Книга теней - Клюев Евгений Васильевич - Страница 61

— Was fur Euridika? — по-немецки почему-то спрашивает Станислав Леопольдович.

— Dieselbe, — говорит ворон. И — через паузу: — Sehen Sie sich vor!

— Droht es mir eine Gefahr?

— Sehen Sie sich vor! Magister Sebastian, sehen Sie sich vor!.

Станислав Леопольдович протянул руки: ворон сам перепорхнул с карниза на его ладони. С авоськой и вороном в руках отправился он к телефону через дорогу, за выходом из метро.

— Кло, — сказал он. — Я не приду домой. Меня предупредили об опасности, нужно исчезнуть на время.

— Кто предупредил? Куда исчезнуть?

— Один… приятель. Из давних времен. А исчезнуть… исчезнуть еще не решил куда. Жди моего звонка или… или чего-нибудь. И знай: мы вместе. Но будь осторожна.

Эмма Ивановна не поняла ничего. Трубка уже гудела. Эмма Ивановна прижала ее к груди и упала на колени:

— Господи! Отвечающий за живых и за мертвых! Сохрани мне его!

Потом она положила трубку и сказала:

— Я вся мокрая.

Ее действительно словно только что вынули из воды. Эмма Ивановна села в кресло и просидела с полчаса. «Сейчас зазвонит телефон», — подумала она, и телефон зазвонил.

— Алло. — Не было ничего в ее голосе — вообще никакой интонации.

— Добрый вечер. Это Эмма Ивановна Франк? — молодой голос. Хороший голос. Правда, немножко напряженный.

— Да. Эмма Ивановна Франк.

— Меня зовут Петр. Петр Ставский.

— Здравствуйте.

— Вам… простите, Вам случайно не рассказывали обо мне?

(Рассказывали! Конечно рассказывали! Много рассказывали. Какое счастье, что Вы позвонили. Приезжайте ко мне, иначе я умру сейчас. Вы единственный человек, который нужен мне в данный момент. Но-будь-осторожна. Что он имел в виду?..)

— Кто мог мне рассказывать о Вас?

— Один… один мой хороший знакомый, его зовут Станислав Леопольдович. (Но-будь-осторожна).

— Я не знакома со Станиславом Леопольдовичем.

— Наверное, это неправда, Эмма Ивановна.

— А почему Вы себе позволяете… Петр Ставский…

— Потому что я видел по телевизору вас обоих. Вы пели тирольскую песню… Дол зеленый — йо-хо, дол зеленый, йо-хо! Вы держались за руки. Вы знакомы со Станиславом Леопольдовичем. Молчание. — Эмма Ивановна, прошу Вас, не вешайте трубку! Послушайте меня, Вы слушаете?

— Да.

— Станислав Леопольдович… он сейчас где? Вы, может быть, знаете?

— Почему я должна знать?

— У вас телефон 203-38-88… это Сивцев Вражек… вы, стало быть, соседи.

— Соседи?.. А как Вы вообще узнали мой телефон? Кто Вам дал его?

— Я через справочную! По телевизору назвали вашу фамилию — и я… это просто, на самом деле.

— Если знать адрес — просто.

— А я сказал — Сивцев Вражек. Не знаю почему.

Внезапно Эмма Ивановна устала — ужасно, дико… до умопомрачения. У нее не было выхода — оставалось только поверить хорошему этому голосу. И она поверила — от усталости.

— Приезжайте ко мне, Петр. Станислав Леопольдович живет… жил здесь. — Эмма Ивановна назвала адрес.

— Почему Вы так сказали — жил?

— Потому что я не знаю, что с ним… Приезжайте, у меня нет сил — по телефону. До свиданья.

Она села и заплакала. Петр приехал через полчаса. Было девять вечера.

— Почему Вы так сказали — жил? — спросил Петр с порога.

Эмма Ивановна рассказала ему о звонке с бульвара.

— Очень плохой звонок. — В вопросе Петра не было вопроса.

— Очень плохой звонок.

Они смотрели друг на друга. Смотрели долго, без интереса. Но увидели все. Она — обаятельного и сильно взволнованного юношу. Он — обаятельную и доведенную до отчаяния старушку.

— Вы красивая, — сказал он.

— Присядьте… куда хотите, — сказала она.

— Я присяду, спасибо. Нам трудно будет говорить?

— Только сначала. — Эмма Ивановна открыла дверь на балкон. — Очень душно. Вы… как живете?

— Спасибо. Я только что из Тбилиси. Несколько часов назад. Увидел дома передачу — и сразу позвонил. Но Вас долго не было дома.

— А что Вы делали в Тбилиси?

— Банк грабил.

— И что же — успешно?

— Вполне. Статья 206 прим. Штраф в размере двухсот рублей.

— Вы грабитель?

— Нет, филолог. А Вы та самая Прекрасная Дама?

— То есть?

— Ну… с которой Станислав Леопольдович жил… двести лет назад?

— Откуда вам это известно?

— Мне все известно. — Петр честно взглянул в фиалковые глаза.

— Ну и слава Богу, — вздохнула Эмма Ивановна.

— Я от Эвридики знаю, — уточнил Петр.

— А Эвридика это…

— Эвридика — моя невеста. Она тоже смотрела передачу. Она сразу позвонила мне после концерта. Кстати, Эвридика тоже знает эту песню… про дол зеленый, йо-хо. Правда, без слов — только мелодию. Эвридика не изучала немецкий. А мотив помнит с детства.

— М-да… — покачала головой Эмма Ивановна. — Я очень хотела бы поговорить с ней про дол зеленый… Со мной-то все понятно. Когда я была Клотильдой Мауэр…

— Простите? — переспросил Петр. И — привкус мяты: опять мята?

— Ну, раньше, давно, когда меня звали еще Клотильдой Мауэр… Почему Вы так смотрите?

Петр не понимал про Клотильду Мауэр. Он не понимал настолько сильно, что фиалковые глаза Эммы Ивановны сделались совсем темными и она спросила — довольно сухо:

— Что Вас конкретно удивляет?

— Нет-нет, — сказал Петр. — Продолжайте, пожалуйста.

Но-будь-осторожна. Я буду, буду осторожна, магистр!

— А нечего продолжать! — со всевозможной беспечностью внезапно закончила Эмма Ивановна.

Петр не понял исхода. Но Эмма Ивановна уже молчала — и невозможно было представить себе, что она когда-нибудь заговорит. Петр так и спросил:

— Вы когда-нибудь заговорите или… или я сделал что-то не так? Но, поверьте, я не хотел. — От привкуса мяты сводило уже скулы.

— Дело не в этом, — вздохнула Эмма Ивановна. — Просто Вы сказали: «Мне все известно», — и я поверила вам. Но теперь я сомневаюсь в том, что Вам все известно. И не знаю, как быть.

— Значит так. — Петр закрыл глаза, чтобы собраться. — Я имел в виду восьмерки. Мне про восьмерки все известно. Эвридика…

— Восьмерки — это что? — испугалась даже Эмма Ивановна.

Теперь настала очередь Петра — замолчать. Теперь он смотрел на Эмму Ивановну темно.

— Кажется, мы говорим о разных вещах, — подытожила она. — Но, по-моему, об одинаково страшных, потому что… Я не знаю почему, у меня просто такое ощущение.

— У меня тоже.

Ситуация сделалась дурацкой: Эмма Ивановна и Петр опасливо поглядывали друг на друга. Не решаясь ни на что. Первым не выдержал Петр.

— Эмма Ивановна, может быть, мы расскажем друг другу все? Кажется, это единственный выход.

Но-будь-осторожна.

— Не знаю… Лучше дождаться его. Он скажет, как себя вести. Если… если вернется! — И — фиалковые слезы. Она вытерла их, эти слезы. Быстро и насухо. Спросила: — А Вы можете открыть мне вашу тайну только в обмен на мою? Дело в том, что я не уверена, разрешил ли бы мне Станислав Леопольдович… Это, в сущности, его тайна — во всяком случае, скорее его, чем моя. А у Вас тайна — чья?

Петр пожал плечами. Он не понимал, чья это тайна. Но едва ли тайна Станислава Леопольдовича.

— Я расскажу Вам все, — решился он.

И начал говорить. И по мере того, как говорил, фиалковые глаза отцветали. Они отцвели полностью, когда Петр закончил. Резко обозначились морщины на лице Эммы Ивановны — и стало понятно, что это очень старая женщина. Что она действительно старше Петра лет на двести.

Впрочем, сейчас он не думал о таких вещах.

— М-да… — сказала Эмма Ивановна. — Более чем двусмысленное положение. И более чем опасное. Никто не знает, что там взбредет в чужую голову. Но Станислав-то Леопольдович ждет опасности с другой стороны. Подозреваю даже, что об этой стороне он вообще не осведомлен.

— Ну уж как раз он… я хочу сказать, он мог бы раньше всех догадаться. Если учитывать некоторую… как бы это выразиться, полуреальность… Скажите, — словно опомнился вдруг Петр, — а Станислав Леопольдович пишет… писал книги?