За землю отчую. - Галинский Юрий Сергеевич - Страница 49

Уже разлюбил? — обиделась она.

С чего взяла? — недовольно бросил Гордей, но тут же, смягчившись, сказал: — Я, может, всю жизнь искал тебя, Марийка.

Что ж ты не весел? — обвила руками его шею.

Притомился. Каждый день новые люди приходят, всем надо уделить время и заботу. Добро б только сироты да ремесленные, а то уже и монахи, и дети боярские в станицу идут.

Страх сколько заботы у Гордеюшки,— посочувствовала она. — Молодцов у него не счесть. И всех пригляди, накорми. То ли мне —г один он у меня. Но по всей земле Русской слух про него идет. Освободили кого с полона алого, говорят: «То Гордей с удальцами лесными.» С топей и чащи выходят, спрашивают: «Где тут молодцы Гордеевы?..» Купца того, что с Калуги прибежал, упомнила! — Марийка звонко рассмеялась.— «Ведите меня к на- и главному воеводе княжьему!..» — молвил. А воевода-то, наиглавный, княжий,— мой Гордей!.. А тех детей боярских с Медыни ты прогнал и добре сделал. Заявились, важные такие, Мы-де думали, что дружины Верховских князей супротив ордынцев выступили, а тут черные людишки только, холопы...

Гордей, занятый мыслями о предстоящей встрече с князем Серпуховским, рассеянно слушал ее болтовню, иногда улыбался, поглядывая на жену. На душе у него теплело, даже беспокойные думы, что заполнили голову, казалось, не так тревожили.

«Завтра, должно, все решится...»

Гордей! Гордеюшка! — шептала Марийка.— Что молчишь? Или заснул? Замерзла я, а ты не обнимешь...

Гордей встрепенулся, обнял жену.

Ложись спать, Марийка, а я стан обойду. Завтра, может, в Волоке заночуем.

ч

А какой он, Волок? Ты еще вчера мне обещал рассказать.

Ну, слушай... Столько-то годов тому, может, пять, а может, и более, довелось мне побывать там. Остановились мы с боярином Иваном Василичем в Ильинском монастыре. Игумен, чудной такой старец, волосы и борода седые, а нос красный — причащаться, видать, к медам любил... Так вот он дивные грамоты боярину моему показывал. Печати к ним из чистого золота. И будто пожалованы те грамоты Ильинскому монастырю в незапамятный час* великим князем киевским и всея Руси Ярославом.

Тыщу лет назад! — удивилась Марийка.

Ну, может, не тыщу, но очень давно,—уточнил Гордей и продолжал: — Рассказывал игумен про Волок Дамский нынешний, про то, как он возник. А дело так было. Приехал однажды князь Ярослав в прежний город, его тоже Волоком звали, только он на реке Ламе тогда стоял. Через него в Волгу и в Днепр купцы ладьи свои тащили волоком. Пробыл там Ярослав день, другой, и вельми город ему не понравился. Улочки узкие, грязные, шум, гомон, гости торговые — варяжские, новгородские, киевские, других земель с людишками своими толкутся повсюду, бражничают, орут. Невтерпеж стало великому князю, крикнул он бояр и дружинников да отъехал за три версты от города к речке Городнє, что в Ламу впадает. Поставили Ярославу шатер на горе, прилег он и заснул. И во сне явился сам пророк Илья!..— Гордей почувствовал, как вздрогнула Марийка, и поспешил ее успокоить:—Не бойся, все обошлось. Илья-громовержец встал в своей колеснице, показал перстом на ту сторону речки Городни и говорит: «Тут заложи град!» Затем показал на гору рядом и изрек: «А тут поставь церковь Воздвижения!» Так Ярослав и сделал. А там, где его шатер стоял, велел построить церковь пророка Ильи с монастырем и грамоты с золотыми печатями передал. Вот с такого дива и пошел на Руси славный город Волок Ламский!.. А ты никак заснула? Умаялась...— с лаской проговорил Гордей.

Подняв на руки спящую Марийку, он перенес ее в шалаш и уложил на покрытую холстом копну сена. Взял меч и вышел наружу. Остановился у входа, невольно прислушался — под перебор гуслей лилась знакомая, грустная песня:

Зачем мать сыра земля не погнется?

Зачем не расступится?..

Гусляр умолк, а лесной атаман еще долго стоял у шалаша, настороженный, хмурый. Наконец решительно выпрямился и быстро зашагал по крепко спавшему в ночной тишине стану.

ГЛАВА 21

Федор торопился. Надо до рассвета поспеть к Снирову, разведать, сколько там ордынцев. Покинув лесной стан, дозорные разделились. Василько с двумя воинами поскакал к Волоку Ламскому, Федор поехал один. Тарусца он не мог взять с собой, а другого, незнакомого со службой на порубежъе, не захотел — в разведке такой будет только помехой.

Было уже за полночь. Отыскивая по лесным приметам дорогу, Федор медленно пробирался среди вековых дубов и елей.Наконец лес начал редеть. Стали попадаться молодые деревья, кустарник.

На опушку выехал задолго до рассвета. Моросил мел- кий холодный дождь. Обвязав мешком коню морду, чтобы тот не заржал ненароком, Федор некоторое время стоял, прислушиваясь к ночи. Затем спешился и пошел дальше, ведя коня в поводу. Пройдя немного, настороженно остановился. В свисте ветра и шуме дождя ему почудился отдаленный гомон. Федор приложил к уху ладонь, повернул голову в одну сторону, в другую... и застыл недвижно. Приглушенный расстоянием, к нему донесся гомон большого скопища людей и животных. Привязав коня к одинокому дереву, дозорный зашагал дальше.

Блеснула молния, прогрохотал гром. Дождь усилился. В шуме ливня сразу растворились все другие звуки, гомон ордынского лагеря стал едва слышен. То и дело останавливаясь и прислушиваясь, Федор брел почти наугад.

В нескольких саженях опять ярко сверкнуло, раздался оглушительный треск. Федор торопливо перекрестился. Всколыхнуло страхом душу с детства услышанное: «Когда блеснет молния — ангел господний в гневе глядит на дьявола, когда гремит — ангел летает по небу, бьет крылами, гонит нечистого...» Но тут же вспомнилось и другое — то, что сказывал знакомый монах из Чудова монастыря в Москве: «Гром и молния от самого столкновения туч берутся, аки кремень, ударяясь о железо, грохот испущают с огнем...» — и успокоился, стал ждать следующей вспышки: «Может, удастся что разглядеть?..» Небо снова прорезали огромные огненные завитки, на миг стало светло, как днем. И этого оказалось достаточно, чтобы разведчик успел разглядеть лагерь ордынцев, расположенный по правую руку от него в полуверсте. Он свернул в ту сторону и, пригнувшись, быстро зашагал по полю.

Необычная для начала осени гроза бушевала долго, дождь перешел в ливень, небо и земля то и дело озарялись вспышками молнии, грохотал гром. Татарский стан был уже рядом — Федор слышал перекличку караульных, ржание лошадей, рев верблюдов. Крадучись между кустами и деревьями, разведчик подошел совсем близко. Раздвинул ветки... Всего несколько десятков саженей отделяли его от ордынских шатров и юрт. Большие и малые, разделенные рядами повозок и арб, они заполнили поле до самого села. Снаружи лагерь казался безлюдным, напуганные грозой, ордынцы укрылись в шатрах, юртах, под повозками. Кое-где блистал огонь, снопы искр вылетали из верховий шатров, словно из печных труб.

«Тысяч тридцать их тут, не менее!..— окинул Федор взглядом вражеский стан.— Накинуться на них, пока спят, ни один бы не ушел!»

Он стал выбираться из кустов, как вдруг до него донесся топот; прислушиваясь, сразу определил: конные! Тщетно всматривался в темноту — гроза проходила, молнии вспыхивали все реже и слабее, ничего различить было нельзя. Вдали глухо пророкотал гром, замелькали неяркие сполохи, и все стихло. Дождь перестал. Шум приближающейся конницы слышался все явственнее и громче.

«Скоро светать начнет, надо уходить, пока не заприметили!..»

Федор покинул кустарник и пополз обратно. Высокая трава хлестала его по лицу, холодные капли растекались по телу, попадали под шлем, но он думал только о том, что ползти придется еще долго. Наконец он встал, вытер ладони о кафтан и быстро зашагал.

Небо на востоке посветлело, занимался рассвет. В сумерках уже можно было различить одиночное дерево, к которому он привязал своего коня. Федор шел не таясь, выпрямился во весь рост, не обращая внимания на усиливающийся гомон в ордынском стане.

Сзади послышался конский топот и громкие крики. Сердце у Федора тревожно забилось — приметили!.. Оглянувшись, увидел в полутьме большую группу всадников; двое скакали впереди остальных. Нукеры были еще далеко, но Федор понял, что добежать к лошади не успеет.