Избранное 2009-2012 - Рубинштейн Анна - Страница 21

рыдает сердце, гоня истому.

Где Вы, любимый, вздыхатель тайный?

Бросайте пиво, идите к дому,

Потрожьте перси – они прекрасны.

Усов не брейте, так мачи лучше...

Меня жалейте – я так несчастна,

Махайте дланью моё удушье.

Читая ночью стихов о страсти,

Я загораюсь и вся пылаю...

В подлунном свете белеют сласти,

по жизни-смерти хожу я краю.

Изменник подлый меня побросил

Одну как перстик в пустынном мире...

Иду и плачу в осенний просинь,

играя песней на красной лире.

Ах, эти мачи с лицом жестоким!

Не слышат, суки, души биенье...

Я ж вам сказала: я о-ди-но-ка!!!

Хочу @баться и вдохновенья...

очень собачье

Удержаться от смерти ночью –

оди-ночеством одержимость.

На небесные многоточья

долго выть, надрывая жилы.

Терпеливой бездомной псиной

улыбаться, чуть зубы скаля.

С привокзальною магдалиной

поделиться своей печалью.

Обожая, лизать ладони

божеству за минуту страсти.

Безконурое беззаконье,

подворотное безучастье.

На плечах ощущая руки

торопящихся провожатых,

волноваться кормящей сукой

об ушедших давно щенятах.

Отразиться в витрине бойкой –

дождь, коньяк, шоколадка, "Зингер".

Отпустите меня.

Но только

не смешайте потом с другими,

придержите меня поотдаль,

в стороне от большой дороги.

Я – щенок, что без спроса отдан.

Вон из дома и – слава Богу...

Помяните меня чуть тише,

чем обычных друзей застольных.

Щен замёрзший хозяев ищет

и скулит. Потому что больно.

и это всё

  "...выстираю слов рванину в пене..."

                         Татьяна Пешкова        

......................................

...слов рванина, пошлые отрепья,

серые обрывки бывших чувств

склеены развязанностью реплик,

жалостью к слепому палачу...

...запах кожи – тёплый и солёный,

сгиб локтя и пальцев тихий стон

мной любимы были беззаконно,

но законен был ли сам закон?..

...я не знаю, выдержу ли долго

сны и разговоры ни о чём.

путь к тебе тобою же оболган

вовремя отдёрнутым плечом...

...вкусом губ напрасно обнадёжив,

взглядом необдуманно дразня,

ты ушёл – непрошенный прохожий,

позабыв позвать с собой меня.

дремучее приснившееся

а с неба смотрит тот, кого весь век

зароками мы кормим – до икоты...

 Татьяна Пешкова

...................................

Устало дремлет Тот, кого весь век

зароками мы кормим до икоты.

Из будущего в прошлое побег

закончит утомлённая пехота.

Зажгут костры, откупорят вино,

затянут бесконечную балладу

о том, что Тем вверху заведено

не глядя добавлять влюблённым яду

в и так уже горчащий цепкий сон,

в ревниво несомкнутые ресницы...

И в темноте недремлющих лесов

(а им, лесам, пожизненно не спится)

закружится ночное колдовство,

нетопыри слетятся с колоколен,

и сварится из соков, слёз и смол

питьё для тех, кто судьбами доволен,

кто не даёт ни клятву, ни зарок

любить и жить – наотмашь, зло, открыто...

Раскрутится разбуженный клубок,

осмотрится и двинется сердито

в далёкий путь, солдат зовя с собой,

твердя, что чародействовать негоже...

А с неба смотрит грустная Любовь,

которую никто не потревожил.

питерское

Вы, с квадратными окошками, невысокие дома,—

Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!

...

Ходят боты, ходят серые у Гостиного двора,

И сама собой сдирается с мандаринов кожура.

                                       Осип Мандельштам

        - - - - - - - - - - - - - - - -

Сыплет снег сквозь дождик питерский... Закопчёная Нева...

Расставания не вынести... Закрутились жернова –

мелют боль да расстояния, да поспешные шаги...

И молитвой неслучайною: "...их, Господь, убереги

от завистливого шёпота, от зимы и от беды..."

Медным всадником затоптана заграничная гордынь.

Поглядеться мне немножко бы в петербуржское стекло:

за квадратными окошками – кошки, книги и тепло...

Мне пройти бы – пробежаться бы по Литейному мосту,

к небу серому посвататься под трамвайный перестук.

Выжить в номере двенадцатом у Гостиного двора*,

леденеющими пальцами дотянуться до утра,

тонким томиком Есенина жизнь продлить ещё на час,

в белый свет, крест-накрест склеенный, заглянуть последний раз...

                 * * *

Дождик капает на темечко, снег по городу кружит...

Заколдована, как Веничка: "...эй, Исакий, не тужи!

Даст Господь, наверно, свидимся... Ты постой, не уходи..."

Понапрасну ненавидимы, льются майские дожди.

Воздух площади Восстания мной зазубрен наизусть...

До свиданья. До-сви-да-ни-я. Слышишь, Питер, я вернусь.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

*  Поэтесса В. М. Инбер писала в своём дневнике 9 августа 1943 года:

"Снаряды с дьявольской точностью ложились в центре города, главным образом на перекрёстке Невского проспекта и Садовой у трамвайной остановки. А там в это время кишело народом – воскресный день. Первый же снаряд попал в трамвай номер двенадцатый... там было двадцать восемь убитых и шестьдесят раненых".

бродское

Ни страны, ни погоста

не хочу выбирать.

На Васильевский остров

я приду умирать.

            Иосиф Бродский

__________________

Стиснута гранитами, спит Нева.

Истина избитая так права:

я в своём отечестве не пророк,

я в расстрельном перечне – парой строк...

Не боюсь, не верую, не прошу –

рифмами истерзанный жалкий шут...

На Литейном выпрямлюсь в полный рост.

Где же ты, невыбранный мой погост?

Погостить-покаяться пригласи.

Ах, какие каины на Руси...

           * * *