Приговор Лаки - Коллинз Джеки - Страница 69

Пуля Лаки попала Дюку точно в сердце, и он упал на пол с улыбкой на кукольном личике.

Все было кончено.

Глава 45

Было начало одиннадцатого, когда Мейбелин неожиданно вызвали к начальнице тюрьмы.

– Что случилось? – сонно спросила Мила, разбуженная шумом.

– Не знаю. – Мейбелин пожала плечами. Они с Милой ссорились весь вечер, и в конце концов она решила, что ненавидит свою глупую соседку.

– Черт! – пробормотала Мила. – Надеюсь, это не из-за меня! Смотри там не болтай лишнего!

Мейбелин ничего не ответила, и надзирательница вывела ее из камеры.

Вернулась она через двадцать минут, и по ее лицу Мила сразу поняла – что-то случилось.

– В чем дело? – требовательно спросила она. – Тебя вызвали из-за меня? Что ты им рассказала? Говори, и, если ты проболталась, я тебя убью!

– Нет, – ответила Мейбелин странно спокойным и каким-то отрешенным голосом. – Меня вызвали не из-за тебя.

– А из-за чего же? Ведь должна же быть какая-то причина, чтобы вытащить тебя из камеры посреди ночи!

– Меня вызвали из-за брата. Из-за Дюка.

– А что с ним стряслось? Он замочил Ленни Голдена, как обещал? Ну конечно, он убил его и сам попался!

Мейбелин посмотрела на нее пустым взглядом:

– Он мертв – вот что стряслось. Убит.

– Убит? Как – убит?! – удивилась Мила.

– Обыкновенно. Он проник в дом, где был Ленни Голден. И кто-то его застрелил.

– Кто-то? Не Ленни? Может быть, это были полицейские?

– Я чувствую себя так, словно у меня вырезали сердце, – проговорила Мейбелин, не ответив на вопрос Милы. – Дюк был для меня всем… – Она повернулась к Миле, и лицо ее исказила гримаса ненависти и боли. – Это все ты! – крикнула она. – Если бы не ты, Дюка не убили бы!

– При чем тут я? – удивилась Мила.

– С тех пор как ты появилась в этой камере, у меня из-за тебя одни неприятности! – прошипела Мейбелин. – А теперь ты отняла у меня единственного дорогого мне человека!

– А что твой брат сделал с моей «пушкой»? – спросила Мила, сообразив, что ее револьвер так и остался у Дюка. – Куда он ее дел?

– С твоей «пушкой»? – переспросила Мейбелин. – Мой брат мертв, а у тебя только и забот что о собственной шкуре.

– Ладно, молчу, – произнесла Мила с затаенной угрозой. – Завтра мне снова придется сидеть в суде и слушать, как эти тупые адвокаты убеждают всех и вся, что это я спланировала преступление, что я застрелила эту черную суку Беркли, что я соблазнила невинного цветного мальчика…

– Ты тварь, – сказала Мейбелин с холодной ненавистью. – Если бы Дюк был здесь, он бы наказал тебя за твои грехи.

– Мне очень жаль твоего брата, но из-за него я оказалась по уши в дерьме, – возразила Мила. – Как я теперь получу свой револьвер?

– Ну ничего, бог накажет тебя за него и за меня! – убежденно заявила Мейбелин, не слушая ее. – Ты – адская тварь, сука! Дюк погиб из-за тебя!

С этими словами она сунула руку под матрас и выхватила оттуда свою самую большую драгоценность – длинный и острый осколок стекла. Последовал молниеносный выпад, и стекло с легким сухим треском вошло в горло Милы.

Мила даже не поняла, в чем дело. Покачнувшись, она захрипела и мешком осела на пол.

– Так тебе и надо, – злобно прошипела Мейбелин. – Отправляйся обратно в ад – мне плевать.

И она легла на койку и с головой укрылась одеялом, оставив Милу истекать кровью на полу.

Прайс читал «Лос-Анджелес тайме», когда Ирен, войдя в комнату, спросила, нельзя ли ей с ним поговорить.

– Может, попозже? – уточнил Прайс, откладывая газету. – Я что-то неважно себя чувствую.

– Мне очень жаль, но… Я должна кое-что объяснить. Во всем, что произошло здесь в последние месяцы, виновата я.

– Вот как? – удивился Прайс. Он действительно чувствовал себя скверно, но что-то в голосе Ирен заставило его насторожиться.

– Да. – Ирен с мольбой сложила на груди руки. – Я плохо воспитывала Милу и не всегда была к ней добра. Я была ей скверной матерью…

– Но при чем тут это? – нахмурился Прайс.

– Я недолюбливала ее с тех самых пор, как она родилась. – Ирен покачала головой. – Она… она встала между нами. Между мной и тобой.

– Мила встала между нами? В каком смысле? – Брови Прайса удивленно приподнялись. – Послушай, Ирен, мы действительно были близки в физическом смысле, но я, кажется, не давал тебе поводов надеяться, что между нами может что-то быть.

– Я должна сказать тебе кое-что еще…

– Говори, и побыстрее, – поторопил ее Прайс.

Не хватало еще, чтобы экономка призналась ему в любви.

– Видишь ли, так получилось, что… – Ирен собиралась рассказать ему все, но тут зазвонил телефон, и Прайс, обрадовавшись передышке, схватил трубку:

– Алло? Да, это я… – Несколько минут он слушал, и лицо его становилось все мрачнее. – О черт! – вырвалось у него. – И что теперь будет? Ага, понятно… Хорошо, я… Я сам ей скажу. – Он осторожно положил трубку, встал и вытянул вперед руки. – Подойди ко мне, – сказал он.

Ирен приблизилась, и Прайс заключил ее в объятия.

– У меня скверные новости, Ирен…

– Какие? – Она вскинула на него испуганные глаза.

– Мила… На нее напала соседка по камере. Мне очень жаль, Ирен, но… Твоя дочь мертва.

Эпилог

Шесть месяцев спустя

– Доброе утро, – сказала Лаки, когда Ленни, Мария, Джино-младший и Леонардо вернулись с пляжа.

Волосы у всех четверых были влажными, на коже налип песок, но лица сияли улыбками. – Кто хочет есть?

Завтрак она накрыла на выходившей к морю террасе. Горячие сдобные булочки, свежие фрукты, йогурт, французские тосты и бекон выглядели очень аппетитно, и дети с радостными воплями бросились к столу.

– Я хочу, я! – кричали все трое, а громче всех – Леонардо, который после удачной операции быстро научился говорить и каждый день перенимал у Джино и Марии новые словечки.

Ласково обняв его за плечи, Лаки прижала мальчика к себе. Она успела полюбить Леонардо, который после смерти матери буквально прилип к Лаки, а она не отличала его от собственных детей. К тому же он был ей не чужой – в нем текла кровь Ленни.

Клаудии устроили трогательные и пышные похороны, поминальные молитвы читались на английском» и итальянском языках.

Лаки очень боялась, что после трагедии Ленни снова впадет в депрессию, и была счастлива, что этого не произошло. Ленни удалось не только справиться с собой, но и в корне изменить свое отношение к жизни. Теперь он регулярно ходил в тир, упражняясь в стрельбе из револьвера, и даже брал уроки карате, и Лаки мысленно аплодировала мужу. Он окреп, похудел, а главное – обрел уверенность в себе, которую не смогли бы поколебать никакие испытания.

Впрочем, Лаки надеялась, что таких жестоких испытаний в его жизни больше не будет.

Тем временем дети заспорили, кто будет сидеть во главе стола, и Лаки предложила уступить это место Леонардо.

– Но я первая сказала, что хочу сидеть на папином месте! – надулась Мария.

– Ну, может быть, завтра, – сказала Лаки, придвигая Леонардо стул. – Если будешь очень-очень, хорошей!

– Я умею быть очень-очень хорошей! – тут же похвасталась Мария.

– Я так и думала, – улыбнулась Лаки.

Ленни подошел к ней сзади и крепко обнял. С его волос сыпался песок, но Лаки не возражала.

– Как поживает сегодня моя маленькая женушка? – промурлыкал он.

– Твоя маленькая женушка поживает неплохо, – ответила она. – А как поживает мой муж?

– Счастлив как идиот, особенно сейчас, когда видит тебя. – Он уткнулся носом в ее шею.

– Послушай, Ленни… – начала Лаки. – Что?

– Мы выходим в двенадцать, так что будь добр – приготовься заранее. И не цепляйся за свой компьютер: когда я скажу «пора», ты должен тут, же спуститься. Ясно?

– Гм-м… Я попробую.

– И пробовать нечего. Да, не забудь побриться.

Ленни ухмыльнулся и снова обнял ее.