Южный полюс - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг - Страница 79

79

Нильсен обозначил на карте, где проходила граница дрейфующего льда во время трех предыдущих рейсов «Фрама». Предположение о том, что вблизи 150° долготы всегда есть открытый проход, как будто подтверждалось. По мнению Нильсена, небольшие смещения этого прохода могли быть вызваны переменой ветра. Он убедился, что при малейшем намеке на сплачивание[76] льда лучше всего отклоняться в наветренную сторону. Конечно, курс получался слегка извилистым, зато он всегда выводил судно на открытую воду.

В этот раз мы достигли кромки паковых льдов через три дня после ухода от барьера. Граница пояса мало отличалась от наблюдавшихся ранее. Несколько часов мы шли своим курсом, но затем пак стал настолько плотным, что грозил нас вовсе остановить. Вот и представился случай испытать способ Нильсена. Ветер, довольно слабый, дул почти прямо с запада, поэтому руль был положен право на борт, и «Фрам» развернулся на запад. Одно время мы шли даже на юг, но крутой поворот и без того оправдал себя: после нескольких часов хода против ветра нам начали встречаться сплошные разводья. А не измени мы курс, возможно, надолго застряли бы.

Одного обходного маневра оказалось достаточно. Дальше все время шел редкий лед, а 6 февраля быстро усиливающаяся зыбь дала нам знать, что дрейфующие льды Антарктики остались позади. На этот раз мы во льдах практически не видели тюленей, а если бы даже и увидели, нам некогда было на них охотиться. Теперь у нас и без тюленьих бифштексов хватало доброй пищи. Для собак мы взяли весь оставшийся запас отличного собачьего пеммикана, а его оставалось довольно много. Кроме того, у нас было порядочно сушеной рыбы. Получая пеммикан и рыбу через день, собаки были в превосходном состоянии. К нашему приходу в Хобарт они сбросили жесткие зимние шубы и выглядели так, будто целый год провели в праздности.

Для нас, девяти зимовщиков, товарищи везли всю дорогу из Буэнос-Айреса несколько жирных свиней, которые вели роскошный образ жизни в своем загоне на юте; кроме того, в трюме висело три прекрасных бараньих туши. Надо ли говорить, что мы воздали должное этим аппетитным сюрпризам. Конечно, тюлений бифштекс отлично нам послужил, но разве плохо отведать для разнообразия жареной баранины и свинины, тем более что мы совсем не ждали такого угощения. Мы вообще не надеялись получить свежего мяса до возвращения в цивилизованный мир.

Когда «Фрам» пришел в Китовую бухту, на борту было всего 11 человек. Вместо Кучина и Недтведта, уехавших домой из Буэнос-Айреса осенью 1911 года, были наняты три новых человека: Халворсен, Ульсен и Штеллер. Оба первых – из Бергена; Штеллер был немцем, который много лет жил в Норвегии и в совершенстве владел норвежским языком. Все трое – славные ребята и отличные работники; мы были им только рады. Смею надеяться, что и они чувствовали себя хорошо в нашем обществе. Вообще-то их наняли только до первого порта, но они остались на судне до возвращения в Буэнос-Айрес и, наверно, пойдут с нами дальше.

Когда зимовщики вернулись на «Фрам», лейтенант Престрюд опять занял должность первого штурмана, а остальные тотчас приступили к несению вахт. Теперь нас снова было 20 человек, и после того, как судно год ходило, как говорится, с недобором, теперь можно было сказать, что команда укомплектована. В этом рейсе у нас не было никаких особенных дел, кроме чисто морских, и, пока держалась сносная погода, нам жилось на борту сравнительно спокойно. Да и часы вахты тоже проходили быстро. Людям было о чем всласть поговорить. Мы, зимовщики, жаждали новостей из цивилизованного мира, а морскому отряду не терпелось услышать побольше подробностей о нашем житье-бытье на барьере.

Лишь тот, кто сам пережил нечто подобное, может представить себе, какой это был град бесконечных вопросов и ответов. Все, что могли рассказать мы, сухопутные крабы, уже изложено в основных чертах в предыдущих главах. А из того, что сообщили нам, пожалуй, самым интересным был рассказ о том, как дома и за границей отнеслись к изменению плана экспедиции.

Целую неделю не ослабевал поток вопросов и ответов. Неделя эта пролетела быстро, может быть, даже быстрее, чем нам бы этого хотелось, ибо оказалось, что «Фрам» не поспевает за временем. Погода держалась вполне приличная, но она не во всем отвечала нашим желаниям. Мы рассчитывали, что юго-восточные и восточные ветры, которые были частыми гостями во Фрамхейме, не оставят нас и в море Росса, однако они нас покинули. Ветер дул редко, а когда дул, то обычно с севера, и как ни слаб он был, его хватало, чтобы тормозить наш старый добрый кораблик. Первые восемь недель сплошная облачность не давала проводить наблюдений. Спросишь шкипера о местонахождении судна и слышишь в ответ: дескать, сейчас можно наверное сказать только, что мы находимся в море Росса.

Во всяком случае, 7 февраля, как показало относительно надежное наблюдение, мы были достаточно далеко на север от мыса Адэр, а это означало, что мы окончательно простились с антарктическим материком. Мы прошли так близко от мыса Адэр, что это расстояние можно было бы одолеть за сутки, но как ни силен был соблазн, еще сильнее было стремление на север, возможно быстрее на север!

Как правило, около всех сильно выдающихся мысов на земном шаре постоянно дуют ветры. Мыс Адэр не составляет исключения. Он известен как средоточие скверной погоды. И мы, проходя здесь, не избежали встряски, но она была только кстати, ибо вышло так, что ветру было с нами по пути. Два дня свежего зюйд-оста помогли нам сравнительно быстро миновать остров Баллени, и 9 февраля мы могли поздравить себя с тем, что вышли благополучно из антарктической зоны. Больше года назад мы радовались, пересекая полярный круг в южном направлении; пожалуй, мы с не меньшей радостью прошли через него курсом на север.

Торопясь покинуть зимовье, мы не успели по-настоящему отметить воссоединение берегового и морского отрядов. Случай упущен, надо найти другой, и мы единогласно решили, что переход из холодного пояса в умеренный – отличный повод. Программа праздника была очень проста: лишняя чашка кофе с соответствующим приложением в виде пунша и сигар плюс граммофонная музыка. Наш заслуженный граммофон не мог удивить ничем новым девятку, зимовавшую в Фрамхейме, – мы знали весь репертуар чуть ли не наизусть, – но знакомые мелодии воскресили в нашей памяти приятные субботние вечера, проведенные за стаканом грога в уютном зимнем жилище в глубине Китовой бухты. Да, нам было что вспомнить… На борту «Фрама» не слушали граммофона с рождества 1910 года, и участники морского отряда охотно повторяли многие записи.

Сверх программы выступил певец, который подражал граммофону в том смысле, что он пользовался огромным мегафоном; это должно было, как он сам говорил, возместить отсутствие голоса. Исполнитель укрылся за занавеской в каюте капитана Нильсена, и вот из мегафона полилась песня, призванная рассказать о нашей жизни на барьере в юмористическом плане. Успех был полный. Мы посмеялись от всей души. Разумеется, такие песенки по-настоящему интересны только тому, кто участвовал в событиях, о которых они повествуют, или хотя бы знает о них. Все же я привожу для образца некоторые куплеты.

Напомню только, что опус сей сочинялся для рождества, поэтому автор просил нас делать вид, что мы отмечаем именно этот праздник. Нам ничего не стоило уважить его просьбу.

Вот мы снова собрались на торжествоВместе все до одного.Год прошел с тех пор, как начался этот год,Гип, гип, ура, другой грядет!С праздником, с праздником, с днем Рождества!Скука с печалью – пустые слова!Где там бокалы? Пей, пока цел,Только чтоб Ренне не слишком хмелел.А впрочем, ведь все это ради отечества,И если он выпьет, то ради отечества.А сейчас рассказ о том я поведу,Как мы жили там на льду,Все прекрасно, а плохого с ноготок —Смоет все один глоток.Все хорошо, и мы мчимся впередК тем, кто нас дома давно уже ждет.Льдину покинуть настала пора,За то, что не треснула, льдина – ура!Но я говорю: это ради отечества,И льдина не треснула ради отечества.Мы всю зиму снег учились разгребатьИ до обморока спать,Мы неплохо научились пить и естьВсе, что только есть,В бачках-жестянках мусс и паштет,Сок и компот нам давали в обед.Мясом с капустой и прочей едойПотчевал Линдстрем нас щедрой рукой.Но я говорю: это ради отечества,И если мы ели, то ради отечества.В сентябре мы бодро тронулись в поход,Но недолго шли вперед,От мороза превращалась водка в лед —Это трудно для работИ для здоровья весьма тяжело,Мы повернули домой, где тепло.Дьявольский был в это время мороз,Мы отморозили пятки и нос.Но я говорю: это ради отечества,Мы нос отморозили ради отечества.Понемногу стало солнце пригревать,Пятеро пошли опять,Путь на полюс, он всегда чуть-чуть тяжел,Все же к цели он привел.Дела обстоят, как вы знаете, так:На полюсе Южном норвежский наш флаг!Ура в честь того, кто вел нас по льдам!Осушим бокалы скорее, ням, ням!Но я говорю: это ради отечества,Он вел нас на полюс ради отечества![77]вернуться

76

В переводе М.П. Дьяконовой (1937 г.): «…если дрейфующий лед будет обнаруживать признаки сплочения». (Прим. выполнившего OCR.)

вернуться

77

Перевод стихов Л. Г. Горлиной. В переводе М.П. Дьяконовой (1937 г.) песня отсутствует. (Прим. выполнившего OCR.)