Курс русской истории (Лекции I—XXXII) - Ключевский Василий Осипович - Страница 103

Политические недостатки Новгорода

Непримиренные противоречия политической жизни Новгорода стали роковой причиной внутреннего разрушения его вольности. Ни в каком другом краю Древней Руси не встретим такого счастливого подбора условий, благоприятных для широкого развития политической жизни. Новгород рано освободился от давления княжеской власти и стал в стороне от княжеских усобиц и половецких разбоев, не испытал непосредственного гнета и страха татарского, в глаза не видал ордынского баскака, был экономическим и политическим центром громадной промышленной области, рано вступил в деятельные торговые сношения и мог вступить в тесные культурные связи с европейским Западом, был несколько веков торговым посредником между этим Западом и азиатским Востоком. Дух свободы и предприимчивости, политическое сознание «мужей вольных», поднимаемое идеей могущественной общины «господина Великого Новгорода», — нигде более в Древней Руси не соединялось столько материальных и духовных средств, чтобы воспитать в обществе эти качества, необходимые для устроения крепкого и справедливого общественного порядка. Но Великий Новгород так воспользовался доставшимися ему дарами исторической судьбы, что внешние и внутренние условия, в первоначальном своем сочетании создавшие политическую вольность города, с течением времени приведены были в новую комбинацию, подготовлявшую ее разрушение. Мы еще раз бросим беглый взгляд на изученную нами судьбу Новгорода в кратком обзоре недостатков, укоренившихся в его политической жизни.

Социальная рознь

Природа Новгородской земли, рано вызвав оживленный и разносторонний торгово-промышленный оборот, открывала населению обильные источники обогащения. Но богатства распределялись с крайней неравномерностью, которая, закрепившись политическим неравенством, разбила общество на дробные части и создала социальную рознь, глубокий антагонизм между имущими и неимущими, между правящими и работающими классами. Смуты, какими эта рознь наполняла жизнь Новгорода в продолжение веков, приучали степенную, или равнодушную, часть общества не дорожить столь дорого стоившей вольностью города и скрепя сердце или себе на уме обращаться к князю, от него ждать водворения порядка и управы на своевольную вечевую толпу и своекорыстную знать.

Земская рознь

Политическая свобода помогла Новгороду широко развернуть свои общественные силы, особенно на торгово-промышленном поприще. Начало автономии легло и в основу политического быта местных миров, из которых сложилась Новгородская земля. Но при неумелом или своекорыстном обращении центра с местными мирами эта общность политической основы стала причиной земской розни в Новгородской области. Неурядицы и злоупотребления, шедшие из Новгорода в пригороды и волости, побуждали их стремиться к обособлению, а местная автономия давала к тому возможность, и Новгород не обнаружил ни охоты, ни уменья привязать их к себе крепкими правительственными узами либо прочными земскими интересами. Описывая новгородские злоупотребления, летописец с горечью замечает, что не было тогда в Новгороде правды и правого суда, были по всей области разор и поборы частые, крик и вопль «и все люди проклинали старейшин наших и город наш». Крупные области Новгородской земли издавна стремились оторваться от своего центра: Псков уже в XIV в. добился полной политической независимости; отдаленная новгородская колония Вятка с самых первых пор своей жизни стала в независимое отношение к метрополии; Двинская земля также не раз пыталась оторваться от Новгорода. В минуту последней решительной борьбы Новгорода за свою вольность не только Псков и Вятка, но и Двинская земля не оказали ему никакой поддержки или даже послали свои полки против него на помощь Москве.

Зависимость от низа

Мы видели, как много содействовало успехам новгородской вольности политическое обособление Новгорода от княжеской Руси. Но оставалась экономическая зависимость от Низа, от центральной княжеской Великороссии. Новгород всегда нуждался в привозном хлебе с Низа. Это заставляло его поддерживать постоянно добрые отношения к Низовой Руси. Суздальские князья, враждуя с Новгородом, легко вынуждали у него покорность, задерживая в Торжке обозы с хлебом, направлявшиеся в Новгород. Потому новгородцы не могли быть долго во вражде с низовыми князьями: по выражению летописца, тогда «ни жито к ним не идяше ниотколеже». В Новгороде начиналась дороговизна, наступал голод: простонародье поднималось на бояр и заставляло их идти на мировую с князем. В 1471 г. прекращение подвоза хлеба Иваном III и восстание простого народа в Новгороде довершили торжество Москвы, начатое победой на Шелони. Но Новгород не умел и не мог приобрести себе искренних и надежных друзей ни среди князей, ни в Низовой Руси. Чужой для князей, точнее, ничей, но богатый Новгород был для них лакомым куском, возбуждавшим их аппетит, а новгородское устройство было для них досадным препятствием, мешавшим воспользоваться этим куском. Разнообразные причины рано поселили и в населении княжеской Руси очень враждебное отношение к Новгороду. Эти причины были: своеобразный политический быт Новгорода, частые походы новгородских «молодцов», разорявших встречные города Низовой Руси по Волге и ее притокам, ранние и тесные торговые и культурные связи Новгорода с немецким католическим Западом, наконец, и более всего, союз с литовским королем-папежником. Вот чем объясняется радость, с какою Низовая Русь приветствовала разгром Новгорода при Иване III. Здесь на новгородцев привыкли смотреть как на крамольников и вероотступников, вознесшихся гордостью. В глазах низового летописца новгородцы хуже неверных. «Неверные, — по его словам, — искони не знают бога; эти же новгородцы так долго были в христианстве, а под конец начали отступать к латинству; великий князь Иван пошел на них не как на христиан, а как на иноплеменников и вероотступников». В то время как Ивановы полки громили новгородцев в низовых областях, сам народ добровольно собирался большими толпами и ходил на Новгородскую землю за добычей, так что, по замечанию летописца, весь край был опустошен до самого моря.

Слабость военных сил

Наконец, существенным недостатком новгородского устройства была слабость военных сил. Новгороду рано, особенно с XIII в., пришлось вести многостороннюю внешнюю борьбу со шведами, ливонскими немцами, Литвой и русскими князьями, из-за него соперничавшими. Потом он сам неразумно усложнял свои внешние затруднения ссорами со своим бывшим пригородом Псковом. В этой борьбе Новгород выработал себе военное устройство с тысяцким во главе. Главную силу составляло народное ополчение, полк, набиравшийся на время войны по разрубу, разверстке, из обывателей главного города, пригородов в сельских волостей. Внешнюю борьбу облегчали Новгороду князья с их дружинами, которых он призывал к себе, в Псков, на который по его пограничному положению падала наибольшая тяжесть борьбы. С половины XIV в. во внешних отношениях Новгорода наступило затишье, изредка прерывавшееся столкновениями на западных границах. Но он не воспользовался столетним покоем, чтобы обновить и усилить свое старое военное устройство, напротив, по-видимому, допустил его до упадка в привычной надежде среди соперничавших князей всегда найти себе союзника. Но к половине XV в. на Руси уже не стало соперников, боровшихся за Новгород: за него боролись только Москва и Литва. Не приготовив своей силы, достаточной для обороны, Новгород до времени лавировал между обеими соперницами, откупаясь от той и другой. Москва грозила Новгороду уничтожением вольности. Чтобы спасти ее, оставалось искать спасения у Литвы; но союз с Литвой казался изменой родной вере и земле в глазах не только остальной Руси, но и значительной части самого новгородского общества. В последние годы независимости новгородцы больно почувствовали свой недосмотр. В походе 1456 г. 200 москвичей под Русой наголову разбили 5 тысяч новгородских конных ратников, совсем не умевших биться конным строем. В 1471 г., начав решительную борьбу с Москвой и потеряв уже две пешие рати, Новгород наскоро посадил на коней и двинул в поле тысяч 40 всякого сброда, гончаров, плотников и других ремесленников, которые, по выражению летописи, отроду и на лошади не бывали. На Шелони 4 тысяч московской рати было достаточно, чтобы разбить наголову эту толпу, положив тысяч 12 на месте.