На берегу Севана - Ананян Вахтанг Степанович - Страница 22

И дед повторил песню девушки, полную тоски.

– Так вот, – сказал дед, окончив песню, – спела она, потом подняла лук и стрелы брата и хотела сама биться с Авдал-беком. Но тут бросился к ней второй брат. Он поцеловал сестру в лоб и заставил уйти. А сам крикнул врагу: «Эй, бесчестный, нашу кровь ты увидишь, но сестре не бывать под твоей нечистой кровлей!» Снял он свой колпак, положил на камень, натянул тетиву… Только Авдал-бек знатный был стрелок, птицу в небе находила его стрела. Зазвенела тетива, упал и второй брат. Вырвала еще прядь волос девушка, положила на тело брата и снова запела…

Спев и эту песню, дед Асатур продолжал свой рассказ. Один за другим вступали в бой с Авдал-беком братья Зарэ, один за другим гибли, и каждого из них провожала девушка своей печальной песней. В песнях этих Зарэ восхваляла мужество и смелость одного брата, нежное сердце другого, красоту и стройность третьего, добрую душу и большое сердце четвертого…

Взволнованно пел дед, и тихо плакала, слушая его, Асмик.

– Когда был убит самый последний, младший брат, – досказал дед Асатур, – Зарэ спела свою последнюю песню. Но в ней не было скорби, печали. Песня была полна гнева, звала к мести… – Дед точно помолодел: выпрямился, голос окреп, взгляд ожил, рука сжимала рукоятку кинжала. – Когда Зарэ спела, она взяла лук и стрелы братьев, надела колпак младшего, украшенный шелком, и сама вышла вперед… Какой она была в эту минуту красавицей, гордой, гневной! Авдал-бек спрятался, укрылся за камнями, но орлиный глаз девушки нашел его. Нашла его и стрела ее, стрела справедливой мести за пролитую кровь братьев… Оросила, пропитала кровь семи братьев землю, и земля родила цветок – алый, как кровь.

Окончив свой рассказ, дед Асатур снова взял в рот свою старенькую трубочку, разжег ее и долго сидел задумавшись, окутанный клубами дыма. Долго молчали и ребята. Асмик утерла слезы, встала и, подойдя к Камо, сказала:

– Дай я тебе на грудь приколю этот цветок. Мне кажется, что и ты, как джигит, сможешь защитить свою сестру.

– Сестры у меня нет. Но, если тебя обидят, сумею защитить! – ответил Камо взволнованно.

– Эх, нет у человека даже сестры, чтобы из-за нее на смерть пойти, сердце облегчить! – пошутил Грикор, хотя и у него глаза были влажны.

Все засмеялись: шутка Грикора рассеяла печаль. Ребята поднялись и, срывая цветы, прыгая и смеясь, продолжали свой путь к подножию Чанчакара.

Дед прислушивался к болтовне молодежи, к ее шуткам и вспоминал свою далекую юность. Глядя на своих спутников, он мысленно сравнивал их с цветами, украшавшими окрестные склоны. Но, пожалуй, они были скорее похожи на бабочек, перелетающих с цветка на цветок.

Солнце уже поднялось высоко, и воздух наполнился монотонным жужжанием пчел, стрекотом и гудом насекомых.

Цветы и травы благоухали. Аромат их опьянял и создавал мечтательное настроение.

Но по-прежнему где-то в камышах озера Гилли диким голосом ревел «водяной» и сгонял веселые улыбки с лиц ребят.

– Дедушка, на берегах Гилли тоже много цветов, но почему там они не пахнут так чудесно и сильно? – спросила Асмик, вдыхая аромат нарциссов, большой и пышный букет которых она уже успела собрать.

– Там сыро, доченька. Там много влаги. Где мало влаги и много солнца, там и травы и цветы душистее, – объяснил дед. – Это, доченька, и животные знают. Вот там, в равнине, полно травы, а они так и норовят сюда, где ее мало. А цветы здешние? Охотник Каро – мир его праху! – говорил, что у нас в горах есть такие цветы, что сделаешь настой, выпьешь – сразу на двадцать лет помолодеешь. Куда там порошкам вашим! – пошутил дед. – Тут всё в солнце.

Все выше поднимались в гору герои нашей повести, и весь мир, казалось им, был полон цветов и бабочек.

А внизу, весь в серебряном блеске, лежал Севан.

ТАЙНА МЕДНОГО КУВШИНА

Путь был тяжел, томила жара. Однако ребята одолели крутые склоны Дали-дага и уже приближались к подножию Черных скал.

Угрюмые утесы терраса за террасой поднимались к небу, острыми вершинами упираясь в облака.

Орлы, встревоженные появлением человека, зорко следили со своих неприступных каменных насестов за незваными гостями. Здесь, в пустынях и жутких ущельях одного из отрогов Малого Кавказского хребта, люди появлялись редко.

– Вот они, двери ада, – показал дед Асатур на темневший на одной из скал узкий вход в пещеру.

Невдалеке от скалы стоял старый-престарый дуб. В борьбе с грозными, бушующими на Дали-даге бурями он широко раскинул свои крепкие, узловатые корни, охватив ими пространство величиной с целое гумно.

Подойдя к дереву, старик остановился и сказал торжественно:

– Вот мы и дошли до границы, за которую наши деды не переступали!

– Кроме охотника Каро? – улыбнулся Армен.

– Да, только Каро и решился, за что и был наказан.

– Бедный Каро! – огорченно прошептала Асмик.

– Да, с дэвами дело иметь – не шутки шутить!

– При чем тут дэвы? – рассердился Камо.

– Как «при чем»? – обиделся дед. – А кто сбросил Каро в пропасть?..

– А кто был с Каро? – спросил Армен.

– Кто?.. Никого не было.

– Кто же тогда может сказать, что Каро дэвы сбросили, а не сам он упал, по неосторожности?

Дед недовольно пожевал губами:

– Смеетесь?.. Ну, поглядите-ка сюда – а это чье дело?

Ребята подняли головы. На одной из верхних ветвей дуба висел большой медный кувшин. Его ручка глубоко врезалась в ветку дерева, как бы вросла в нее. Наружу выдавался только круглый бок сосуда.

– Что это, дедушка? – спросил Камо. – Как кувшин попал туда?

И не успел дед слова в ответ сказать, как Камо, поплевав на ладони, полез на дерево.

– Куда, внучек?.. Брось, не лезь. И дерево это и кувшин нельзя трогать – прокляты они! – взволновался дед.

Но Камо и слушать не стал. Он добрался до кувшина и начал внимательно его осматривать.

Кувшин был старый, позеленевший от дождей, от солнца, во многих местах побитый градом, помятый. Видно, много-много лет висел он на этой ветке.

– Сейчас сниму его и брошу вам! – крикнул с дерева Камо.

Но снять кувшин было невозможно. В течение долгих лет ветка росла, утолщалась, вбирала в себя ручку. По обеим сторонам ее в стволе дерева виднелся шрам от старой, давно зажившей раны.

Камо слез с дерева.

– Дедушка, откуда взялся кувшин на макушке дерева? – спросил он.

– Сказал же я – сатанинское дело. Вот что кум Мукел рассказывал… Мудрый человек был Мукел – пусть земля ему будет пухом! – все-то он знал. Давным-давно, говорил он, случилась здесь засуха. Все вокруг пересохло. Голод приступил к своей жатве. Из нашего севанского края многие бежали в Казах – на ту сторону Дали-дага. Там леса, реки, родники. Там не знают, что такое засуха. Истомленные голодом люди с трудом взбирались по каменным, обожженным солнцем склонам горы. Дети изнывали от жажды, умоляли дать им хоть капельку воды.

С женщинами шла юная девушка, красивая, добрая, смелая. Ее звали Каринэ. Взяла Каринэ большой медный кувшин – последнее, что осталось ей на память о покойной матери, – спустилась с ним к Гилли и принесла воды детям. Подбадривая их ласковыми словами, повела вперед.

Но это было тогда, когда они еще недалеко ушли от села. А здесь Каринэ увидела: сидят под деревом женщины и не знают, как помочь детям. А в кувшине Каринэ уже не было ни капли воды. Сердце у девушки разрывалось от жалости, но не могла же она вернуться к Гилли за водой: у нее уже мало было сил и она была голодна, а путь предстоял дальний… Вот и решила она пойти в пещеру на Черных скалах.

Наши деды говорили, что там ад, что там стоит на огне большой медный котел, в котором кипят души грешников. Он-то и шумит, бурлит, клокочет… А эта девушка, Каринэ, рукой махнула: «Мало ли что говорят! Какой там ад! В горе, наверно, журчит вода. Пойду погляжу. Найду воду и детей напою, спасу». И эта отважная девушка взяла кувшин и взобралась на Черные скалы.