Русские банды Нью-Йорка - Костюченко Евгений Николаевич Краев - Страница 62

Ножик был и вправду острее бритвы. «Куда он делся? Валяется, наверно, среди старых шмоток. Или потерялся где-нибудь по пьянке», — подумал Илья, уже подходя к «Арсеналу». «И правильно. Какой из меня теперь воин? Я теперь военачальник. Щелкнул пальцами — и армия побежала умирать. Красота».

— Эй, мистер, это не вы уронили бумажник?

Он остановился, едва не наступив на вертлявого пацана перед собой. Тот размахивал толстым кошельком.

— Не вы уронили?

— Шел бы ты спать, — сказал ему Илья. — А завтра с утра можешь ловить простаков на свою дурацкую удочку. Ну, что вылупился? Сейчас начнешь просить у меня десятку, и тогда вернешь бумажник. А там одна бумага, да?

— Мистер, что вы такое говорите! — заверещал малец, продолжая трясти кошельком перед Ильей. — Вы посмотрите, тут полно денег!

Илья увидел на мостовой мелькнувшую тень. Кто-то приближался к нему сзади. «Черт, да меня, кажется, грабят!» — весело подумал он.

Отступив к стене, он развернулся в тот самый момент, когда грабитель взмахнул трубой. Резко нырнул вперед и боднул головой в лицо. Труба упала и зазвенела, прокатившись по булыжникам. Илья заломил руку и пнул бродягу под зад:

— Иди поучись хорошим манерам, сопляк!

Однако нападавших было гораздо больше, чем ему показалось сначала. Кто-то повис у него на спине, вцепившись в волосы, а еще двое выбежали из подворотни, размахивая палками.

Илья повалился на мостовую, стряхивая с себя тщедушного врага, и лежа, подсечкой, сбил подбежавших. Вскочил, подхватив трофейную трубу, и закричал:

— Шли бы вы спать, пацаны! Поубиваю всех к чертовой матери!

И сам испугался: «А вдруг уйдут?»

Он не помнил, как оказался здесь. Как сидел с инспектором в кабинете — помнил. Как пил в баре виски, не разбавляя — помнил. Какие-то знакомые… Кажется, еще и дрался с кем-то…

Ощупав лицо, наткнулся на распухшие губы.

— Больно? — спросила девчонка, лежавшая рядом с ним на полу, в куче тряпья. — Тебе вчера досталось. Но и ты им навалял, будь здоров.

Он выгнулся, подтягивая спущенные до колен брюки. Затянул пояс и встал, осматриваясь.

На ящике светила керосиновая лампа. В комнатке не было ни окон, ни дверей. Сквозь прорехи в рыхлой штукатурке проглядывала кирпичная кладка. От середины стены до пола висела холщовая занавеска, и девчонка на четвереньках юркнула под нее. И тут же вернулась, с кувшином и горбушкой.

— У меня тут хорошо, тихо, — сказала она, протягивая ему молоко и хлеб. — Принимай, кого хочешь, никто не мешает.

Илья сел на пол, рядом с ней.

— Какое вкусное молоко, — сказал он, вытирая губы. — Я и забыл, что оно может быть таким вкусным.

— Я твоими деньгами расплатилась, — деловито сказала она. — И фараону доллар отдала из твоих. А то бы уволок обоих в кутузку. Но все остальное в целости-сохранности.

Девчонка сунула пальцы в щель под стеной и выудила оттуда его бумажник.

— Вот, держи. Другая бы схватила и смылась. А я так не могу. Уж больно мне жалко тебя стало. — Она взвесила бумажник на ладони и кинула ему. — Да и дела-то у меня сейчас хорошо идут. Попала на уловистое место. Теперь главное чтоб не согнали. Ну, я фараону заплатила, а швейцар там стоит на входе — козел. Все докапывается. Завидно ему, что ли?

Я раньше на другом углу стояла, так не каждый день удавалось брюхо набить. Потом накопила немного, стала цветы для виду продавать. Иной и купит розочку — все доход. А теперь стою на Бродвее, возле клуба какого-то. Там такие ходят! Бывает, что и подхватят, покатают на коленках, — она хрипло рассмеялась. — А вчера что было-то, что было! Подкатывают двое, такие расфуфыренные. Доллар за две розочки отвалили — и в клуб. Я и забыла про них. Тут — ба-бах! Стекло вдребезги, и этот самый, с моей розочкой в петлице, как сиганет из окна! А за ним другой! И копы откуда ни возьмись! Как они его, бедного, заломили! И говорят — сдавайся, говорят, Черный Испанец, ничего ты, говорят, против Пинкертона не сделаешь!

Илья чуть не подавился куском хлеба.

— Сдавайся — кто? — переспросил он.

— Ну, Черный Испанец! Хотя никакой он не черный.

— Ты не путаешь? Ты точно расслышала?

— Не глухая. Так и говорит, мистер Черный Испанец. А что?

— Ничего.

— Видать, хорошего парня сцапали, — вздохнула она. — Вон сколько на одного-то. Толпа еще долго не расходилась, всё друг друга спрашивали — что такое, да кто такой. Потом из клуба стали выходить, ну, тут-то все и прояснилось.

— Что прояснилось?

— Ну, про этого парнишку-то. Он, говорят, самый, что ни есть знаменитый пират. Напал, говорят, на шхуну. Один всех там порешил. А потом смылся на Запад. Пять лет там прятался. Теперь вот вернулся — а они его и сцапали.

Илья аккуратно поставил кувшин на пол и скрестил руки, чтобы скрыть, как они трясутся. Но дрожь сотрясала все его тело.

— Застыл? — заботливо спросила девчонка и укрыла его плечи обрывком армейского одеяла.

— Ты… Тебя как зовут?

— Меня-то? — она зачем-то пригладила волосы. — Вильгельмина Анжелика. А на улице я — Пчелка.

— Слушай, Вильгельмина…

— А мама меня знаешь, как называла? Геля. — Она скорчила умильную рожицу и певуче протянула по-польски: — Гелю-у, ходзь ту! (Геля, иди сюда!)

«Почему все они так любят рассказывать о себе, и особенно о маме?» — подумал Илья.

— Слушай, Геля, сейчас ты выйдешь на улицу, остановишь извозчика и попросишь его встать так, чтоб я мог сесть незаметно. Ну, прямо у входа.

— Он меня не послушает…

— А ты покажи ему вот это, — он достал из бумажника десятку. — Как только подъедешь, приходи за мной.

Приехав домой, Илья первым делом прошел на кухню. Гельку он тащил за руку. Она ворчала, но не больно-то упиралась.

Кухарка уставилась на него, будто он только что встал из могилы. Илья увидел свое отражение в начищенных кастрюлях, и сам содрогнулся.

— Миссис Донован, — сказал он как можно солиднее, — вот это существо следует накормить, помыть, причесать и так далее. То есть сделать все прочее, в чем вы разбираетесь лучше меня. Обращайтесь с ней так, будто это моя племянница.

— А вы, Билли? Вас не следует накормить, помыть и так далее?

«Меня следует расстрелять, повесить и сжечь на костре», — подумал Илья и сказал:

— Надеюсь справиться с этим самостоятельно.

Василь дремал в кресле, посреди коридора, как раз между кабинетом и спальней — так, чтобы Илья не мог пройти незаметно. Но он и не собирался таиться. Наоборот. Он пнул по ножке кресла, чтобы разбудить Василя.

— Ты куда пропал, босс! У меня люди с ног сбились, тебя ищут…

— Плохо ищут, — бросил Илья, на ходу стаскивая измятый и пыльный пиджак. — Как у тебя?

— Все в порядке, — помрачнел хохол. — Через них прошло больше ста коробок. Шляпная фабрика, красильщики, картонажники — в общем, пять кварталов обработали.

— Об этом после. Ты все чисто сделал?

— Как всегда. Тихо и спокойно. С утра в церковь сходил, заказал сорокоуст.

— А теперь найди моих адвокатов. Обоих, Бена и Соломона. Чтоб через час были у меня.

Василь почесал нос, что означало сомнение.

— Босс, время одиннадцатый час ночи. Они или спят, или гуляют. Нельзя подождать до утра?

— А у меня сейчас как раз утро, — сказал Илья и заперся в ванной.

Почему-то ни Андрея, ни Петра ему не было жалко, хотя они прожили рядом с ним пять лет. И не просто прожили, а, можно сказать, дрались вместе с ним. Плечом к плечу, как пишут в профсоюзных листовках. Но вот они исчезли, и осталось только странное чувство, смесь досады и брезгливости. Они переметнулись, Василь правильно выразился. Они сами себя вычеркнули.

Гораздо больше ему было жалко грязную голодную проститутку, которую он подобрал где-то на Бродвее. Да нет, это она его подобрала. И, возможно, спасла от серьезных неприятностей.

И все-таки больше всего он жалел того безвестного парня, которого приняли за Черного Испанца. Наверно, если б не эта история, он бы и Гельку не решился взять с собой. Да, точно. Слишком сильный удар. Чувство вины навалилось на него, как рухнувший дом, и чтобы выбраться из-под обломков, он и потащил за собой девчонку. Это немного помогло. Но только немного.