Шаман - Гордон Ной - Страница 95

— Я все равно не в состоянии ничего услышать.

Доктор Мейгс поджал губы.

— Вы должны, по крайней мере, попробовать. — Он в подробностях показал Шаману, как следует прикладывать инструмент к уху. Но Шаман только головой покачал.

— Очень жаль, — вздохнул профессор Мейгс.

По клинической практике нужно было сдавать экзамен. Каждый студент должен был выслушать пациента, используя стетоскоп, и сделать сообщение. Шаману сразу стало ясно, что экзамен он не сдаст.

Холодным утром он поплотнее запахнул пальто, надел перчатки, замотал шею шарфом и пошел прочь от школы. На углу мальчишка продавал газеты, где сообщалось об инаугурации Линкольна. Шаман спустился к набережной и побрел вдоль причалов, погрузившись в мысли.

Когда он вернулся, то зашел в больницу и прогулялся по палатам, изучая санитаров и медсестер. Большинство были мужчинами, и многие из них сильно пили; на работу же им удалось устроиться только потому, что к младшему персоналу не предъявляли особых требований. Он внимательно наблюдал за теми, кто показался ему трезвым и умным, и наконец решил, что мужчина по имени Джим Галлек подойдет для его цели. Он дождался, пока санитар принес охапку дров и свалил ее на полу возле пузатой печи, а затем подошел к нему. «Я хочу сделать вам одно предложение, мистер Галлек».

В день экзамена в клинику пришли оба профессора: и доктор Мак-Гован, и доктор Бервин, из-за чего нервозность Шамана усилилась. Доктор Мейгс провел перекличку. Имя Шамана стояло третьим в списке, после Алларда и Бронсона. Израилю Алларду сказочно повезло: ему досталась молодая пациентка, потянувшая спину, тоны ее сердца были сильными, нормальными и ничем не осложненными. Кларку Бронсону поручили осмотреть астматика преклонных лет. Кларк, запинаясь, описал характер хрипов в груди пациента. Мейгсу пришлось задать ему несколько наводящих вопросов, чтобы получить нужную информацию, но, очевидно, он был вполне удовлетворен ответом.

— Мистер Коул!

Очевидно, он ожидал, что Шаман откажется сдавать экзамен. Но Шаман выступил вперед и взял монофонический деревянный стетоскоп. Он посмотрел на Джима Галлека. Санитар встал и подошел к нему. Пациент был юношей лет шестнадцати, дюжего телосложения, и жаловался на порез руки, который он получил во время работы в плотницкой мастерской. Галлек приставил один конец стетоскопа к груди мальчика, а к другому концу приложился ухом. Шаман прижал пальцы к запястью пациента и почувствовал удары пульса.

— Сердце у пациента бьется нормально и ровно. С частотой семьдесят восемь ударов в минуту, — сказал он наконец. Затем вопросительно посмотрел на санитара — тот еле заметно покачал головой. — Хрипов нет, — добавил Шаман.

— К чему весь этот… театр? — удивился доктор Мейгс. — Что здесь делает Джим Галлек?

— Мистер Галлек заменяет мне уши, сэр, — ответил Шаман; к сожалению, он увидел глупые ухмылки на лицах некоторых студентов.

Но доктор Мейгс не улыбался.

— Я понял. Уши, значит. Вы собираетесь жениться на мистере Галлеке, мистер Коул? И будете таскать его с собой, куда бы вам ни пришлось поехать, чтобы лечить больных? Всю оставшуюся жизнь?

— Нет, сэр.

— Значит, попросите кого-нибудь другого заменить вам уши?

— Возможно, время от времени.

— А если вы как врач случайно увидите, что человек нуждается в вашей помощи, но рядом не будет никого — только вы и пациент?

— Я могу узнать сердечный ритм из пульса. — Шаман приложил два пальца к сонной артерии на горле пациента. — И сделать вывод: нормальный он, учащенный или слабый. — Он раскрыл ладонь и положил ее на грудь мальчику. — Я могу проверить частоту дыхания. И осмотреть кожу, и прикоснуться к ней, чтобы выяснить, какая она: горячая или холодная, влажная или сухая. Я могу осмотреть глаза. Если пациент не спит, я могу поговорить с ним, и даже если он находится без сознания, я могу проверить консистенцию его слюны, и посмотреть цвет его мочи и уловить ее запах, и даже попробовать ее на вкус, если нужно. — Увидев лицо профессора, он ответил на вопрос прежде, чем доктор Мейгс успел задать его: — Но я никогда не смогу услышать хрипы в груди.

— Не сможете.

— Хрипы для меня не станут симптомами заболевания. Если я замечу раннюю стадию крупозного дыхания, я буду знать, что, если бы я мог их услышать, хрипы в его груди, несомненно, имели бы трескучий характер. Если у моего пациента наступит вторая стадия крупозного дыхания, то я буду знать, что хрипы у него в груди — пузырчатые. Если он болен астмой или у него инфекция бронхиол, то я буду знать, что хрипы у него свистящие. Но я не буду в состоянии получить подтверждение этого знания. — Он сделал паузу и посмотрел в глаза доктору Мейгсу. — Я ничего не могу сделать со своей глухотой. Природа отняла у меня ценный диагностический инструмент, но у меня есть другие инструменты. И в чрезвычайной ситуации я бы заботился о своем пациенте, используя свои глаза, и нос, и рот, и пальцы, и мозг.

Шаман не дал уважительного ответа, который понравился бы доктору Мейгсу в устах студента-первокурсника, и на его лице отразилось раздражение. Неожиданно к нему подошел доктор Мак-Гован и, наклонившись, что-то сказал на ухо.

Доктор Мейгс оглянулся на Шамана.

— Мы решили поймать вас на слове и дать вам пациента, которому вы должны поставить диагноз, не используя стетоскоп. Я готов пойти на это, если вы согласны.

Шаман кивнул, но у него засосало под ложечкой.

Профессор привел их в соседнюю палату и остановился перед кроватью, в ногах которой была табличка с именем пациента. Звали его Артур Герреншо.

— Можете осмотреть этого пациента, мистер Коул.

По глазам Артура Герреншо Шаман сразу же понял, что тот серьезно болен.

Он убрал простыню и одеяло и поднял рубашку больного. Тело пациента казалось чрезвычайно жирным, но, когда Шаман положил руку на толстую плоть мистера Герреншо, он словно прикоснулся к поднявшемуся тесту. От шеи, на которой вздулись и пульсировали вены, и до самых потерявших форму лодыжек вздутые ткани были покрыты какой-то жидкостью. Пытаясь сделать вдох, он приподнимался в постели.

— Как ваше самочувствие, мистер Герреншо?

Ему пришлось переспросить, на этот раз громче, прежде чем пациент ответил, слегка покачав головой.

— Сколько вам лет, сэр?

— Мне… пять… два. — После каждого слога он отчаянно хватал ртом воздух, как человек, пробежавший длинную дистанцию.

— У вас что-то болит, мистер Герреншо? Сэр! У вас что-то болит?

— О… — выдавил он и положил руку на грудину. Шаману показалось, что пациент пытается приподняться.

— Вы хотите сесть? — Он помог ему сесть и подпер его спину подушками. Мистер Герреншо обильно потел, но его почему-то бил озноб. Единственным источником тепла в палате был толстый черный дымоход, шедший от дровяной печи и деливший потолок пополам, и Шаман укрыл плечи мистера Герреншо одеялом. Затем достал из кармана часы. Когда он проверял пульс мистера Герреншо, ему показалось, что секундная стрелка замедлила свой ход. Пульс был слабым, нитевидным и невероятно учащенным, стучал, словно лапки зверька, отчаянно улепетывающего от хищника. Шаман не успевал считать удары сердца. Зверек замедлил бег, замер, сделал несколько медленных скачков. Снова понесся вперед.

Именно в этот момент доктор Мейгс воспользовался бы стетоскопом. Профессор сообщил бы о шумах в легких человека, тонущего в собственных соках.

Шаман обхватил руки мистера Герреншо ладонями. Услышав то, что они ему сообщили, похолодел и опечалился. Он отвернулся и, сам того не осознавая, коснулся покатого плеча пациента.

Все вернулись в ординаторскую, чтобы Шаман мог сделать доклад.

— Я не знаю, что заставило жидкость собраться в его тканях. Чтобы понять это, у меня не хватает практического опыта. Но пульс пациента слабый и нитевидный, скачущий. У него отказывает сердце: оно бьется с частотой сто девяносто два удара в минуту, когда начинается тахикардия. — Он смотрел на Мейгса. — За последние несколько лет я помог своему отцу провести вскрытие двух мужчин и женщины, умерших от сердечной недостаточности. В каждом случае небольшой участок сердечной стенки был мертвым. Ткань выглядела горелой, словно к ней прикоснулись тлеющим углем.