Палачи и киллеры - Кочеткова П. В. - Страница 21

Ответ: Нет, я считаю, что эту задачу следовало бы предоставить правительствам. Гораздо легче платить политикам за то, чтобы они защищали интересы транснациональных компаний.

Например, что значат 100 000 долларов, заплаченных нечестному правителю для того, чтобы он не передавал информацию террористам?

Вопрос: Г-н Уэрбелл, вы богаты?

Ответ: Я бы предпочел не отвечать на. этот вопрос.

Вопрос: Скажите по крайней мере, сколько вы зарабатываете своей деятельностью или какую сумму налогов вы платите в год…

Ответ: Я могу сказать лишь, что мой доход, облагаемый налогом, значительный, но цифру назвать не могу. Ее не знает даже моя жена.

Вопрос: Сколько получает инструктор в вашей организации?

Отвел Я не хочу говорить о деньгах. Кроме того, я не хочу, чтобы мои люди обвиняли меня в том, что я разглашаю их денежные дела. Скажем так им платят очень хорошо. Каждый из них — очень опытный специалист, потому что участвовал в какой-то войне — во Вьетнаме, в Камбодже, в ЮАР, в Родезии.

Он лить вскользь рассказал о том, как был выполнен заказ кооперации «Кока-кола», которая опасалась, что ее отделение в Аргентине может оказаться под угрозой в обстановке напряженной внутриполитической войны, которая там разыгралась. «Мы бросили в воды Ла-Платы парочку трупов потенциальных террористов. Я убежден, что с ними нужно обращаться именно так, их нужно убивать!» — заявил майор Уэрбелл.

— Этот рецепт подходит для всех стран и для всех ситуаций? — осторожно осведомился корреспондент.

— Конечно, — отвечал майор, — хотя я понимаю, что, говоря такие вещи, не завоюешь популярность в некоторых кругах…

(Жуков.Ю. Псы войны. М.,1986).

БАТАЛЬОН «БЕЛЫЕ ВОЛКИ»

В 1995 году в Боснии на стороне сербов воевало чугь больше двадцати граждан России и ближнего зарубежья.

Большинство россиян служило в диверсионно-разведывательном батальоне «Белые волки» армии непризнанной Республики Сербской.

«Считать нас наемниками неверно даже с чисто формальной точки зрения. По международным нормам наемником считается человек, воюющий в армии иностранного государства и получающий за это вознаграждение, отличное от зарплаты военнослужащих.

Мы получаем столько же, сколько сербы, 50 динар (около 15 долларов США)», — говорит командир батальона, бывший капитан Советской Армии 33-летний Юрий III.

Юрий воевал в Афганистане, а после, по его собственным словам, стал ненавидеть всех мусульман. Вернувшись из Афганистана, капитан Советской Армии уже не мог найти себя в мирной жизни. Уволившись из армии, Юрий поехал на войну в Приднестровье, а потом, когда та война кончилась, отправился воевать в Карабах. Однако звездный час бывшего советского офицера настал именно в Югославии. «Здесь я защищаю от мусульман наших православных братьев-славян. К мирной жизни я уже не вернусь никогда. Кончится война здесь — поеду на другую. Мой югославский военный опыт выводит меня на международный уровень. Теперь меня как профессионала будут рады видеть в любой горячей точке мира», — говорит Юрий.

— Среди вас много членов русских национал-радикальных организаций, например, баркашовского русского национального единства? — спрашивает корреспондент «Известий» командира «Белых волков».

— Это все чушь, типичные московские мифы. Действительно, к нам иногда наведываются эмиссары различных правых политических партий. Но дальше разговоров дело не идет. Ведь здесь действительно надо воевать, и всерьез. Когда я беру человека в свой отряд, меня интересует, как он будет себя вести в бою, а вовсе не его политические убеждения. Иногда к нам приезжают из России и бандиты. Однако и эта категория людей надолго у нас не задерживается. Один раз ко мне в отряд приехал молодой парень из Москвы. Представился мне как боевик влиятельной столичной бандитской группировки и объяснил, что хочет проверить себя на настоящей войне. Во время боевой операции он проявил себя очень неплохо, но как только вернулись на базу, сразу же засобирался домой: «Я уже понял, что это могу». Я его поблагодарил за помощь, и он уехал.

Беседу корреспондента с Юрием слушают его трое друзей — соратники по оружию. 27-летний уроженец Санкт-Петербурга Сергей работал на Родине милиционером. Его родители погибли, а вскоре после этого у него не стало и любимой девушки. Сергей продал свою квартиру, вдел в ухо две серьги (у казаков это знак последнего из рода) и отправился воевать в Югославию. В Россию молодой человек возвращаться не собирается: «Зачем?

Там у меня никого нет. Или же здесь после войны возьму дом, женюсь на сербке, или же отправлюсь воевать еще в какую-нибудь горячую точку». 34-летний бывший оперуполномоченный КГБ Александр Терещенко не скрывает, что приехал в Боснию из любви к приключениям: «Я профессиональный авантюрист, и здесь мне нравится, в Россию, по крайней мере пока, возвращаться не собираюсь».

«Из чистого любопытства» приехал на войну в Боснию 28-летний бывший прапорщик Александр. Недавно Александр подорвался на мине и лишился ноги. Местные власти подарили ему протез и поселили на отдых в пансионате. «Саша никак не может смириться со своих горем. Целыми днями он или спит, или же курит и смотрит в одну точку», — говорят его друзья.

Было бы неверным считать, что русские добровольцы в Боснии состоят исключительно из идейных борцов и профессиональных авантюристов. Среди них немало и таких людей, которые приехали в Боснию, так как дома у них были нелады с законом.

Об этом корреспонденту «Известий» говорили не таясь, прося лишь об одном— не упоминать ни фамилии, ни даже имени.

Хотя большинство в отряде «Белые волки» составляют россияне, кроме них, здесь есть два болгарина, два румына и даже один француз. Болгары утверждают, что приехали в Боснию, чтобы помочь братьям по вере, православным сербам. Несколько сложнее узнать мотивы смены места жительства румынских волонтеров. Ребята говорят только по-румынски и с остальными членами отряда объясняются исключительно с помощью знаков.

И на первый взгляд совсем уж непонятно, что привело в отряд 25-летнего уроженца Франции. Боснийские мусульмане заключили военный союз с католиками по вероисповеданию — хорватами.

И поэтому вполне естественно, что католическая Франция симпатизирует антисербской коалиции. Однако у Жана Р. своя точка зрения: «Я родился и вырос в бедном квартале в пригороде Парижа. Арабы и другие народы мусульманского вероисповедания составляют здесь большинство. Эти переселенцы ведут себя так, что по вечерам на улицах нашего района не рискуют появиться даже полицейские. Я пришел к выводу, что именно ислам представляет главную угрозу для западной цивилизации, поэтому я поехал воевать в Боснию на сербской стороне».

У этих очень разных людей есть что-то неуловимо общее, позволяющее сразу выделить их среди других представителей человечества. Наиболее точно определил эту породу еще Ключевский, назвав их — «пограничные люди». То есть те, кто не может найти место в устоявшейся жизни, а обретает себя лишь в экстремальных ситуациях, осваивая новые, еще не «порабощенные» цивилизацией территории.

(Ротарь И. Пограничные люди., Известия, 11 октября 1995).

ГЛАВА II. КИЛЛЕРЫ

РАССТРЕЛ ИЛИ ЗАКАЗНОЕ УБИЙСТВО?

В жизни у Карла Либкнехта и Розы Люксембург было мало общего. Их объединила смерть.

Редакция «Роте фане» в конце Вильгельмштрассе стала ненадежным местом. Правительственные войска врывались туда почти ежедневно. Одна из сотрудниц редакции, которую они приняли за Розу Люксембург, с трудом избежала смерти. Роза Люксембург несколько дней занималась работой по редактированию газеты в квартире одного врача на Галлешестор, а затем, когда ее присутствие стало тяготить хозяев, в квартире рабочего в Нойкёльне.

В воскресенье 12 января к ней присоединился Карл Либкнехт, однако через два дня, 14 января, они по телефону были предупреждены об опасности и ушли с этой квартиры (возможно, это был подстроенный звонок из центра, в котором планировалось убийство и из которого уже в течение нескольких дней велось наблюдение за их переездами, а можег быть, и направлялись эти переезды). Они перебрались в свое последнее убежище — в Вильмерсдорф, неподалеку от Фербелиерплац но адресу: Мангеймерштрассс 53, у Mapкуссона. Там утром 15 января они написали свои последние статьи для «Роте фане», которые, видимо, не случайно звучат как слова прощания.