Поэзия английского романтизма XIX века - Байрон Джордж Гордон - Страница 36

36

Он благословляет их в сердце своем.

Я милость неба увидал — И жизнь благословил.

И чарам наступает конец.

И бремя сбросила душа, Молитву я вознес, И в тот же миг с меня упал В пучину Альбатрос.

Часть пятая

О, сон, о, благодатный сон! Он всякой твари мил. Тебе, Пречистая, хвала, Ты людям сладкий сон дала, И сон меня сморил.

Милостью Пречистой Матери Старого Морехода освежает дождь.

Мне снилось, что слабеет зной, Замглился небосвод И в бочках плещется вода. Проснулся — дождь идет. Язык мой влажен, рот мой свеж, До нитки я промок, И каждой порой тело пьет Животворящий сок. Встаю — и телу так легко: Иль умер я во сне? Или бесплотным духом стал И рай открылся мне?

Он слышит какие-то звуки и видит странное движение в небесах и в стихиях.

Но ветер прошумел вдали, Потом опять, опять, И шевельнулись паруса И стали набухать. И воздух ожил в вышине! Кругом зажглись огни. Вблизи, вдали — мильон огней, Вверху, внизу, средь мачт и рей, Вкруг звезд вились они. И ветер взвыл, и паруса Шумели, как волна. И ливень лил из черных туч, Средь них плыла Луна. Грозой разверзлись недра туч, Был рядом серп Луны. Воздвиглась молнии стена, Казалось, падала она Рекою с крутизны.

В трупы корабельной команды вселяется жизнь, и корабль несется вперед;

Но вихрь не близился, и все ж Корабль вперед несло! А мертвецы, бледны, страшны, При блеске молний и Луны Вздохнули тяжело. Вздохнули, встали, побрели, В молчанье, в тишине. Я на идущих мертвецов Смотрел, как в страшном сне. А ветер стих, но бриг наш плыл, И кормчий вел наш бриг. Матросы делали свое, Кто где и как привык. Но каждый был, как манекен, Безжизнен и безлик. Сын брата моего стоял Плечо к плечу со мной. Один тянули мы канат, Но был он — труп немой».

но не души людские, не демоны земли или срединной сферы воздуха вселяются в них, а духи небесные, блаженные духи, посланные заступничеством святых.

«Старик, мне страшно!» — «Слушай Гость, И сердце успокой! Не души мертвых, жертвы зла, Вошли, вернувшись, в их тела. Но светлых духов рой. И все, с зарей оставив труд, Вкруг мачты собрались, И звуки сладостных молитв Из уст их полились. И каждый звук парил вокруг — Иль к Солнцу возлетал. И вниз неслись они чредой, Иль слитые в хорал. Лилась то жаворонка трель С лазоревых высот, То сотни щебетов иных, Звенящих в зарослях лесных, В полях, над зыбью вод. То флейту заглушал оркестр, То пели голоса, Которым внемля в светлый день, Ликуют небеса. Но смолкло все. Лишь паруса Шумели до полдня. Так меж корней лесной ручей Бежит, едва звеня, Баюкая притихший лес И в сон его клоня. И до полудня плыл наш бриг, Без ветра шел вперед, Так ровно, словно кто-то вел Его по глади вод.

Послушный силам небесным, одинокий Дух Южного полюса ведет корабль к Экватору, но требует мести.

Под килем, в темной глубине, Из царства вьюг и тьмы Плыл Дух, он нас на север гнал Из южных царств зимы. Но в полдень стихли паруса, И сразу стали мы. Висел в зените Солнца диск Над головой моей. Но вдруг он, словно от толчка, Сместился чуть левей И тотчас — верить ли глазам? — Сместился чуть правей. И, как артачащийся конь, Рывком метнулся вбок. Я в тот же миг, лишившись чувств, Упал, как сбитый с ног.

Демоны, послушные Духу Южного полюса, незримые обитатели стихий, беседуют о его мстительном замысле, и один из них рассказывает другому, какую тяжелую долгую епитимью назначил Старому Мореходу Полярный Дух, возвращающийся ныне к югу.

Не знаю, долго ль я лежал В тяжелом, темном сне. И, лишь с трудом открыв глаза, Сквозь тьму услышал голоса В воздушной вышине. «Вот он, вот он, — сказал один, — Свидетелем Христос — Тот человек, чьей злой стрелой Загублен Альбатрос. Любил ту птицу мощный Дух, Чье царство — мгла и снег. А птицей был храним он сам, Жестокий человек». И голос прозвенел другой, Но сладостный как мед: «Он кару заслужил свою И кару понесет».