Война - Злотников Роман Валерьевич - Страница 49

Тридцать две атаки понадобилось немцам для того, чтобы прорвать оборону русского корпуса. Артиллерия немецких корпусов использовала до конца запас снарядов, сосредоточенный для всего наступления, и понесла серьезные потери. Ну да к началу 1917 года полки РВГК уже собаку съели на контрбатарейной борьбе… При обороне Нуайона погибли около сорока тысяч русских солдат и офицеров и три генерала — командующий нашими войсками во Франции генерал от кавалерии Алексей Максимович Каледин, командующий корпусом Генерального штаба генерал-лейтенант Георгий Моисеевич Непиро и командир одной из дивизий генерал-майор Александр Федорович Бауэр. После окончания войны французы поставили всем погибшим два огромных монумента, в Париже и в самом Нуайоне, с надписью «Спасителям Франции» и еще около двух десятков памятников по множеству городов и весей. Потому что эта беспримерная оборона не менее чем на четыре дня задержала наступление всего немецкого фронта и французам с англичанами удалось подготовить оборонительные позиции в тылу своего рассыпавшегося фронта. Даже немцы оценили мужество противников. Для шестнадцати тысяч попавших в плен израненных русских солдат и офицеров они устроили отдельный лагерь на окраине живописного бельгийского городка Моне, лагерь, который в отличие от остальных лагерей военнопленных, больше напоминал курорт. Впрочем, возможно, дело было еще и в том, что немцы очень серьезно восприняли наш намек на свое поведение на последнем этапе войны, поскольку содержание всех русских пленных с февраля 1917 года резко улучшилось. Пленные же французские и английские солдаты сделали вывод, что «боши испугались русских».

Мы нанесли удар через неделю, сначала организовав переправку пленных австрийцев из сдавшихся в Прикарпатье австро-венгерских войск на, так сказать, стройки народного хозяйства. После распада Австро-Венгрии эти стройки испытывали большой недостаток рабочих рук, поскольку мы отпустили всех пленных венгров, словенцев, хорватов, чехов, словаков и боснийцев на родину. Немцы, как со столицей в Вене, так и со столицей в Берлине, остались трудиться. Вот им в помощь мы и перекинули еще соплеменников, которые до окончания перемирия содержались в лагерях неподалеку от линии фронта, чтобы их не требовалось вести из глубины страны. Большинство с радостью согласились поработать и заработать, поскольку по письмам родственников они прекрасно представляли, что творится у них в тылу. Пока переброска не закончилась и железная дорога не освободилась, мы наступление не начинали…

Кстати, венгры и славяне вернулись на родину не с пустыми руками. Как я уже упоминал, каждому из пленных была положена зарплата, не слишком, впрочем, большая, к тому же из нее вычитались деньги на кормежку, одежду, обувь и, естественно, охрану. Но минимум рублей по пять-семь в месяц выходило, и восемьдесят процентов этих средств они могли потратить в лагерной лавке на курево, предметы гигиены или выпивку. Последняя пользовалась популярностью, хотя стоила она там немерено. А поскольку двадцать процентов от зарплаты тратить запрещалось, за время плена у них скопилось рублей по десять; у некоторых же из тех, кто работал с лета 1914-го, попав в плен во время Галицийского сражения, вообще набралось под сотню. И эти деньги были им выплачены. Более того, мы провели еще один ход конем, сделав так, что каждый из отпущенных домой пленных получил по одной золотой монете достоинством от пяти рублей, а многие и по червонцу, хотя в отличие от той истории, что здесь знал только я, официально обмен ассигнаций на золото у нас приостановлен не был, но в действительности с начала 1915 года золото из обращения активно изымалось… Так что после возвращения домой по всем новообразованным государствам пошли дикие слухи, в которых Российская империя представлялась настоящей землей обетованной. Ну как же, там даже пленным платят за работу, причем золотом! У славянской и венгерской молодежи появилась в жизни великая мечта — уехать на заработки в Россию. А то и переехать туда насовсем…

Первый удар мы нанесли по немецко-австрийской группировке в Румынии. Тем более что от нее уже остались рожки да ножки. Большая часть личного состава австро-венгерских войск была из числа все тех же венгров и славян — за прошедшие три с лишним месяца они просто дезертировали. Теперь немецко-австрийская группировка в Румынии насчитывала от силы сорок тысяч человек, а ее австрийская часть к тому же была морально разложена дезертирством бывших соратников. Все завершилось в течение недели.

В это же время в Одессе началась погрузка на корабли десятитысячного корпуса, отправляемого в

Дар-эс-Салам. Если честно, крупных боевых действий мы там не планировали. Корпус был полноценно вооружен и обучен, но командующему экспедиционным корпусом генералу Зайончковскому была поставлена задача взять под контроль Дар-эс-Салам и Тангу и организовать патрулирование их окрестностей, однако активно в бой не лезть — незачем. После того как Германия сдастся, сложат оружие и ее войска в колониях… Но ежели он, генерал, расслабится и прошляпит ситуацию так, что немцам удастся каким-то образом нанести нам серьезный ущерб и умерить славу русского оружия, — головы ему не сносить. А такой вариант вполне возможен, потому что командующий немецкими силами в германской Восточной Африке полковник Пауль Эмиль фон Леттов-Форбек — человек талантливый и гоняет превосходящие силы англичан довольно успешно. Так что бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Ну а что-то еще — исключительно по возможности. На всякий случай ему придается для усиления отряд кораблей в составе крейсера и канонерской лодки — помогут огнем с моря.

Первого марта началось наступление в Царстве Польском. Немцы сражались упорно, но без огонька. По всем правилам военной науки, с использованием всех доступных сил и средств, но не цепляясь за каждый удобный рубеж и не бросаясь в отчаянные контратаки. И хотя крови они нам попортили изрядно, кроме всего прочего выбив артиллерийским огнем около десятка «змеев горынычей», среди солдат пошел слух, что «германец уже не тот, германец злость потерял». Уже через две недели наступления наши войска взяли Калиш и Влоцлавек, практически выйдя на довоенную границу Российской империи.

Вроде как все развивалось нормально… пока не полыхнуло на берегах захваченных нами проливов.

Если честно, во многом это была моя вина. Упустил. Как потом выяснилось, главная проблема состояла в крайне неверном подборе и расстановке кадров.

Дело в том, что генерал-губернатором Царьградской губернии, как теперь стали именоваться захваченные нами земли по обеим берегам Босфора и Дарданелл (Стамбул был переименован в Царьград), Николай назначил, причем по его собственной горячей просьбе, великого князя Кирилла Владимировича, которого я знал не очень хорошо, несмотря на то что он служил во флоте и в последнее время даже командовал Гвардейским флотским экипажем. А Кирилл Владимирович не придумал ничего лучше, чем вытребовать себе в военные коменданты генерала Андраника Озаняна, прибывшего к месту службы со своими со-ратниками-армянами. Впрочем, великого князя можно было понять: паркетных шаркунов-то он набрал в избытке, а вот свободных офицеров с боевым опытом ему взять было неоткуда, так что генерал Озанян, ушедший в отставку сразу после того, как армянские дружины начали переформировываться в обычные пехотные батальоны, показался ему отличным кандидатом. Проблема была в том, что Андраник-паша, как его именовали на Востоке, давно и люто ненавидел турок, а после армянской резни 1915 года36 эта ненависть переросла всякие границы. И соратники-армяне всецело разделяли его чувства. В результате ситуация в новых землях империи стала быстро накаляться. Около шести тысяч армян — не только прибывшие с генералом Озаняном, но и местные, завербованные Андраник-пашой в новую администрацию, — и кое-кто из местных греков, увидевших возможность не только отомстить туркам за вековые унижения, но и изрядно поживиться на грабежах богатеев, — принялись терроризировать местное мусульманское население, численность которого на новых русских землях после всех потерь, вывода турецких войск и прочего все равно превышала миллион человек. Причем все шло по нарастающей. А Кирилл, на которого обрушился поток жалоб, к тому моменту попал под влияние константинопольского патриарха Германа V, у которого были свои счеты с турками37, и тот сумел убедить генерал-губернатора, что все жалобы мусульман связаны с тем, что они не смирились с потерей главенствующего положения в этих землях и пытаются снова получить у русских имевшиеся у них, мусульман, ранее привилегии. Кирилл предпочел политику невмешательства и оставлял жалобы без внимания либо передавал их «на рассмотрение» своим армянским помощникам, а уж те принимали в отношении жалобщиков понятно какие решения. В общем, к концу февраля 1917 года ситуация там накалилась донельзя.