Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября - Коняев Николай Михайлович - Страница 89

89

То есть крестьяне понимали, конечно, что защищают собственное, потом и кровью нажитое добро, но они не понимали, как им бунтовать, чтобы добиться толку.

Жутковатое ощущение испытываешь, читая показания крестьянина Ивана Петровича Бородовского из деревни Юшково. Строки бегут по листу, сильно наклоняясь вниз, и кажется, будто не на исписанный лист смотришь, а на прорезанное глубокими бороздами поле…

«Восстание у нас произошло из-за мобилизации лошадей, потому что мобилизовали поголовно всех лошадей, но так как крестьянину нельзя жить без лошади, то мы и пошли в Новую Ладогу с Иссадской волости расспросить, почему делают всеобщую мобилизацию, а не то, чтобы брать только у тех, у которых по две-три лошади» {314} .

Не совсем ясно, на это ли беспомощное в своей бестолковости крестьянское восстание и рассчитывал военный комиссар Новоладожского уезда П. В. Якобсон, отдавая приказ ограбить подчистую крестьян, но точно известно, что никаких распоряжений о приостановке всеобщей мобилизации, которые бы сразу успокоили уезд, не последовало.

Зато, как только появились признаки недовольства крестьян, были приняты самые спешные меры. Привели в боевую готовность размещенные в Новой Ладоге красноармейские части, а председателя уездного ревкома А. Н. Евдокимова срочно командировали в Петроград за подмогой.

«Удостоверение.

Дано товарищу Евдокимову (коммунисту), члену уездного Исполкома, посылаемому в Смольный к тов. Зиновьеву, Урицкому, Позерну в спешном порядке ввиду важности военного времени и ввиду осадного положения Новоладожского уезда.

К Зиновьеву, Пазерну, Урицкому пропускать лично.

Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией

в Новоладожском уезде.

П. Якобсон

И. Заваров

Н. Сальников

18 августа 1918 г., ст. Званка» {315} .

Товарищи Зиновьев, Урицкий и Позерн на просьбу откликнулись незамедлительно. Назад в уезд товарищ Евдокимов возвратился вместе с отрядом «Беспощадный», который и принялся за расправу над восставшими крестьянами.

Люди поопытнее догадывались, что этим и кончится дело, и старались держаться подальше…

«К вечеру дня начала движения», — рассказывал начальник гостинопольской судоходной дистанции Андрей Сергеевич Трегубов. — Я спал. Меня разбудили, сказав, что требуют в канцелярию. Войдя туда, я увидел человек десять мне неизвестных, вооруженных крестьян, которые с руганью заявили мне, чтобы я не смел подходить к телефону, находящемуся в канцелярии. На мой вопрос: для какой цели занимают телефон? — был ответ: «Много не разговаривай, а то разделаемся!» После этого потребовали сдать оружие. Я заявил, что такового у меня нет, так как, какое было, уже сдал по приказанию в совдеп.

Когда я вернулся домой, жена попросила меня не выходить на улицу, но на другой день меня снова вызвали в канцелярию, и приказали ехать на собрание в Свинкино.

Там вооруженные крестьяне потребовали, чтобы я шел с ними в железнодорожную контору и выяснил, что говорят по телефону у меня в канцелярии.

Я попросил соединить меня с гостинопольской железнодорожной конторой и спросил, что от меня требовали крестьяне. Мне ответили: со Званки выступают красноармейцы для разгона толпы. Я сообщил это крестьянам и попросил их разойтись по домам. Но крестьяне возбужденно начали кричать: «На собрание! По порядку — выборы председателя и секретаря!» — и вся толпа хлынула на площадь.

Я остался один и, воспользовавшись этим, сел в лодку и поехал домой» {316} .

Забегая вперед, скажем, что от ответственности за «участие» в крестьянском восстании Андрею Сергеевичу Трегубову уплыть все равно не удалось.

6 сентября 1918 года вместе с Константином Ивановым, как «бывший офицер и ненадежный в политическом отношении», он был отправлен чекистами в Кронштадт. Там его погрузили вместе с другими офицерами на баржу и потопили в Финском заливе.

5

Восстание в Колчановской волости закончилось так же неожиданно, как и началось. Поздно вечером, когда стало известно, что на станцию — не помешали им и разобранные пути! — пришли поезда с красноармейцами, срочно был собран новый сход.

Посовещавшись, колчановцы решили беспорядки прекратить и идти с повинной. Депутатами выбрали Николая Зайцева, Паршина и протрезвевшего к тому времени Петра Завихонова. Остальные комитетчики вместе с молодыми ребятами, которым не хотелось идти в Красную армию, решили скрыться.

Но пока шел сход, красноармейцы подошли к селу и принялись обстреливать его шрапнелью {317} .

«Когда раздались шрапнельные выстрелы, — сообщал в своих показаниях С. И. Кравцов, — всеми овладела паника. Начали разбегаться. Я также пошел домой, а оттуда в лес. Думал идти в Спасскую волость, но наутро узнал, что туда никто из наших не пошел, а знакомых там у меня не было. Тогда, думая еще посмотреть и понаблюдать, яотправился в Хваловскую волость и поселился в деревне Льзя у Александра Матвеева» {318} .

Так было в Колчаново, так было и в других селах.

«Когда красноармейцы стали по нам стрелять, я бросил винтовку и пошел домой, — рассказывал Иван Петрович Бородовский из деревни Юшково, — а утром, 19 августа, пришли за мной комиссар и несколько красноармейцев. Они начали стучать, и мать открыла им. Они спросили, где я. А я в это время спал на чердаке. Когда я спустился, комиссар сразу ударил меня, а когда я перегнулся от удара, ударил револьвером по голове и проломил голову. Только после этого меня отправили в Новоладожскую тюрьму» {319} .

Новоладожский домзак, стоящий на левом берегу канала имени Петра Великого, в эти дни открывал новую страницу своей истории. Еще никогда прежде уездная земская тюрьма (а когда-то в ней сидел и М. И. Калинин) не видела столько арестантов.

Охрану тюрьмы несли бойцы из отряда «Беспощадный», и условия содержания были самыми ужасными. Голод, наступающий на Приладожье, коснулся прежде всего обитателей этого заведения. Температура камер не поднималась выше двенадцати градусов. Ежедневно умирал кто-либо из заключенных.

Дольше всего восстание тлело в Хваловской волости…

Семен Иванович Кравцов, бежавший сюда, чтобы «еще посмотреть и понаблюдать», так описывает его:

«Целую неделю прожил я в деревне Льзя, и чем больше жил, тем больше удивлялся. Мне казалось, что господам-заправилам, вроде братьев Цветковых и Чекуновых или Матвеева и других, стало скучно. И вот для собственного развлечения они, найдя себе сотоварищей, затеяли игру в солдатики. Назначили «главковерха» Григория Цветкова, сельских руководителей — его помощников, и каждому из них дали по отряду. Отряды несли караульную службу, делали набеги, производились смотры. Всем, а особенно главарям, было весело и занятно. О том, что из этого выйдет, куда приведет эта веселая игра, мало кто думал. Когда я указывал на это главковерху и руководителям, надо мной смеялись… Наконец через неделю… прибыли красноармейцы, и все руководители разбежались. Дружинники с Матвеевым поселились в лесу. Мне некуда было деваться, и я совершенно не знал, что делать с собою. Идти и отдаваться в руки властей я боялся, последовать за вожаками к чехословакам, куда направились они, я не мог в силу своих убеждений…

Через несколько дней в лесу ко мне присоединилось еще четверо повстанцев. Мы сделали шалашик и стали жить верстах в трех от реки между Льзями и Хваловом. Другая, большая партия, часть которой с Чекуновым и Цветковым уехала потом в Вологду, жила дальше, возле Сырецкого. Пищу нам приносили женщины в установленные места, но я туда не ходил, ибо ходили всегда свои, хваловские.

вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться