Узы крови - Хамфрис Крис - Страница 66

Внизу услышали ее крик. Все лица повернулись к ней. Поднялся ропот. Голос Генриха перекрыл общий гвалт:

— Кто это? Кто эта женщина?

Мысли Тагая были настолько сосредоточены на том пути к верной гибели, который он собрался начать, что он посмотрел наверх последним. И тогда перед ним предстала женщина с длинными черными волосами. Она качалась высоко над ним. Он видел ее всего мгновение, потому что в тот самый миг, когда он ее увидел, она потеряла равновесие и сорвалась вниз.

— Атаентсик! — крикнул он, пока тело еще летело.

Вопль Жана «Анна!» потонул во множестве других. Однако именно этот крик услышала она — падая, она думала об отце, который всегда говорил ей о том, как рядом с мгновениями смерти время останавливается. Мир превратился в красноватое облако, внутри которого она медленно перемещалась по спирали. Она печалилась из-за того, что ее смерть принесет ему боль. И подумала о своей неудаче — после столь долгого пути. Даже сейчас она ощущала, как рука Анны Болейн прижимается к ее спине.

Ее последняя мысль была о королеве, в честь которой ее назвали. Бешено молотящая по воздуху рука ударилась о первую башню из крема и сахара. Анна падала спиной вниз, так что шестипалая кисть первой встретила стены из слоеного теста, рухнувшие со стремительностью, о которой могли только мечтать осаждающие. Разваливался слой за слоем — по мере того, как тело девушки прорезало сахарные полы и потолки крепости. Наконец Анна боком ударилась о стол, на котором было установлено кондитерское здание, и он рухнул под ее тяжестью.

Общий вскрик изумления был громче, чем те, что вызывали медведь и мастиффы. Окружающие замерли в неподвижности — все, даже животные. Тагай вернул шпагу в ножны и побежал прямо через круг опилок, мимо медведя, который опять поднялся на задние лапы, когда человек оказался рядом.

Раздался невообразимый шум — удивленные возгласы, крики… Тагай ворвался в сладкие развалины. Он шарил по липким стенам и покосившимся башням, облака сахарной пудры застилали ему глаза, и наконец его руки нащупали тело. Он осторожно провел по нему ладонями.

— Живи, Мать-Земля, живи!

Кашляя, он подсунул одну руку ей под затылок, а другой начал бережно стирать крем. Внезапно ее лицо вынырнуло на поверхность, словно девушка вырвалась из снежного сугроба. Она судорожно вздохнула, ее глаза открылись и стали слепо озираться вокруг. А потом остановились, удерживая его взгляд так, словно он всегда их знал.

С трудом Анна приподнялась из белого вихря, пытаясь глотнуть воздуха, который помог бы ей вернуться в этот мир. Она чувствовала боль. Болело все тело. И еще она ощущала какое-то давление на спине.

Ей показалось, что левая рука у нее сломана, однако правая слушалась. Несмотря на страдания, которые причиняли ей движения, она смогла завести руку себе за спину и вытащить оттуда сверток, который начал раскрываться.

— Это не должны найти. Никто не должен найти, — прошептала она, и белая пелена вновь поглотила ее.

Обмякшие пальцы уронили что-то ему на колени. Под слоями ткани Тагай увидел белую кость фаланги — сустав большого пальца скелета. В тот момент, когда сапоги первых придворных захрустели по сахарным развалинам замка, Тагай сунул косточки, завернутые в маленький саван, себе под камзол. А потом наклонился и вытащил бесчувственное тело из обломков.

Люди закружились вокруг. Послышались проклятья — дорогие наряды покрылись сахарной пудрой и жирным кремом. Тагай зашагал прочь, но остановился, когда дорогу ему преградило несколько придворных.

— Кто она, Тагай? Гугенотка-убийца, свалившаяся с неба? Этот вопрос задал сам король. Генрих стоял в центре своего двора. У него за спиной знать Франции толкалась, борясь за первенство и более хороший обзор.

Пусть к Тагаю и относились как к талисману, почти что шуту, но он достаточно долго жил при дворе, чтобы знать его язык и то, что нравится придворным и его величеству королю.

— Эта женщина, о Великий Отец, больна из-за любви ко мне. Ее родители хотели нас разлучить.

— Ну что ж. Говорят, любовь дарит нам крылья. Но неужели она настолько отчаянно тебя любит, что попыталась проверить это?

Вопрос его величества был встречен общим смехом.

— Похоже, что так, Отец.

— А ты ее любишь, мой Медвежонок?

Тагай посмотрел на бледное лицо, безвольно приникшее щекой к его плечу.

— Неизмеримо, о мой король. Присутствующие одобрительно зашептались, особенно придворные дамы. Диана де Пуатье, главная любовница короля, стоявшая прямо у него за спиной, ласково погладила Генриха по шее.

— Ваше величество, разве мы, верные слуги любви, не обязаны помочь нашему Медвежонку в его беде?

Король ответил красавице улыбкой. Всем было известно, что он ни в чем не может ей отказать.

— Как она, Тагай? Она переживет свое падение?

— Думаю, что да, Отец. Но мне следует уложить ее в постель, и поскорее.

Новый взрыв смеха — первым захохотал сам король.

— Я так и понял, Тагай. Но будь с ней поласковее, ладно? Она еще может сломаться.

Были отданы приказы: приготовить комнату, вызвать врачей.

— Можешь идти и позаботиться о своей возлюбленной, Медвежонок. А позже мы пришлем узнать, как поживает твоя дама. — Король повернулся к придворным и заговорил громче: — Ну что ж, десерт был повержен любовью. Какая жалость! Но раз уж мы говорили о медвежатах, то, кажется, нам следует вернуться сейчас к другому.

В переполохе о нем забыли. Все стали возвращаться к медведю на цепи, а Тагай зашагал в противоположном направлении, двигаясь со своей ношей ко дворцу. Попутно он сбросил с плеча цепкие пальцы маркизы, которая пыталась его задержать. Проходя в одну из огромных дверей, он услышал, как собаки залаяли снова, а прикованный к столбу медведь зарычал.

— Умри хорошо, брат, — тихо проговорил Тагай. — Умри хорошо.

Глава 17. СЕРЫЙ ВОЛК И МЕДВЕДЬ

Она спала почти беспрерывно — всю ночь и почти все утро. Тагай позволил врачам вправить ей руку — это оказалось единственным серьезным повреждением, хотя левый бок тоже был сильно ушиблен. После этого молодой человек отослал всех прочь. Только он один находился рядом, когда ее глаза начали открываться. Он говорил Анне что-то успокаивающее, подавал ей укрепляющие отвары и бульон. Вскоре она засыпала снова, а он сидел, смотрел и изумлялся — и сам ничего не ел и не пил.

«Ибо разве не наступает время поститься, когда богиня падает на землю?»

Его разбудил колокол, зазвонивший где-то в глубине дворца. Тагай не мог проспать долго, но за это время она успела открыть глаза — и теперь они были устремлены на него. В то же мгновение он оказался рядом.

— Я встречала тебя во сне, — сказала Анна.

— А я тебя — в моем. — Он поднес к ее губам стакан с отваром.

Она покачала головой.

— Скажи мне, как такое возможно?

Ее глаза были озерами прохладной темноты. Ему пришлось отвести взгляд, чтобы не утонуть в них.

— В моем краю говорят, что сны управляют всей жизнью.

— Похоже, что в этом краю я могла бы жить.

Тут Тагай все же поднял взгляд, решившись заглянуть в ее глаза.

— Где находится этот край? Как он называется?

— Мы называем его по-разному. Но французы, которые хотят им завладеть, назвали его «Канада» — так именуется одно большое поселение. Моя земля лежит далеко, за водами, за закатным солнцем.

— Расскажи мне о ней.

— Я никогда ее не видел, потому что меня привезли сюда в животе моей матери. Я знаю только то, что рассказывала мне она и вождь, которого доставили вместе с ней, мой дядя Доннаконна.

— Тогда расскажи мне это.

Он послушался, и, пока он говорил, Анна наблюдала за ним. Она внимала не только словам, но и чувствам, которые улавливала в интонациях. Голос Тагая стал напевным: то поднимался, то опускался, словно пел песню — про обычаи далекого народа, про те места, где он обитал. Анна поняла почти все. Тагай относился к миру почти так же, как сама Анна. Этот смуглый, странный молодой человек, как и Анна Ромбо, признавал наличие невидимого мира под жесткой скорлупой зримого. И это, невидимое и тайное, живет повсюду — на вершинах гор, в лесных чащах, в сумеречных ручьях. Однако порой Анна ловила себя на том, что просто слушает пение его голоса. И только когда Тагай заговорил о костях своих предков, Анна полностью вернулась в свой собственный мир, к его опасностям.