Южный полюс - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг - Страница 43

Посреди дворца сидит Юхансен. Он занят упаковкой – задача явно нелегкая. У него такой озабоченный вид. Перед ним стоит наполовину уложенный ящик с пометкой: сани № V, ящик № 4. В жизни не видел такой причудливой смеси – пеммикан вперемешку с колбасой. Никогда не слышал, чтобы в санные переходы брали колбасу. Это что-то новое. Куски пеммикана – цилиндрические, около 12 сантиметров в диаметре, высотой – около пяти. Когда их укладывают по четыре в ряд, между рядами остаются широкие ромбовидные промежутки. В них-то и засунуты колбасы, по одной в каждый. Колбаса стоит торчком, ее длина как раз под стать высоте ящика. Колбаса? Постой-ка… Вон там лежит одна с надорванной кожицей. Подхожу ближе и рассматриваю ее. Вот хитрецы! Это они таким способом укладывают сухое молоко. Используют все пустоты. Промежутки между кругами пеммикана и стенками ящика, естественно, вполовину меньше, «молочную колбасу» не втолкнешь. Но не подумайте, что место это пропадает зря. Ничего подобного. Туда суют шоколад, разломанный на маленькие кусочки. В итоге готовый ящик упакован так плотно, что похож на сплошную, цельную колоду. Вот стоит такой упакованный ящик. Подхожу к нему и смотрю, что в нем. На крышке надпись: «Галеты – 5400 штук». Говорят, ангелы славятся особым терпением. Но что такое ангельское терпение по сравнению с тем, которым наделен Юхансен. В этом ящике не оставалось ни одного свободного миллиметра.

Хрустальный дворец сейчас похож на бакалейный магазин. Пеммикан, галеты, шоколад, «молочные колбасы»…

В стене напротив лыж есть люк. Мой спутник приближается к нему. На этот раз я его не упущу. Он поднимается по двум ступенькам, толкает люк – и вот уже он на барьере. И я тоже. Люк закрывается.

Рядом – еще одна дверь. Обращаюсь к своему хозяину и от души благодарю его за интересную экскурсию в недрах барьера, за показ всех этих замечательных сооружений и всего прочего. Он перебивает меня: мы еще далеко не закончили осмотр. Он вывел меня сюда только для того, чтобы мне не пришлось ползти обратно тем же ходом.

– Войдем, – говорит он, – и продолжим наше странствие в барьере.

Я уже сыт по горло всеми этими подземельями, но вижу, что возражать бесполезно. Мой хозяин, словно угадав мои мысли, добавляет:

– Надо осмотреть все теперь, пока люди работают. Потом это будет не так интересно.

Он прав, я собираюсь с духом и следую за ним. Но судьба рассудила иначе. Выйдя, мы увидели Ханссена и его сани, запряженные шестеркой энергичных собак. Мой проводник едва успевает шепнуть мне: «Садитесь! Я подожду вас здесь», – как сани срываются с места и мчатся с бешеной скоростью, унося меня в качестве пассажира у ничего не подозревающего Ханссена.

Мы неслись так, что снег летел из-под полозьев. Сразу видно, что этот парень хорошо управляет своими собаками. Но до чего же буйная у него команда. Чаще всего я слышал имена Коршун и Того. Эти двое и впрямь были не прочь побезобразничать. Смотришь, перескочили через постромки или нырнули под ними к своим товарищам, и начался беспорядок. Правда, особого вреда причинить они не успевали: направляемый искусной рукой кнут так и свистел у них над головой. Впереди бежали две «сардельки», на которые я обратил внимание еще на базе, – Кольцо и Милиус. Этих озорников распирал задор, но в общем они послушно держали строй. В той же упряжке были Акула и Прыткий с раздвоенным ухом. Прыткого так и подмывало вместе со своим другом Акулой затеять небольшую потасовку с Коршуном и Того. Вот только этот кнут… Он безжалостно щелкал между ними, заставляя их быть паиньками.

За ними в нескольких шагах бежал Цанко. Он явно был обескуражен тем, что его не запрягли. Мы полным ходом взлетели вверх по откосу к главному складу и миновали последний флаг. По сравнению с ранними утренними часами сейчас было совсем другое освещение. Было уже одиннадцать, и заря отвоевала изрядный кусок неба, приближаясь к северу. Различались цифры и надписи на ящиках.

Ханссен лихо свернул к ящикам и остановился. Мы встали с саней. Он постоял, озираясь по сторонам, потом опрокинул сани вверх полозьями. Очевидно, для того, чтобы собаки не умчались прочь, когда хозяин отвернется. Мне лично эта мера показалась не очень-то надежной. Я вскочил на ящик и уселся на нем, чтобы наблюдать за ходом событий. А события не замедлили последовать, об этом позаботился Цанко. Ханссен отошел в сторону с какой-то бумажкой в руке, изучая ящики. Тем временем Цанко догнал своих друзей Кольцо и Милиуса. Свидание сторон было чрезвычайно сердечным. Коршун не смог этого выдержать и ракетой метнулся к ним, сопровождаемый своим другом Того. Акула и Прыткий не могли упустить такой случай и с жаром включились в схватку.

– Проклятые канальи!

Это Ханссен, подбегая, благословил свою упряжку. Незапряженный Цанко ухитрился в разгар потасовки заметить надвигающуюся опасность, метнулся в сторону и с завидной быстротой помчался к Фрамхейму.

То ли остальные хватились шестого участника драки, то ли тоже увидели, какая гроза надвигается, – так или иначе, все как одна, словно по сигналу, прекратили бой и пустились следом за Цанко, не обращая внимания на опрокинутые нарты. Бурей пересекли бугор и скатились по откосу мимо флагштока. Ханссен тоже не стал мешкать, да что толку! Как он ни бежал, но достиг только флагштока, когда собаки уже примчали опрокинутые сани в Фрамхейм, где их остановили.

Я спокойно отправился в обратный путь, очень довольный этим непредусмотренным приключением. Навстречу мне попался Ханссен, который снова катил к складу. Он был заметно раздражен, и кнут его не сулил ничего доброго собачьим спинам. На этот раз и Цанко тоже был в упряжке.

Возвратившись в Фрамхейм, я никого не увидел снаружи. Тогда я тихонько пробрался в тамбур и стал ждать случая проникнуть в кухню. Он не заставил себя долго ждать. Сопя и пыхтя, будто маленький паровоз, появился Линдстрем. Он нес очередную порцию льда в огромной лоханке, держа в зубах электрический фонарь. Чтобы открыть кухонную дверь, ему достаточно было толкнуть ее коленом. И я юркнул внутрь. Дом был пуст.

«Уж теперь-то, – сказал я себе, – я увижу, чем занимается Линдстрем, когда остается наедине». Он поставил лоханку со льдом и наполнил им стоящее на огне ведерко. Посмотрел на часы – четверть двенадцатого, значит, обед поспеет вовремя. Тяжко вздохнул, вошел в комнату, набил трубку и закурил. Потом сел и снял сидевшую на настольных весах куклу. Его лицо сияло.

Видно было, что он предвкушает предстоящую потеху. Завел куклу, поставил ее на стол, отпустил, и она тотчас начала кувыркаться. Кувырок за кувырком, кувырок за кувырком. А Линдстрем хохотал чуть ли не до слез, выкрикивая:

– Молодец, Улава, ну-ка еще разок!

Я присмотрелся к кукле, вызвавшей такое ликование. В самом деле, своеобразное создание. Голова старухи, может быть злой старой девы; льняные волосы, отвисшая нижняя челюсть и томный взгляд. Платье в белый и красный горошек. Кувыркаясь, она, естественно, обнажала кое-какие части тела.

Кукла первоначально явно изображала акробата, это наши полярники преобразили ее в такое чучело… Он завел ее снова, теперь и я оценил шутку и не смог удержаться от хохота. Поразвлекавшись так минут десять, Линдстрем, как и следовало ожидать, потерял интерес к «Улаве» и снова посадил ее на весы. Некоторое время она еще сидела и кивала, пока ее не забыли.

Тем временем Линдстрем подошел к койке и стал рыться в ней. «Так, – сказал я себе, – решил вздремнуть перед обедом». Ничего подобного, он тут же выпрямился, держа в руке старую, потрепанную колоду карт. Вернулся к столу и сосредоточенно начал раскладывать какой-то пасьянс. Он не занял много времени и был, очевидно, не очень замысловат, но свое дело сделал. Видно было, как радуется Линдстрем каждый раз, когда карта ложилась на место. И вот все карты лежат как надо. Пасьянс вышел. Линдстрем еще посидел, любуясь стройными рядами карт, затем смешал их со вздохом, поднялся и пробормотал:

– Да, до полюса они дойдут, уж это точно, и ей-ей придут первыми.