Бессмертный - Слэттон Трейси - Страница 39

39

Его очки сползли вниз по вспотевшему носу.

— Помнишь, что я говорил тебе вчера о назначении алхимии? Или, может, опять будешь только мычать?

— Высказали: «Алхимия ищет то, чего еще не существует, это искусство перемен, поиск божественной силы, скрытой в предметах», — процитировал я.

— Замечательно! Уже не мычание! Ты понял, что только что сказал?

— Нет. И все утро я выставлял себя круглым дураком перед девчонкой, которая думает, будто все знает, так что с меня хватит отвечать на вопросы, — угрюмо сказал я.

— Красивая девчонка? — с усмешкой поинтересовался Гебер.

Я кисло скривился и отошел к столу у окна. Над столом колыхались тонкие занавески. На нем лежала маленькая черно-белая собачка с отрезанными ногами, вспоротая от горла до промежности; кожа была искусно приколота булавками вокруг тела, чтобы под ней видны были мышцы. Меня заинтересовало то, как эти мышцы сжимались и разжимались, а еще толстые вены бежали по ним, будто реки по холмам.

— Вы распороли эту собаку, чтобы увидеть, что у нее внутри?

— Да, только ничего не трогай, — предупредил Гебер. — Это называется «препарирование». Я начал с того, что вскрыл кожу, а потом буду по очереди изучать фасцию, [57]мышцы и скелет.

Он потянулся за стеклянной склянкой с жидкостью и взглянул на нее, будто бы взвешивая на глаз.

— А зачем вы делаете препарирование собаки?

— У меня осталось еще столько всего неизученного, что даже ста пятидесяти лет на все не хватило, — вздохнул он.

— Неужели вам так много лет? — изумленно спросил я. — Как такое возможно?

— А как возможно, что человек почти в тридцать лет похож на тринадцатилетнего мальчика? — Гебер метнул в меня взгляд, оторвавшись от своего золота. — Думающий человек всегда сначала задумается о себе. А мое время уже на исходе.

— Может, врач сумеет вам помочь, — предложил я, увиливая от темы возраста и времени.

Мне не раз ставили в упрек мою затянувшуюся юность, и я не хотел, чтобы и сейчас меня настигло чувство смущения, стыда и мучительное знание того, что я не такой, как все, — изгой. Я хотел сосредоточиться на Гебере и на том, чему он мог меня научить: как из простого металла сделать золото. С таким умением человек всегда будет надежно обеспечен, потому что, имея достаточно золота, ты всегда как за каменной стеной. Я подошел к другому столу, где лежала кучка перьев. Бурые, серые, красные и черные лежали вдоль длинных зеленых, а с их концов на меня таращились какие-то синие глаза. Природа вечно на меня таращилась.

— Вы правда можете превратить обычный металл в золото?

— Любой хороший алхимик это может, — небрежно ответил он. — Собаку обучи алхимии — и она сможет.

— Я тоже хочу научиться!

— Не все сразу. Сначала надо решить более важные проблемы. Пока я стою тут, меня пожирает чума. Я хочу создать идеальный философский камень… Я хочу воскрешать мертвых, сотворить гомункулуса [58]и получить власть над природой, чтобы предотвратить хаос. В этом назначение алхимии!

Он говорил с таким пылом и рвением и его слова были так не похожи на благочестивые пошлости, изрекаемые священниками, многие из которых были ложью, что меня это заинтриговало.

— А разве природа это не все? Как можно ее покорить? — спросил я.

— Многие с тобой согласятся: «Искусство столь голословно и лишено мастерства, что ему никогда не удастся оживить розу или сделать ее естественной… Ему никогда не достичь совершенства Природы, пусть мастер положит на это всю жизнь…» — Гебер мне подмигнул. — Так говорится в истории о любви к розе.

— Я мог бы полюбить розу, — сказал я, представив чудесную алую розу, вроде таких, какие держали в скрытых под перчатками руках благородные барышни на рынке. — За цвет, аромат и нежность ее лепестков.

— Но разве ты не любишь ее больше, когда она нарисована? Словно бы живая, но даже лучше, потому что к ней приложено искусство художника? — не унимался Гебер, и я вздрогнул, когда мне представилось, что он каким-то образом может знать о моих мысленных путешествиях.

Он продолжил:

— Ошибка в твоей логике, если это можно назвать логикой, заключается в том, что ты отделяешь мой труд от труда природы. Я по сути выполняю вместе с природой ее работу, подчиняя ее себе: «Госпожа Природа столь сострадательна и добра, что, видя, как Порочность, объединившись с Завистливой смертью, вместе губят творения, вышедшие из ее мастерской, она без устали продолжает готовить отливки и выковывать новые произведения, постоянно обновляя жизнь в новом поколении».

— Если бы Джотто рисовал розы, я бы любил их больше, — признался я. — Но Джотто обращался к природе в поисках священного и греховного. Он списывал с природы образы людей такими, какими они были в реальной жизни. Каким Господь сотворил человека. Отчасти поэтому его картины обладают такой силой и святостью.

— Но и алхимия — не дьявольское искусство, — ответил Гебер. — Хотя ему сопутствуют демоны, как и всему в этой жизни, даже святым… Многие живописцы покупали у меня свои краски, чтобы списывать природу еще ярче. Даже великий Джотто.

— Вы знали Джотто? Он приходил сюда? А у вас есть его работы? — Эти слова неудержимо вырвались у меня сами собой, на мгновение я почувствовал рядом присутствие мастера, вспомнил его шутки, его добродушие, и сердце мое радостно взволновалось.

— Я хорошо знал его, как и ты. — Гебер загадочно улыбнулся, и у меня между лопатками в который уж раз поползли мурашки.

Откуда этому Геберу столько обо мне известно?

— Бастардо! Бастардо! — донесся с улицы слабый голос Рыжего.

Я сказал ему, что буду здесь во время перерыва.

— Вы просили меня что-нибудь принести. Вот! — Я показал ему заостренную палочку и положил ее на стол рядом с перьями.

— Острая палочка?

— Для переписывания букв на восковой табличке. Это задание — адская мука на земле, — сказал я, едва сдержав стон, когда в голове всплыло беспощадное лицо Рахили. Учительница она была строгая.

— Своего рода алхимический дар, потому что он связан с превращением, — улыбнулся Гебер, с довольным и слегка удивленным видом. — Мысли превращаются в знаки, которые снова становятся высказанными словами и мыслями. Глубочайшая алхимия…

— Бастардо! Стражники! — тревожно повторил Рыжий. Я помахал на прощание и слетел вниз по лестнице. Рыжий ждал меня на крыльце у дверей. Взъерошив рукой жесткие рыжие волосы на лысеющем затылке, он махнул рукой: мол, пора и за работу. Плечом к плечу мы заспешили к двум телам на булыжной мостовой — на этот раз нам попались два кондотьера. Нас догнали три конных стражника. Двое, ехавшие впереди, уставились на меня, а я с демонстративной дерзостью уставился на них в ответ. Теперь я свободен. Я не должен прятать глаза и робко убираться прочь, как провинившийся пес, при первом приближении стражей порядка. Моя смелость, похоже, сбила их с толку, и они отступили. Третий, ехавший сзади, подвел ко мне свою гарцующую лошадь и плюнул в меня. Я поднял голову и увидел перед собой хорошо знакомое узкое лицо. На какой-то миг я рассвирепел и пришел в ужас оттого, что какой-нибудь жестокий алхимик мог соединить пневму покойного Сильвано с его телом. Затем я понял, что это был Николо Сильвано, одетый в красную мантию магистрата с нарядным воротником вокруг шеи.

— Похоже, городу и правда позарез нужны стражники, раз они набирают на службу таких подонков, как ты, — презрительно усмехнулся я, даже не отерев со щеки плевок.

— Есть в тебе что-то от колдуна, Бастардо, — прошипел Николо. — Мой убитый отец часто говорил, что с тобой что-то не так. Ты выглядишь слишком молодо для своих лет, и ты слишком силен. Ни один нормальный мальчик не смог бы так убить его… Я всем о тебе рассказываю, и мы за тобой наблюдаем!

Он пришпорил лошадь и затрусил прочь, сопровождаемый двумя стражникамм. В ярости я подобрал с земли камень и швырнул ему вслед.

вернуться

57

Соединительная оболочка, покрывающая органы, сосуды, нервы и образующая футляры для мышц у позвоночных животных и человека.

вернуться

58

Человекоподобное существо, искусственно созданное в лаборатории алхимика.