Один неверный шаг - Кобен Харлан - Страница 28

– Мам.

– Ох, я его смущаю. Я – твоя мать, Майрон. Мне положено тебя смущать. Верно, Бренда?

– Определенно, миссис Болитар.

– Десятый раз говорю, зови меня Эллен. А отца Майрона зовут Эл. Все называют нас «Эл Эл». Поняла? Как израильская авиакомпания.

– Мам.

– Тихо, сын. Ладно, я пошла. Бренда, ты останешься ночевать? Я уже приготовила комнату для гостей.

– Спасибо, Эллен. Вы очень любезны.

Мать Майрона обернулась.

– Оставлю вас, детки, вдвоем. – Ее улыбка была чересчур счастливой.

На дворе стало тихо. Светила луна. Слышалось пение сверчков. Залаяла собака. Они вышли на улицу и медленно направились, сами не зная куда. Говорили о Хорасе. Не об убийстве. Не о том, почему он исчез, не об Аните Слотер, не о Ф.М., Брэдфордах или лиге. Просто о Хорасе.

Так они дошли до начальной школы на Барнет-хилл, где когда-то учился Майрон. Несколько лет назад город закрыл половину здания, поскольку школа находилась слишком близко к высоковольтной линии. Майрон же провел три года под этими проводами. Может, тут и следует искать объяснение некоторым его странностям.

Бренда села на качели. В лунном свете ее кожа блестела. Она начала раскачиваться, высоко выбрасывая ноги. Майрон устроился на соседних качелях и тоже начал раскачиваться. Хотя металлические опоры и были надежными, они стали слегка поддаваться под их весом.

Они замедлили движение.

– Ты так и не спросил, как он на меня напал, – сказала Бренда.

– Еще будет время.

– Это довольно простая история, – заметила она.

Майрон молча ждал.

– Я приехала к нему домой. Отец был пьян. Вообще-то он мало пил. Но уж если набирался, то его совсем развозило. Когда я вошла, он лыка не вязал. Начал меня ругать. Назвал маленькой сучкой. Потом толкнул.

Майрон покачал головой, не зная, что сказать.

Бренда остановила качели.

– Еще он назвал меня Анитой, – добавила она.

Во рту у Майрона пересохло.

– Он принял тебя за твою мать?

Бренда кивнула.

– У него была жгучая ненависть в глазах. Я его таким никогда не видела.

Майрон сидел не шевелясь. Постепенно все становилось на свои места. Кровь на рубашке в больничном шкафчике. Звонки адвокату и Брэдфорду. Его побег. Потом убийство. Все сходилось. Но пока это была лишь теория, основанная на предположениях. Он должен все продумать, помариновать в мозгу, а уж потом выносить на суд общественности.

– Отсюда далеко до поместья Брэдфордов? – спросила Бренда.

– Примерно полмили.

Она посмотрела в сторону.

– Ты считаешь, что моя мама сбежала из-за чего-то, что случилось в том доме?

– Да.

– Сходим туда. – Бренда встала с качелей.

– Там не на что смотреть. Большие ворота и кусты.

– Моя мать входила в эти ворота в течение шести лет. Уже этого достаточно.

Они пошли по дорожке между Ридж-драйв и Кодингтон-террас. Майрон поверить не мог, что все это еще сохранилось. Потом свернули направо. Отсюда были видны огни на холме. И больше почти ничего. Бренда подошла к воротам. Охранник, прищурясь, оглядел ее. Она остановилась перед железными прутьями и несколько секунд смотрела перед собой.

Охранник подошел к ней.

– Могу вам чем-нибудь помочь, мэм?

Бренда отрицательно покачала головой и отвернулась.

Домой они вернулись поздно. Отец Майрона притворялся спящим в качалке. Некоторые привычки на редкость живучи. Майрон «разбудил» его. Он изобразил удивление. Даже Пачино никогда так не переигрывал. Отец улыбнулся и пожелал доброй ночи Бренде. Майрон поцеловал отца в щеку. Щека показалась ему шершавой и легко пахла одеколоном «Олд спайс». Как и должно было быть.

Бренде постелили внизу, в комнате для гостей. Вероятно, днем приходила служанка, потому что мать шарахалась от домашних забот, как от источника радиации. Она всегда работала и заслужила репутацию одного из самых опасных адвокатов в штате со времен Глории Стейнем.

Его родители хранили туалетные принадлежности, полученные во время полетов в первом классе. Он дал один комплект Бренде. Еще он нашел футболку и пижамные штаны.

Когда она крепко поцеловала его в губы, Майрон почувствовал, как отреагировало его тело. Возбуждение от первого поцелуя, его новизна, ее удивительный вкус и запах. Молодое, крупное тело, тесно прижатое к нему. Никогда еще Майрон не чувствовал себя таким потерянным, одурманенным, невесомым. Когда их языки соприкоснулись, его как током ударило, и он услышал собственный стон.

Он поспешно отодвинулся.

– Мы не должны. Твой отец только что умер. Ты…

Она заставила его замолчать еще одним поцелуем. Майрон положил ладонь ей на затылок и почувствовал, как в глазах закипают слезы.

Когда поцелуй прервался, они так и остались стоять обнявшись, переводя дыхание.

– Если ты скажешь, что я себя так веду, потому что чувствую себя уязвимой, ты ошибешься, – промолвила Бренда. – Ты сам это знаешь.

Он проглотил комок в горле.

– У нас с Джессикой сейчас трудный период.

– Я вовсе не об этом говорю, – возразила Бренда.

Он кивнул. Он знал. И именно это пугало его после двенадцати лет любви к одной и той же женщине. Он отступил.

– Спокойной ночи, – с трудом проговорил Майрон. И кинулся в свою старую комнату в подвале. Забрался под простыню, натянул ее до самой шеи. Уставился на пожелтевшие афиши с Джоном Хавличеком и Ларри Бердом. Хавличек, великий кельт, появился на стене, когда Майрону было шесть лет. Берд присоединился к нему в 1979-м. Майрон надеялся, что в старой комнате, среди знакомых образов сможет успокоиться.

Он просчитался.

Глава 18

Телефонный звонок и приглушенные голоса проникли в его сон, стали его частью. Но открыв глаза, Майрон почти все забыл. Во сне он был моложе, и просыпаясь, почувствовал глубокое сожаление. Он снова закрыл глаза, пытаясь снова вернуться в теплый, ночной мир. Второй звонок начисто унес гаснущие образы, словно лунную пыль.

Он потянулся к сотовому телефону. Часы на прикроватном столике, как и все последние три года, показывали полдень. Майрон взглянул на свои часы. Почти семь утра.

– Слушаю?

– Ты где?

Майрону понадобилась секунда, чтобы догадаться, кто звонит. Офицер Франсин Нигли, его бывшая школьная приятельница.

– Дома, – хрипло ответил он.

– Помнишь, где мы пугали на Хэллоуин?

– Ага.

– Жду тебя там через полчаса, – сказала она.

– Ты достала досье?

Щелчок.

Майрон отложил телефон. Несколько раз глубоко вздохнул. Прекрасно. Что дальше?

Через вентиляционное отверстие он слышал приглушенные голоса. Они доносились с кухни. Годы, проведенные в этой комнате, научили его различать, из какой части дома доносится звук. Он напоминал себе того индейского воина, который, приложив ухо к земле, мог рассчитать расстояние до приближающихся всадников.

Майрон сбросил ноги с кровати. Потёр ладонями лицо. Накинул старый халат, быстренько почистил зубы, причесался и направился в кухню.

Бренда с матерью пили за кухонным столом кофе. Майрон знал, что растворимый. Мать не слишком разбиралась в кофе. Но желудок призывно отозвался на великолепный запах свежей выпечки. Большая плошка с булочками красовалась на столе вместе с джемами, маслом и пачкой свежих газет. Типичное воскресное утро в доме Болитаров.

– Доброе утро, – сказала мать.

– Доброе утро.

– Чашку кофе?

– Нет, спасибо. – Надо будет по дороге к Франсин купить свой любимый сорт.

Майрон взглянул на Бренду. Она спокойно встретилась с ним взглядом. Никакого смущения. Майрона это порадовало.

– Доброе утро, – обратился он к ней. Находчивый малый, этот Майрон.

Она кивнула в ответ.

– Есть свежие булочки, – сообщила мать на тот случай, если он вдруг ослеп на оба глаза. – Отец купил с утра пораньше. В ливингстонской булочной. Помнишь, Майрон? Той, что на Нортфилд-авеню? Рядом с пиццерией «Два гондольера»?

Майрон кивнул. Отец покупал булочки в одной и той же булочной вот уже тридцать лет, тем не менее мать ощущала постоянную необходимость сообщать ему эти сведения. Он сел с ними рядом.