Шаман - Гордон Ной - Страница 93

На следующее утро Шаман пошел в сберегательную кассу и внес туда б о льшую часть денег, которые привез с собой. Они с отцом тщательно расписали все финансовые нужды. Обучение стоило шестьдесят долларов в год, пятьдесят долларов — если платить авансом. Они добавили расходы на оплату жилья и питания, приобретение книг, проезд и другие нужды. Роб Джей с радостью заплатил бы сколько нужно, независимо от суммы, но Шаман упорно придерживался убеждения, что, поскольку это он захотел получать медицинское образование, то и оплачивать его должен сам. В конце концов они договорились, что он напишет расписку отцу, обещая возместить все, до последнего доллара, после окончания колледжа.

После посещения кассы он собирался отправиться к казначею школы и заплатить за обучение. Настроение у него немного ухудшилось, когда чиновник объяснил ему, что, если его отчислят в связи с болезнью или неспособностью справиться с учебой, деньги, внесенные в счет оплаты за обучение, возвратят лишь частично.

Первое занятие, которое он посетил уже как студент-медик, было часовой лекцией по женским болезням. Шаман еще в колледже понял, что очень важно приходить на занятия как можно раньше, чтобы занять место перед преподавателем и читать у него по губам с высокой степенью точности. Он пришел достаточно рано, занял место в первом ряду, и правильно сделал: профессор Гарольд Мейгс читал лекции быстро. Шаман еще в колледже научился писать конспект, глядя на губы лектора, а не в тетрадь. Он писал аккуратно, понимая, что Роб Джей захочет прочитать его конспект, чтобы узнать, что происходит в медицинской науке.

На следующем занятии — это была химия — он выяснил, что у него достаточно опыта работы в лаборатории; это подбодрило его и вызвало аппетит как к духовной, так и к обычной пище. Шаман отправился в столовую больницы и торопливо пообедал сухарями и мясным супом, который мог бы быть и вкуснее. Затем он поспешил в книжный магазин Крукшанка, сотрудничавший с медицинской школой, где арендовал микроскоп и купил книги из перечня: «Общие вопросы клинической медицины и фармакологии» Данглисона, «Физиологию человека» Мак-Гована, «Анатомические гравюры» Квана, «Оперативную хирургию» Бервина, «Химию» Фоуна и две книги Мейгса — «Женщина, ее болезни и их лечение» и «Детские заболевания».

Пока пожилой служащий выводил общую сумму по счету, Шаман отвернулся и увидел доктора Бервина, беседующего с сердитым низеньким мужчиной, в чьей аккуратной бородке и шевелюре блестела седина. Он был настолько же волосатым, насколько Бервин — лысым. Они, очевидно, были увлечены спором, хотя и разговаривали тихо — судя по тому, что никто из присутствующих не обращал на них внимания. Доктор Бервин стоял вполоборота к Шаману, в то время как его собеседник — анфас, и Шаман прочитал его слова по губам — скорее рефлекторно, чем желая подслушать.

— …знаете, что эта страна движется к войне. Я прекрасно понимаю, сэр, что в новой группе у нас сорок два студента вместо обычных шестидесяти, и я также прекрасно понимаю, что кое-кто из них сбежит на войну, когда учеба на медицинском факультете покажется им слишком сложной. И в такое время мы должны особенно тщательно придерживаться высоких стандартов. Гарольд Мейгс сказал, что вы взяли нескольких студентов, которых еще в прошлом году вы ни за что бы не приняли, говорят, что среди них есть даже глухонемой…

В этот момент клерк коснулся руки Шамана, милосердно отвлекая его внимание, и показал ему сумму к оплате.

— Что это за джентльмен, который разговаривает с доктором Бервином? — спросил Шаман: немой заговорил!

— Это доктор Мак-Гован, сэр, — ответил служащий. Шаман кивнул, забрал книги и удалился.

Несколько часов спустя профессор Барнетт Алан Мак-Гован сидел за своим столом в анатомическом театре медицинской школы и, сверяясь с записями, писал отчет. Во всех отчетах говорилось о смерти, поскольку доктор Мак-Гован редко имел какое-либо отношение к живым пациентам. Большинство людей считали мертвецов не очень приятным окружением, он привык к тому, что рабочее место ему выделяли как можно дальше от глаз общественности. В больнице, где доктор Мак-Гован был ведущим патологоанатомом, прозекторская находилась в подвале главного корпуса. И хотя это было удобно в связи с тем, что помещение имело выход в выложенный кирпичом туннель, проходящий под улицей между больницей и медицинской школой, место было мрачноватым из-за труб, пересекавших его низкие потолки.

Анатомический театр медицинской школы располагался в задней части здания, на втором этаже. Туда можно было попасть как из коридора, так и по отдельной лестнице. В единственное высокое окно без штор проникал свинцовый зимний свет, плохо освещая длинную узкую комнату. В одном конце покрытого трещинами пола, перед столом профессора, находился маленький амфитеатр, сиденья в котором стояли слишком близко друг к другу, что создавало определенные физические неудобства, но не мешало концентрации. В другом конце стоял тройной ряд прозекторских столов студентов, а в центре — большой рассольный бак, наполненный частями человеческого тела, и стол, где был выложен ряд специальных инструментов. На козлах, поставленных так, чтобы не мешать передвижениям по комнате, лежало тело молодой женщины, полностью покрытое чистой белой простыней. В отчет профессор вписывал результаты вскрытия именно этого тела.

Без двадцати минут час в лабораторию вошел одинокий студент. Профессор Мак-Гован не поздоровался и даже не взглянул на рослого молодого человека; он опустил стальное перо в чернила и продолжил писать, а студент прошел прямо к центральному месту в переднем ряду и занял его, положив на него тетрадь. Он не стал садиться, а начал прогуливаться по аудитории, знакомясь с обстановкой.

Остановившись перед рассольным баком, к изумлению доктора Мак-Гована, он поднял деревянный шест с железным крюком на конце и попытался выловить какую-нибудь часть тела, словно маленький мальчик, играющий в пруду. За девятнадцать лет, прошедшие с того момента, как доктор Мак-Гован прочитал свою первую лекцию по анатомии, он еще ни разу не видел, чтобы студент так себя вел. Когда новые студенты заходили в класс анатомии в первый раз, они двигались с большим достоинством. Чаще всего они шли медленно, возможно, поддавшись страху.

— Эй, вы! А ну-ка, прекратите. Положите крюк на место! — потребовал Мак-Гован.

Молодой человек и виду не подал, что слышит его, даже когда профессор резко хлопнул в ладоши, и тогда Мак-Гован внезапно понял, с кем имеет дело. Он было привстал со стула, но затем опять сел: ему хотелось узнать, чем все закончится.

Юноша не стал подцеплять крюком первую попавшуюся конечность: большинство из них лежали в растворе уже давно, и на многих оставались следы работы предыдущих студенческих групп. Именно состояние частей тела: степень изрезанности и разложения — было основной причиной шока новичков на первом занятии по анатомии. Мак-Гован увидел, как юноша поднял на поверхность запястье и кисть руки, а также — изодранную ногу. Затем он поднял предплечье с кистью, явно находившееся в лучшем состоянии, чем большинство частей тела. Мак-Гован смотрел, как молодой человек подводит крюком нужный ему экземпляр в верхний правый угол резервуара и прикрывает его несколькими никуда не годными конечностями. Прячет его!

После этого юноша вернул крюк на то самое место, откуда взял, и подошел к столу, где стал осматривать скальпели и выбирать самый острый. Когда он нашел такой, которым остался доволен, то положил его немного выше других и вернулся к своему месту в амфитеатре.

Доктор Мак-Гован предпочел проигнорировать его, и в течение следующих десяти минут продолжал работать с отчетами. Постепенно в аудиторию стали заходить студенты и занимать места. Многие уже были бледны, поскольку в помещении витали такие запахи, от которых у них немедленно разыгралось воображение и всплыли все давние страхи.

Точно по расписанию доктор Мак-Гован отложил ручку и вышел из-за стола.