За землю отчую. - Галинский Юрий Сергеевич - Страница 3

Маловато, Сидор Тимофеич!

Остальное, как скажешь, отдам.— И, взяв из рук дворского еще один мешочек, положил возле себя на стол.

Ну добре, слушай тогда. С месяц тому прибились в нашу ватажку разбойную холопы твои беглые Истомка и Гридя, поведали они Гордейке, атаману лесному, как ты, Сидор Тимофеич, обманом да кривдою деревеньки их прибрал, разорил и охолопил сирот черносошных. Вот и замыслил Гордейко в ночь сию напасть на двор твой, купчие и меновные грамоты поймать, тебя до смерти убить, а хоромы твои спалить. Уразумел, Сидор Тимофеич? Потому и пришел я к тебе. А ты уж гляди, как повстречать гостей незваных ,В Коломенский острог пошли кого к воеводе за помощью .Да уж и сам небось знаешь, что делать. И ещё б вельми добре было, ежели б ватажка, Гордейку того, убить иль поймать. До всего ему, чернобородому лешему, дело! Купцов на дорогах, вишь, мало ему, заступником за убогих заделался! — зло выкрикнул Епишка, лицо его перекосилось, чахоточные пятна на щеках потемнели. Спустя четверть часа, когда на дворе уже совсем стемнело, рябой, крадучись, покинул хоромы сына боярского и провожаемый злобным лаем дворовых собак, которых сдержи нал Бориско, торопливо скрылся в глухом ночном лесу, что подступал к самой окраине Коломны.

ГЛАВА 3

Намыла в воздух и закружилась над лесом потревоженная воронья стая. На тропе, которая вела через болото, со стороны Коломны появились люди. Одного взгляда было достаточно, чтобы признать в них лесовиков-разбойников. И большинстве это были беглые крестьяне и холопы. Усиливавшийся с каждым годом захват боярами и монастырями общинных «черных» земель приводил к разорению свободных крестьян, превращал многих из них в обесхозяившихся закупов и серебреников. Они были вынуждены идти в кабалу, становились бесправными холопами, которых могли продать, подарить и даже убить. И тогда доведенные до отчаяния люди изгоняли монахов, поджигали скиты и монастыри, нападали на вотчины, убивали бояр и их надсмотрщиков-тиунов, отбирали купчие и пожалованные грамоты. Спасаясь от наказания, крестьяне и холопы уходили в леса.

Одетые кто во что — в бархатные кафтаны и сермяжные зипуны, в овчинные шубы и изодранные рубища, они и вооружены были чем придется. У многих за поясами торчали топоры, кое у кого мечи, у некоторых в руках были дубинки и рогатины, за плечами висели луки и колчаны со стрелами. Ватага возвращалась с промысла, судя по отсутствию добычи и кровавым повязкам, неудачного. Не глядя по сторонам, лесовики в угрюмом молчании торопливо следовали друг за другом. Они, должно, так и прошли бы мимо Федора, если б тот не вскрикнул.

Братцы, водяной! — испуганно шарахнулся один из ватажников. Лесовики остановились, оторопело уставились на выступавшую из трясины голову.

Ты, что ли, очумел, Митрошка? — сердито произнес высокий, густо заросший черными волосами и бородой разбойник, одетый в новый, голубого бархата кафтан до колен и забрызганные грязью красные сафьяновые сапоги с короткими тиснеными голенищами.— Человека от водяного уже не отличаешь?

А ведь, истинно, человек тама! — обрадованно воскликнул другой.— И как его угораздило?

Ночью, должно, попал.

Утоп бы уже. Видать, недавно.

Разбойники оживились.

Почудилось, братцы, костяная игла его коли...— стал оправдываться Митрошка, лесовик с плутоватыми, бегающими, косыми глазками; овчинная шуба на нем была так длинна, что по щиколотку закрывала ноги, обутые в рваные лапти.

Помочь бы надо, а то утопнет,— неуверенно предложил рослый парень, с тонким, подвижным лицом и светлыми, стриженными «под горшок» волосами.

Нет у нас, Ивашко, часу возиться, острожники идут следом!

Да и сам он, может, из них! Вишь, молчит, будто безъязыкий какой!

Айда отсель! Пошли борзо! — послышались озлобленные голоса.

Но тут вмешался чернобородый:

Не гоже так, молодцы! Понапрасну человек пропасть может... Клепа, кинь-ка ему веревку!

Детина в рваном рубище недовольно гмыкнул и не торопясь стал рыться в нарядной, тонкой кожи калите, которая висела у него на поясе. Достав веревку, он свернул ее и с видимой неохотой бросил конец Федору.

За все это время тот, и правда, не проронил ни слова. Болотная жижа покрыла уже его бороду, подступала ко рту. Но не только боязнь захлебнуться принуждала молчать порубежника — среди лесовиков оказались его старые знакомые...

В самом конце зимы разбойная ватага напала на боярскую вотчину, убила дворского и тиуна, а потом чуть не на окраине Коломны разграбила купеческий обоз, который с грузом дорогих тканей, украшений и пряностей направлялся в Москву из Сурожа. Связав, а частью перебив сопротивлявшихся купцов и сопровождавшую их охрану, ватажники, погоняя лошадей, запряженных в телеги с награбленным, устремились к лесу. Но на сей раз немногим из них удалось вернуться в свое логово. В стычке с. конными порубежииками, которых послал вдогонку из острога коломенский воевода, большинство лесовиков полегло на опушке соснового бора, других схватили и увели в город. Уйти удалось лишь нескольким. Сгрудившись вокруг вожака, они укрылись за перевернутыми телегами и с ожесточением отбивались длинными дубинами, топорами и оглоблями от нападавших. Стало смеркаться, в лесу быстро темнело. Порубежники, спешившись, бросились на приступ. Воинам, среди которых был и Федор, удалось растащить завал из телег, бочонков, тюков тканей и ворваться внутрь укрепления. Встреченные градом ударов, они стали пятиться, но тут Федор сделал неожиданный выпад и полоснул мечом по руке вожака. Тот уронил дубину, из раны потекла кровь, окрашивая грязный, истоптанный снег. Остальные продолжали с неистовством сражаться с порубежниками. Вскоре, однако, все было кончено. Но среди убитых и раненых не нашли атамана лесовиков. В наступившей темноте ему и нескольким его сподвижникам удалось скрыться.

И вот Федор встретился с ним снова!

«Может, обойдется?» — решил он, хватаясь за веревку.

Ноги его затекли и не слушались, и, несмотря на усилия рыжего лесовика, он не мог сдвинуться с места.

А ну, пособи кто! — крикнул Клепа; от натуги лицо его стало красным под стать огненным волосам и бороде.— Вишь, как болото держит...

Ивашко первым бросился на помощь. Вскоре Федор уже стоял на тропе. Чумазый, весь в болотной грязи, которая комьями оплывала с его одежды, в одном сапоге — второй остался в трясине,— он и впрямь был похож на водяного. Разбойники окружили его, но теперь уже не хмурились — смеялись.

Ты какого роду-племени, молодец? — спросил его чернобородый. Кажется, он не узнал Федора и теперь, ухмыляясь, разглядывал его своими раскосыми глазами.

Должно, сын боярский аль купец сурожский, не иначе,— хихикал Митрошка.— Мыслю я...

Да погоди ты! — оборвал его атаман.— Завсегда, как оса, лезет в глаза. Дай человеку слово молвить.

Федор, отплевываясь от попавшей в рот грязной жижи, молчал.

Что молчишь? Язык-то, чай, на месте аль, может, проглотил со страху? — потеряв терпение, повысил голос разбойник.- Сказывай, как сюды попал?

- Порубежник я! — с хрипотцой от волнения, но как мог тверже ответил Федор,— Ехал с дозора и попал с конем в топь...— Не доверяя лесовикам, решил ничего не говорить о встрече с врагами: «Такие, как они, не раз поводырями у ордынцев служили...»

Вона какую птицу поймали...— задумчиво произнес атаман, пристально всматриваясь в его лицо.— Из острожников, значит. А не врешь ли, что с дозору? Может, с вотчины валуевской?

Время только зря потеряли, костяная игла ему!

- Что теперь делать с ним?

Ежли оставить тут, мигом наведет погоню.

Дай-ка ему кистенем, Клепа! — сказал рыжему рябой, но тот только буркнул: «Да ну тя!» — и отвернулся, Тогда Епишка подошел к другому, третьему, волнуясь, стал что-то шептать им.

Нечего с острожником возиться!

Кинуть в болото!

Зарубить! — послышались возбужденные голоса.

Хватит вам! — остановил их атаман. На миг задумался, потом решительно махнул рукой: — С собой возьмем, а там видно будет! Может, дознаемся чего про сию ночь...