Бессмертный - Слэттон Трейси - Страница 71

Навстречу мне подбежал хорошо одетый мальчик, бледный, с вытаращенными глазами. Было что-то необычное в его испуганном беге, и я оглянулся посмотреть, что его так напугало. Заметил двух бродяжек — мускулистых бородатых мужчин в грубых порванных камзолах, которые во весь опор неслись за мальчиком. Во времена чумы преступники всегда смелели, правильно полагая, что в городе стало меньше стражников. Когда жителей косит смерть, некому следить за порядком на улицах. Когда мальчик поравнялся со мной, я ухватил его за пояс и перебросил на осла.

— Прошу вас, они на меня нападут! — пропищал мальчик.

Я поднес палец к губам и шикнул, а потом хрипло загорланил залихватскую песню и начал шататься на ногах, как пьяный. Бродяги замедлили шаг и двинулись на нас. Я во все горло орал песню о пышногрудой неаполитанской красотке и своих доблестях в качестве ее любовника.

— Мальчишка пойдет с нами, — сказал один из бродяг, когда они подошли ближе.

Я загорланил еще громче и закачался, размахивая перед собой рукой с веревкой, в то время как моя свободная рука шарила в поисках кинжала, который я привязал под рубахой на бедре. Я не стал доставать мой короткий меч, потому что это было бы слишком очевидно.

— И любила она мой огро-омны-ый конек, и ни-и-когда не отказывала мне! — во всю глотку прорычал я, вынул кинжал из ножен и спрятал его за спиной.

— Погляди, да он пьяный, — сказал другой бродяга, растягивая губы в глумливой улыбке и выставляя напоказ черные зубы и щербатый рот. — Ты сбивай его на землю, а я хватаю мальчишку!

Первый бродяга ухмыльнулся и шагнул ко мне. Я скорчился, как будто у меня скрутило живот, и пнул осла, делая вид, что падаю на бродягу. Тот от удивления хрюкнул, когда мой кинжал очутился прямо у него в сердце. Я повернул рукоятку и вытащил, а бродяга повалился на землю. Другой уже собирался наложить свои грязные лапы на мальчика, но осел начал брыкаться, пытаясь тяпнуть бандита зубами, а бедный ребенок прилип к шее животного так, что бродяга сдался и, обернувшись, понял, почему его товарищ хрюкнул и упал. У него едва было время вскрикнуть, как мой кинжал вонзился ему в кадык. Я ударил быстро и так же быстро выдернул нож. Увалень рухнул, а я вытер кинжал о его грязный плащ и оставил обоих преступников там, где они упали. Могильщики, которые собирают чумные трупы, подберут и этих двоих.

— Они заслужили смерть! Хотели меня похитить! — горячо воскликнул мальчик тоненьким нежным голоском.

Я посмотрел на него и кивнул. Мальчик был худой, с желтоватым лицом и светло-русыми волосами, угловатым носом; некрасивое лицо, но с честным спокойным выражением, от которого он казался взрослее. Осел успокоился, и мальчик начал слезать, но я его остановил.

— Я отвезу тебя домой, — предложиля, — можешь ехать верхом.

Мальчик улыбнулся, и его серьезное лицо просветлело. Я подобрал уздечку осла, потрепал его за уши и поблагодарил за помощь в трудную минуту. Помощи мне ждать было неоткуда, единственная надежда была на крутой нрав осла, если его раздразнить.

— Куда идти? — спросил я.

Мальчик указал в сторону Баптистерия, и мы отправились туда. Меня переполняла радость оттого, что я буду идти вокруг купольного восьмиугольного сооружения в самом сердце Флоренции, где крестили всех флорентийцев. Я не знал, крестили ли меня самого, но надеялся на это. Не потому, что крещение имело значение для моей веры в Бога красоты и иронии, а потому, что в этом была бы еще одна нить, связывавшая меня с этим несравненным городом. Ни один другой город в мире не был так богат искусством, красивыми женщинами, торговлей, кухней, вином и непостижимым избытком человеческого индженьо. А я знал это наверняка потому, что повидал свет и мне было с чем сравнивать. Я вдруг понял, что хочу непременно увидеть Баптистерий, его точные и гармоничные геометрические формы из зеленого и белого мрамора. Несколько десятилетий минуло с тех пор, как я с наслаждением рассматривал его. Особенно мне нравился южный вход со скульптурными рельефами. Их создал Андреа Пизано [99]в 1330 году, отлил из бронзы в Венеции и поставил на южном входе в 1336 году, когда я еще был уличным мальчишкой и не подозревал о своем отличии от других людей. Мне не терпелось снова увидеть чудесные картины с изображением сцен из жизни Иоанна Крестителя. Воспоминания об этих образах, обрамленных четырехлистником, мелькали в памяти, пока я вел осла с ребенком, поэтому не сразу услышал слова мальчика.

— Они собирались потребовать выкуп у моего отца, он очень богат, — тихо произнес он.

Я посмотрел на чистое лицо мальчика, гладко причесанные волосы и добротно скроенную одежду.

— Он бы заплатил.

Мальчик кивнул.

— Но они бы, наверно, все равно меня убили. В этом беда богатства: люди хотят отобрать его у тебя. Если ты очень богат, лучше не показываться им на глаза.

— Может, и так. Если, конечно, люди знают о твоем богатстве, — пожал плечами я.

— Но что же делать, все время сидеть дома? — спросил он, как будто бы задавая философский вопрос о смысле жизни.

Он смотрел на меня очень открыто и серьезно. Я улыбнулся.

— У меня был друг, который всегда советовал мне читать и изучать великих людей прошлого, древнегреческих и латинских мыслителей, а они писали очень мудрые вещи о природе человека.

— Да, это разумно. Изучать природу человека по древним мыслителям, — задумался мальчик.

Я сдержал улыбку, дабы не оскорбить его достоинства, которого у него было выше крыши. Петрарке бы понравился этот мальчик. Петрарка несколько разочаровался в своем сыне, который был умен, но не любил книг. А из этого серьезного, задумчивого мальчика получился бы настоящий ученый, ему бы это понравилось.

— Как тебя зовут? — спросил мальчик.

— Лука Бастардо.

— Мой отец знает одного человека из Совета торговли шестерых, который скоро станет гонфалоньером и дружит с нашим подеста. Однажды я слышал, как этот человек говорил моему отцу, что всю свою жизнь ищет кого-то по имени Лука Бастардо.

— Очень некрасивый человек, вот с таким тощим носом, — я изобразил пальцем крючок, — и торчащим подбородком?

Мальчик кивнул.

— Кажется, мой отец звал его Доменико, какой-то Доменико. Ты и есть тот самый Лука Бастардо?

— Да нет, что ты, — коротко ответил я, скрыв тревогу, и осторожно огляделся.

Итак, Доменико Сильвано, несмотря на то что он внук владельца борделя, все-таки преуспел в этой жизни. У него есть власть и влияние. Он служит в престижном торговом Совете шестерых. Его могут избрать гонфалоньером, главой Синьории, которая правила Флоренцией. Он на короткой ноге с подеста, главой судебной власти. Николо Сильвано и правда не упустил возможности во время чумы, чтобы улучшить положение своей семейки, как он и обещал мне много лет назад, а его сынок Доменико теперь пожинает плоды. Братство Красного пера наверняка помогло ему в достижении этой цели, так как это братство во всем поддерживала церковь.

Я решил сменить тему.

— А тебя как звать?

— Козимо, — звонко отозвался мальчик, расправив худенькие плечи.

В тот момент осел решил присесть на задницу, и мальчик чуть не свалился. Я подхватил его и удержал рукой за плечо, он мне улыбнулся. Я потянул осла за хвост, чтобы поднять его на ноги. Моя скотинка неохотно подчинилась. Мы подошли к Баптистерию, и я украдкой огляделся, не шатается ли поблизости кто-нибудь с красным пером на камзоле или рубахе. Никого не увидев, я остановился перед роскошными бронзовыми дверями работы Пизано, каждая из которых вмещала четырнадцать квадратных рельефов. Из двадцати восьми рельефов двадцать рассказывали о жизни Иоанна Крестителя, а остальные восемь изображали добродетели: надежду, веру, милосердие, смирение, силу духа, сдержанность, справедливость и благоразумие — все те качества, к которым Флоренция стремилась, но которых так и не сумела обрести. Сложнее всего дело обстояло со сдержанностью и воздержанием. Флоренция всегда была городом, который умеет наслаждаться жизнью. Но все же хорошо иметь такие идеалы перед глазами, выраженные в скульптурах, которые передвигались в пространстве как настоящие люди, были одеты в осязаемые ткани, спадавшие естественными складками, как настоящая материя. И действительно начинало казаться, что Флоренция может воплотить в себе эти добродетели.

99

Андрея Пизано (около 1270–1350) — итальянский архитектор и скульптор.