Поэзия английского романтизма XIX века - Байрон Джордж Гордон - Страница 34

34

Товарищи Морехода бранят его за то, что он убил птицу добрых предзнаменований.

Когда убийство я свершил, Был взор друзей суров: Мол, проклят тот, кто птицу бьет, Владычицу ветров. О, как нам быть, как воскресить Владычицу ветров?

Но туман рассеялся, они стали оправдывать Морехода и тем самым приобщились к его преступлению.

Когда ж Светило дня взошло, Светло, как Божие чело, Посыпались хвалы: Мол, счастлив тот, кто птицу бьет, Дурную птицу мглы. Он судно спас, он вывел нас, Убил он птицу мглы.

Ветер продолжается. Корабль входит в Тихий Океан и плывет к северу, пока не достигает Экватора.

И бриз играл, и вал вставал, И плыл наш вольный сброд Вперед, в предел безмолвных вод, Непройденных широт.

Корабль внезапно останавливается.

Но ветер стих, но парус лег, Корабль замедлил ход, И все заговорили вдруг, Чтоб слышать хоть единый звук В молчанье мертвых вод! Горячий медный небосклон Струит тяжелый зной. Над мачтой Солнце все в крови, С Луну величиной. И не плеснет равнина вод, Небес не дрогнет лик. Иль нарисован океан И нарисован бриг?

И начинается месть за Альбатроса.

Кругом вода, но как трещит От сухости доска! Кругом вода, но не испить Ни капли, ни глотка. И мнится, море стало гнить, — О Боже, быть беде! Ползли, росли, сплетясь в клубки, Слипались в комья слизняки На слизистой воде. Виясь, крутясь, кругом зажглась Огнями смерти мгла. Вода — бела, желта, красна, Как масло в лампе колдуна, Пылала и цвела.

Их преследует Дух, один из тех незримых обитателей нашей планеты, которые суть не души мертвых и не ангелы. Чтобы узнать о них, читай ученого еврея Иосифа и константинопольского платоника Михаила Пселла [112]. Нет стихии, которой не населяли бы эти существа.

И Дух, преследовавший нас, Являлся нам во сне. Из царства льдов за нами плыл Он в синей глубине. И каждый смотрит на меня. Но каждый — словно труп. Язык, распухший и сухой, Свисает с черных губ.

Матросы, придя в отчаяние, хотят взвалить всю вину на Старого Морехода, в знак чего они привязывают ему на шею мертвого Альбатроса.

И каждый взгляд меня клянет. Хотя молчат уста, И мертвый Альбатрос на мне Висит взамен креста.

Часть третья

Пришли дурные дни. Гортань Суха. И тьма в глазах. Дурные дни! Дурные дни! Какая тьма в глазах!

Старый Мореход замечает нечто странное вдали над водой.

Но вдруг я что-то на заре Заметил в небесах. Сперва казалось — там пятно Иль сгусток мглы морской. Нет, не пятно, не мгла — предмет, Предмет ли? Но какой? Пятно? Туман? Иль парус? — Нет! Но близится, плывет. Ни дать ни взять, играет эльф, Ныряет, петли вьет.

И когда загадочное пятно приближается, он различает корабль. И дорогой ценой освобождает он речь свою из плена жажды.

Из наших черных губ ни крик, Ни смех не вырвался в тот миг, Был нем во рту и мои язык, Лишь искривился рот. Тогда я палец прокусил, Я кровью горло оросил, Я крикнул из последних сил: «Корабль! Корабль идет!» Они глядят, по пуст их взгляд, Их губы черные молчат, Но я услышан был,

Луч радости;

И словно луч из туч блеснул, И каждый глубоко вздохнул, Как будто пил он, пил…

И снова ужас, ибо какой корабль может плыть без волн и ветра?

«Друзья (кричал я) чей-то барк! Мы будем спасены!» Но он идет, и поднят киль, Хотя кругом на сотни миль Ни ветра, ни волны.

Он видит только очертания корабля.

На западе пылал закат Кроваво-золотой. Пылало Солнце — красный круг Над красною водой, И странен черный призрак был Меж небом и водой.

И ребра корабля чернеют, как тюремная решетка пред ликом заходящего Солнца.

И вдруг (Господь, Господь, внемли!) По Солнцу прутья поползли Решеткой, и на миг Как бы к тюремному окну, Готовый кануть в глубину, Припал горящий лик. Плывет! (бледнея, думал я) Ведь это чудеса! Там блещет паутинок сеть — Неужто паруса? И что там за решетка вдруг Замглила Солнца свет? Иль это корабля скелет? А что ж матросов нет?

Только Женщина-Призрак и ее помощница Смерть, и никого нет больше на призрачном корабле.

вернуться

112

Михаил Пселл(1018–ок. 1097) — выдающийся византийский писатель, историк и философ.