Тайна Нефертити - Питерс Элизабет - Страница 21

Однако в конце концов все трое сошлись на каком-то участке, с которого следует начать, на чем собрание и завершилось.

Не знаю, почему я досидела до конца. Хотя все внимание Джона было сосредоточено на карте, я чувствовала, что он все время чего-то ждет от меня. Надо полагать, того, что я бухнусь на колени и завоплю: «Виновата, каюсь! Я скажу вам, где нужно искать!»

Но я не сделала этого. Частично из-за того, что не знала где. Тем не менее я понимала: по моим саркастическим замечаниям Джон догадался, что я что-то скрываю. Прогуливаясь вдоль ограды пустынного садика и время от времени поднося цветущие ветки жасмина к носу, я с тревогой размышляла, как мне быть.

Упоминание о Нефертити в письме Абделала не было случайным. Ощущая бремя лет и страшась превратностей судьбы, старик пытался сообщить нечто очень важное, облекая это в намек, понятный мне и недоступный непосвященным.

Он преуспел лишь наполовину, что характерно для всех благих намерений. Я была уверена, что намек непонятен посторонним, ибо он оставался загадкой и для меня тоже.

«...день, когда ты была великой царицей Нефертити...» Что это, ссылка на какой-то определенный день и определенное место или ловкий способ упомянуть имя, которое-то прежде всего и важно? Я пришла к заключению, что первый вариант достовернее. Упоминание странного названия «Млечное место» подтверждало этот вывод.

Подобного названия не было ни на одной карте, а я изучила их несколько. Следовательно, это не географическое название. Вероятно, так мы с Абделалом назвали однажды какое-то место, но потом это название больше не фигурировало, иначе я бы помнила его. Просто я один раз, должно быть, обронила его, возможно в шутку, навсегда позабытую мной. У Абделала же были веские причины запомнить ее. Рядом или в том самом Млечном месте он обнаружил гробницу — «предел тайных мечтаний каждого египтолога», как выразился Джон.

Молодец, похвалила я себя, рассуждаю я очень логично. Однако это никоим образом не приблизило меня к ответу, а привело лишь к еще одному вопросу: действительно ли я так уж хочу получить ответ?

Рассуждая здраво, говорила я себе, мне глубоко наплевать, найдет ли кто-нибудь когда-нибудь эту затерянную гробницу. Археолог из меня никакой, и я действительно имею немало серьезных оснований ненавидеть эту профессию и тех, кто ей занимается, и выбросить из головы все эти гробницы, сокровища и вообще Египет.

А подсознательно, в душе? Мне не хотелось исследовать эту опасную terra incognita [19], но я была в достаточной степени честна, чтобы признаться себе в том, что имелась и другая, менее уважительная причина наплевать на пресловутую гробницу. Джон хотел ее найти. Я ненавидела Джона, ненавидела его все больше, потому что он был прав, а я — постоянно не права, так как он пытался с присущей ему неуклюжестью помочь мне, а я превратно истолковывала его усилия. И вот, движимая ненавистью, я делала все, что было в моих силах, но не для того, чтобы активно помешать ему найти драгоценную гробницу, а для того, чтобы не внести своей собственной лепты в его успех.

Не исключалась возможность, что та крупица информации, которой я владела, была бесполезна как для меня, так и для остальных. Однако существовала отдаленная вероятность и того, что аллюзия, мною позабытая, может кое-что означать для моего старого знакомца, чье сознание не омрачено навязчивыми идеями. Пришла пора начать бороться с этими навязчивыми идеями, но не только потому, что я должна вести с Джоном честную игру, но и потому, что мое бесчеловечное обращение с ним унижало меня как личность. Мне не придется пресмыкаться перед ним и просить прошения. Достаточно рассказать Майку. Он, как оказалось, вполне порядочный парень. Майк не станет...

— Как нежно спит лунный свет на другом берегу! — продекламировал он у меня за спиной и пощекотал веткой жасмина по носу.

— На каком берегу? — спросила я, очнувшись и отводя белые соцветия от лица. — Ты что, всем девушкам подобное говоришь?

— Дело не в том, что я сказал, а как.

Я осторожно обернулась и увидела его силуэт. Тускло блеснули зубы на остававшемся в тени лице. Затем блеск померк, и он серьезным тоном сказал:

— Я забеспокоился, когда тебя не оказалось в комнате, Томми. Тебе не следует выходить в сад одной.

— Ворота на ночь закрываются. По крайней мере, так было раньше.

— Сейчас тоже. Но они не смогут защитить тебя от...

Я всматривалась в его лицо, сожалея, что оно так высоко от меня и скрыто густой тенью, это мешало разглядеть его выражение.

— От того, кто находится по эту сторону ограды? — докончила я за него, и он подтвердил мою догадку молчанием. — Майк, ту думаешь...

— Нет, — сказал он слишком поспешно. — Эти следы на запястьях Джона... Ты ведь не считаешь...

— Ты сам себе противоречишь. Если Джон — твой кумир, тебе ничего подобного не должно приходить в голову.

— Да, только... Ведь ты его не подозреваешь... что прошлой ночью вором был он?

— Нет, — ответила я и, размышляя вслух, продолжала: — И не потому, что он не стал бы воровать, если бы счел это необходимым, а потому, что красться и таиться — это не его стиль. Начнем с того, что он непременно разбудил бы меня, топая ножищами и на все натыкаясь в темноте. А разбудив, не стал бы отвлекаться на такие пустяки, как мои женские прелести. И наконец, если бы они его действительно интересовали...

Майк выдавил из себя улыбку:

— Ты не отделалась бы сувенирами в виде нескольких синяков. Я согласен со всеми твоими выводами. Тогда почему же ты не...

— Доверяю Джону? Разрази меня гром, если я знаю. Но что-то есть... просто в том, как он на меня смотрит иногда... Тебе я тоже не доверяю, — добавила я, — если тебя это хоть в малой степени утешает.

— Я не виню тебя, — сказал он мрачно. — Я хочу, чтобы ты знала одно, Томми, я восхищаюсь Джоном, он, наверное, самый лучший археолог из ныне живущих и вообще один из самых лучших археологов всех времен и народов. Но если окажется, что он ввязался в какое-то грязное дело, я первый отвернусь от него, особенно если эта затея будет представлять угрозу для тебя.

— Премного благодарна.

— Ты мне не веришь?

— Я хотела бы...

— Ты вся дрожишь, — сказал он и сделал шаг ко мне.

— А кто бы на моем месте не дрожал, — сказала я и отступила к ограде, — притом, что ты наговорил тут столько разных ужасов.

Он сделал еще один шаг, но мне больше некуда было отступать. Спина моя оказалась вплотную прижата к стене. Ветки жасмина кололи плечи через тонкую блузку, а от запаха чертовых цветов кружилась голова, — он был такой же дурманящий, как резкий запах клея для авиамоделей. Майк положил руки мне на плечи и привлек к себе.

Меня целовали не впервые, но этот поцелуй был нечто особенное — не простое умение, а тонкое искусство. Майк безошибочно знал, что делать: легкие движения его губ виртуозно совпадали с движениями гибких пальцев, осторожно изучавших какое-то весьма чувствительное место у меня между лопаток, о существовании которого я и не подозревала. Когда он поднял голову, я бы рухнула к его ногам, как вареная макаронина, если бы он отпустил меня.

— Где скамейка? — задыхаясь, прошептала я.

— Стыдись!

— Я просто хочу сесть.

Он дотащил меня до ближайшей скамейки, которая, к счастью, оказалась в самом темном уголке сада.

— А теперь, — сказал он, касаясь губами моих волос, — я начну исподволь задавать тебе хитрые наводящие вопросы.

— Вроде того навязшего в зубах: «Что было в письме?»

— Верно.

— Ты чересчур опытен, Майк, — сказала я, пытаясь скрыть, что все еще не могу отдышаться. — Я думала, археологи — сухие педанты, увлеченные только костями мертвецов.

Его рука так неожиданно сдавила мои ребра, что у меня перехватило дыхание.

— Теперь я понимаю, почему Джон время от времени хочет тебя придушить.

— Почему бы не захотеть и тебе, когда так многим этого хочется?

19

Неизвестная страна (лат.).