Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек - Страница 122

Впереди и позади них, точно гребни высоких волн, сталкивались с криками и лязгом две конницы, и все звуки превратились в один неразличимый рев гигантского водопада. Войска Кайит-бея отступали к боевым порядкам арабов — как ни храбро дрались и египтяне и персы, турки все же оттесняли их. Армии покрывали равнину одной исполинской фалангой, гигантским зверем, чей хребет был ощетинен остриями пик. На бегу, перекрывая шум, Леонардо прокричал Хилалу:

— Где прячут женщин?

Хилал лишь пожал плечами.

Леонардо боялся за Сандро, но мог лишь гадать, действительно ли он охраняет женщин, где бы они ни находились. Вполне вероятно, что их спрятали в горах, и, быть может, Леонардо, Хилал и Миткаль прошли мимо их убежища, когда спускались с утесов.

— А Миткаль? — спросил Леонардо. — Я только что видел его здесь.

Хилал обеспокоенно огляделся.

— Представить не могу…

— А я могу, — сказал Леонардо. — Где другие ангелы?

— Наверное, в горах.

— Они вступят в битву?

— Без приказа — нет.

— А если им прикажет Миткаль, они подчинятся?

— Конечно, — сказал Хилал, — он их командир.

И тогда Леонардо бросился прочь от него. Несколько шагов — и он оказался в самой гуще сражения. Он вырвал меч из руки убитого мамлюка и взял его коня — крапчатую кобылу, которая покорно стояла над мертвым арабом, словно воин просто решил вздремнуть и смышленое животное терпеливо ожидало, когда хозяин проснется.

Ангелы где-то на утесах — он знал это. Но где?

Он поскакал через сражающихся. Вооруженный пикой турок едва не вышиб его из седла, но Леонардо увернулся и помчался дальше, не тронув врага: он хотел найти Миткаля и нашел его.

Мальчик, спешенный, пятился от турка, который был намного выше его и куда лучше вооружен. Миткаль каким-то образом остался без оружия и теперь испуганно озирался, больше, чем когда-либо, похожий на ребенка; но вокруг него была лишь окровавленная трава и грязь, и солдаты рядом с ним рычали, дрались, убивали, не видя мальчика, искавшего себе оружие, слишком увлеченные собственным боем, чтобы прийти ему на помощь.

Одним могучим взмахом меча Леонардо снес голову турку, и, когда он посмотрел на Миткаля, его вдруг пронзила судорога отвращения к тому, что он сделал, хотя он просто спасал жизнь мальчику. Его точно разоблачили, застигли на месте преступления. На долю секунды он вспомнил, как судья с высоты помоста клеймил его позором за содомию.

Он протянул руку Миткалю, и тот одним прыжком вскочил в седло, прижался к Леонардо, как испуганное дитя, тяжело и прерывисто дыша. Леонардо направил коня к южному краю битвы, краю арабских боевых порядков, где они будут в безопасности. Однако он скоро вернется в гущу боя, потому что, если он хочет когда-нибудь увидеть Никколо, ему нужно найти Кайит-бея, добиться его доверия, рассказать ему о своем плане.

— Леонардо!

— Нет еще, — сказал Леонардо, — покуда мы не в безопасности.

— Да мне наплевать! — сказал Миткаль.

— Так что же мне, ссадить тебя прямо здесь?

Миткаль не ответил, лишь крепче прижался к Леонардо. Даже здесь, в арьергарде, где солдаты Калула и мамлюки плечом к плечу отбивали атаки турок, лязг мечей, крики мужчин и женщин, свист стрел и грохот аркебуз были так оглушительны, что казались осязаемы. Однако клубы пыли придавали полю битвы какой-то нереальный вид; быть может, Дантово представление об аде родилось именно из такого вот зрелища. Леонардо вдохнул дым, захлебнулся от едкой кислой вони горящей плоти… и увидел Джиневру: она по-мужски скакала на персидской кобыле, размахивая мечом, словно училась этому с малолетства, рубя и убивая с той же ожесточенной решимостью, что и другие мужчины и женщины вокруг нее. Персиянки дрались как мужчины, быть может, и лучше, ибо носили в утробах младенцев, которых должны были защищать.

Но увидел он, конечно же, Гутне, которая была Джиневрой, была его рабыней до того, как встретила Сандро.

Она увидела Леонардо и направила коня к нему; вместе они покинули неистово бьющееся сердце битвы и сквозь завесу пыли выехали на чистое, открытое место. Радуясь тому, что хотя бы ненадолго оказался вне опасности, Леонардо повел их в укрытие ближайшей рощицы. За деревьями высились изборожденные непогодой и временем скалы. Миткаль тотчас спешился, словно для него было бы унижением остаться в седле Леонардо. Гутне пристально разглядывала Леонардо; лицо ее было в потеках грязи, напоминавших следы слез, одежда и руки насквозь пропитались грязью и кровью. На ней не было ни вуали, ни головного платка, и волосы, ярко-рыжие, как тогда, в первую их встречу, были отброшены со лба и падали на спину. Она была Медузой — колечки крашеных рыжих прядей свивались туго, точно змейки, — и источала ненависть так же естественно, как тело источает тепло.

— Почему ты не с другими женщинами? — спросил Леонардо. — И почему…

Она рассмеялась, обрывая его на середине фразы:

— Ты думаешь, только персиянки могут сражаться? Мы тоже не всю свою жизнь проводим в гаремах.

Удивленный ее агрессивностью, он только и мог, что сказать:

— Я не хотел показаться непочтительным…

— Зато я была непочтительна. — Она опустила глаза и, словно лишь сейчас осознав, что голова ее непокрыта, подтянула повыше свой узорчатый муслиновый платок. Улыбнулась ему, словно приняв иную личину, и сказала: — А, так вот как ты узнал меня. — Гутне помолчала и добавила: — Но я узнала тебя сразу, маэстро, словно Аллах указывал на тебя.

— Это Сандро попросил тебя выкрасить волосы, как у…

— У Джиневры? — переспросила она. — Нет, но именно она подсказала мне сделать это.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хотела принадлежать Калулу.

— Сыну Уссуна Кассано?

Гутне кивнула:

— Я выкрасила волосы и отыскала его. Он увидел меня — и увидел себя. Теперь я принадлежу ему. — Она запнулась с удивленным видом. — Ты разве против? С тех пор как ты отдал меня Сандро, я…

Она смолкла с рассчитанной многозначительностью, но смотрела на Леонардо испытующе, словно хотела понять, желает ли он, чтобы она вернулась.

— А как же Сандро? — спросил он.

— Он сказал мне, что не останется в этих краях.

Пришла очередь Леонардо удивляться.

— Он сказал, что любит меня, — продолжала Гутне, — но не может заниматься со мной любовью. Он сказал, что унесет мой образ в своем сердце. Ты не знаешь, что он этим хотел сказать?

Леонардо знал, даже слишком хорошо, но промолчал.

— Еще он сказал, что посвятил себя Богу. Он хотел позаботиться о моем устройстве, но я отказалась. Правда, когда он узнал о Калуле, то сильно рассердился.

— Где он теперь? — обеспокоенно спросил да Винчи.

— Не знаю. Он не сказал мне.

— Тогда где держат женщин?

— А разве он при них?

— Я думаю — да.

— Не знаю. Этого не знает никто, кроме тех, кто их охраняет. — С этими словами Гутне вскочила в седло, затем обернулась: — Тебе и вправду не безразлично, что с ним станется?

Леонардо смог лишь удивленно взглянуть на нее.

— Я думала, тебе безразличны все, кроме Никало. А он, скорее всего, уже мертв.

И Гутне поскакала назад в бой, к солдатам Калула, исчезнув в клубах пыли, словно и сама была сотворена из дыма.

— Она ненавидит тебя, верно, господин? — В тоне Миткаля звучал не вопрос, а утверждение. Помолчав, мальчик добавил: — Господин, я знаю, где прячут женщин.

Когда Леонардо отыскал калифа, тот, сидя в седле в отдалении от сражения, совещался с Куаном, Деватдаром и другими высшими офицерами. Они сбились тесной кучкой, и телохранители-мамлюки кольцом окружали их. Увидев Леонардо, калиф кивнул ему и сделал знак солдатам расступиться и пропустить Леонардо.

— Я вижу, что ты, по крайней мере, жив, — сказал Кайит-бей, — а вот другие мои воины убиты.

— Турок погибло больше, чем арабов или даже персов, о владыка миров, — сказал Леонардо.

— Благодаря твоим орудиям, маэстро. Но что проку в них сейчас?