Шаман - Гордон Ной - Страница 83

Она оказалась вовсе не такой противной, как они боялись. Поздно вечером, пока Рэйчел наводила порядок в кухне, миссис Фербер уединилась с Джеем и Лилиан, и они поведали друг другу историю своих семей.

Предки Лилиан были испанскими евреями, сбежавшими от инквизиции: сначала в Голландию, а затем в Англию. В Америке у них было политическое наследство. Со стороны отца она состояла в родстве с Френсисом Сальвадором, который был избран своими соседями-христианами в Провинциальный конгресс Южной Каролины. Во время службы в рядах милиции, спустя несколько недель после принятия Декларации независимости, он стал первым евреем, погибшим за Соединенные Штаты: попал в засаду и был скальпирован тори и индейцами. Со стороны матери она состояла в родстве с Мендесом, кузеном Иуды Беньямина, сенатором Соединенных Штатов от Луизианы.

Джейсон Гайгер был из рода потомственных аптекарей с корнями в Германии. В 1819 году семья прибыла в Чарльстон, спасаясь от погромов, во время которых по улицам бежали толпы людей, разыскивая евреев и крича: «Хеп! Хеп! Хеп!» — клич этот восходил к крестоносцам и был составлен из первых букв фразы « Hierosolyma est perdita» — «Иерусалим разрушен».

Регенсберги уехали из Германии за десять лет до погромов Хеп-Хеп, сообщила миссис Фербер. У них были виноградники в Рейнской области. Большим богатством семейство не обладало, но жило вполне обеспеченно. Торговля жестяными изделиями Джо Регенсберга процветала. Он был из колена коэнов, и в его жилах текла кровь первосвященников Храма Соломонова. Если брак будет заключен, тонко намекнула она Лилиан и Джею, то их внуки будут вести свой род от двух главных раввинов Иерусалима. Они сидели, обменивались довольными взглядами и пили прекрасный английский чай, извлеченный из все той же корзинки миссис Фербер. «Сестру моей матери тоже звали Гарриет, — сказала Лилиан. — Мы звали ее Хетти». Миссис Фербер тут же уточнила, что уж ее-то все называют исключительно полным именем — Гарриет, но произнесла она это с такой теплотой и так добродушно, что они с легкостью приняли приглашение навестить ее в Чикаго.

Несколько недель спустя, в среду, все шесть членов семьи Гайгер сели в вагон поезда в Рок-Айленде, собираясь предпринять пятичасовую поездку до самого Чикаго, без пересадок. Город оказался крупным, растянувшимся на десятки миль, полным людей, грязным и шумным, но, с точки зрения Рэйчел, просто захватывающим. Ее семья поселилась в номерах на четвертом этаже гостиницы «Палмерс Иллинойс хаус хоутел». В четверг и в пятницу, во время двух вечеров в доме Гарриет на Саут-Вабаш-авеню, они познакомились с другими родственниками, а в субботу утром посетили богослужение в семейной синагоге Регенсбергов, Конгрегации «Кехилат Анше Маариб», где Джейсону оказали высокую честь, попросив его благословить собравшихся. Вечером они отправились в мюзик-холл, где гастролирующая оперная труппа представляла «Волшебного стрелка» Карла Марии фон Вебера. Рэйчел еще никогда не была в опере, и протяжные, романтичные арии привели ее в бурный восторг. В первом антракте между действиями Джо Регенсберг вывел Рэйчел на улицу и сделал ей предложение. Она согласилась стать его женой. Все прошло очень гладко, потому что настоящие договоренности были достигнуты между родителями и теткой. Из кармана он вынул кольцо, принадлежавшее его матери. Бриллиант, первый в жизни Рэйчел, был скромным, но красиво оправленным. Кольцо оказалось ей великовато, и она сжала руку в кулак, чтобы оно не соскользнуло с пальца и не потерялось. Они вернулись на свои места. Началось следующее действие. Сидя в темноте рядом с Лилиан, Рэйчел взяла ее руку, положила ладонью на кольцо и улыбнулась, когда та восторженно ахнула. Позволив великолепной музыке отнести ее назад в немецкий лес, она подумала, что событие, которого она так боялась, возможно, является дверью к свободе и очень приятной власти.

В то жаркое майское утро, когда она пришла на овечью ферму, Шаман несколько часов подряд, до седьмого пота, косил траву, а затем собирал ее граблями в кучи, и был покрыт пылью и сеном. На Рэйчел было знакомое ему серое платье, местами потемневшее от влаги из-за жары, широкая серая шляпа, которую он еще не видел, и белые хлопковые перчатки. Когда она спросила, не может ли он проводить ее домой, он с радостью бросил грабли на землю.

Они немного поболтали о делах в Академии, но почти сразу она начала рассказывать ему о себе и о том, что произошло в ее жизни.

Улыбнувшись, Рэйчел сняла перчатку с левой руки и продемонстрировала ему кольцо — и он понял, что она выходит замуж.

— Так значит, ты переедешь?

Она взяла его за руку. Несколько лет спустя, снова и снова прокручивая в памяти эту сцену, Шаман чувствовал стыд за то, что не поговорил с ней. Не пожелал ей счастливого замужества, не открыл, что она значила для него, не поблагодарил ее.

Не попрощался.

Но он просто не мог поднять на нее глаза и потому не знал, что она говорит. Он стоял, словно окаменев, и ее слова скатывались с него, словно капли дождя.

Когда они дошли до ведущей к ее дому дороги, а он развернулся и пошел назад, то понял, что у него болит рука, потому что она слишком сильно сжимала ее.

На следующий день после того, как Гайгеры снова поехали в Чикаго, где Рэйчел должны были обручить под специальным навесом в синагоге, Роб Джей пришел домой и увидел Алекса, который сказал, что сам позаботится о лошади. «Ты лучше иди, посмотри, что происходит с Шаманом».

Войдя в дом, Роб Джей подошел к двери комнаты Шамана и постоял, прислушиваясь к хриплым, сдавленным рыданиям. Когда ему было столько же лет, сколько сейчас его сыну, он так же горько рыдал — потому что его собака стала агрессивной и кусачей, и мать отдала ее арендатору, который жил один на холмах. Но он понимал, что сын горюет о человеке, а не о животном.

Он вошел и сел на кровать.

— Есть кое-что, о чем тебе следует знать. Евреев очень мало, и они в основном окружены нами, а нас очень много. Потому они считают, что, если не будут заключать браки между собой, то не смогут выжить. Но к тебе это не относится. У тебя никогда не было ни единого шанса. — Он протянул руку и отбросил влажные волосы сына со лба, а затем положил ладонь ему на макушку. — Потому что она — женщина, а ты — мальчик.

Летом школьный комитет, роя носом землю в поисках хорошего учителя, который согласился бы работать за маленькую зарплату по причине своей молодости, предложил работу в Академии Шаману, но он сказал «нет».

— Чем ты тогда хочешь заниматься? — спросил его отец.

— Не знаю.

— В Гейлсберге есть высшая школа, называется Нокс-колледж, — сказал Роб Джей. — Говорят, очень хорошее заведение. Может, ты хочешь продолжить образование? И сменить обстановку?

Сын кивнул.

— Думаю, да, — ответил он.

И так, через два месяца после своего пятнадцатого дня рождения, Шаман покинул родительский дом.

В сентябре 1858 года преподобного Джозефа Хиллса Перкинса назначили священником самой большой баптистской церкви в Спрингфилде. В числе его новой преуспевающей паствы были губернатор и многие члены законодательного собрания штата. Назначение вызвало у мистера Перкинса большое изумление. Прихожане его церкви в Холден-Кроссинге рассматривали его успех как неопровержимое доказательство собственной прозорливости: ведь когда-то они выбрали именно его! Какое-то время Сара была занята организацией прощальных обедов и вечеринок; а когда Перкинсы уехали, жителям городка снова пришлось искать нового священника, кормить и размещать целую армию странствующих проповедников и снова вести горячие споры о желательности отдельных кандидатов.

Какое-то время они отдавали предпочтение мужчине из северной части Иллинойса, который отличился пламенными речами, изобличающими грехи; но, к облегчению тех немногих, кому его стиль совершенно не импонировал (в их число входила и Сара), его пришлось исключить из списка по той простой причине, что у него было уже шестеро детей и седьмой на подходе, а приход был невелик. Наконец они остановились на мистере Люциане Блэкмере: краснощеком, толстом, как бочка, джентльмене, недавно переехавшем на Запад. «С морских просторов на просторы веры», отрекомендовал его Кэррол Вилкенсон, знакомя Роба Джея с новым священником. Мистер Блэкмер производил впечатление человека приятного, но настроение Роба Джея резко упало, когда он познакомился с его женой. Джулия Блэкмер была женщиной худой и нервной, а ее бледность и кашель выдавали запущенное заболевание легких. Приветствуя ее в Холден-Кроссинге, Роб Джей чувствовал на себе пристальный взгляд ее мужа, словно Блэкмер ждал заверений, что доктор Коул даст ему новую надежду и безошибочный курс лечения.