметили ваше отсутствие.

— Увидимся ли мы снова?

Глаза их встретились, и Мэллой на секунду ощутил жгучее желание.

— Это ведь риторический вопрос? — заметила она.

И вся игривость и кокетливость сразу испарились. Барьером между ними пролегла долгая история дружбы и союзничества.

— Пожалуй, — ответил Мэллой.

Графиня поцеловала его в щеку, глаза ее смотрели печально.

— Теперь нам лучше попрощаться, — тихо произнесла она. — А что касается будущего… все в руках Господних.

Она отступила на шаг, еще какое-то время не сводила с Мэллоя темных сияющих глаз, потом отвернулась.

Через секунду графиня де Медичи исчезла в толпе.

Эпилог

Кесария, Самария и Рим