Черная ряса - Коллинз Уильям Уилки - Страница 44

Сердце ее болезненно сжалось. Она сказала мягко:

— Я не имела намерения упрекать тебя.

— Ты ревнуешь меня к Пенрозу? — спросил он с горькой усмешкой.

Стелла в отчаянии решилась высказать ему правду.

— Я боюсь его, — произнесла она тихо.

Он взглянул на нее со странным выражением удивления и подозрительности.

— Почему ты боишься Пенроза?

Она не рискнула раздражить его. Голос опять мучил его прошлой ночью. Прежние угрызения совести вырвались наружу в диких словах, когда он задремал на рассвете. Искренне жалея его, она, тем не менее, хотела предотвратить вмешательство Пенроза. Стелла попыталась дать косвенный ответ.

— Не мешало бы сообщить мне, — сказала она, — что мистер Пенроз католический священник.

Он снова опустил глаза на книгу.

— Как ты узнала, что Пенроз католический священник?

— Стоило только взглянуть на адрес твоих писем к нему.

— Почему тебя так пугает, что он священник? На балу у леди Лоринг ты сказала мне, что принимаешь участие в Пенрозе, потому что я люблю его.

— Тогда я не знала, что он скрывает от нас свое звание. Я не могу вполне доверять человеку, поступающему таким образом.

Он засмеялся недобрым смехом.

— После этого можно утверждать, что ты не доверяешь человеку, не выставившему свое имя на книге, написанной им, и таким образом скрывающему, что он автор. Пенроз поступал так по приказанию своих начальников, и, кроме того, мне он открыто объявил, что священник. Если уж порицать кого-нибудь, то порицай меня за то, что я хранил его тайну.

Она отодвинулась от него, оскорбленная тоном, которым были произнесены эти слова.

— Я еще помню то время, Луис, когда ты снисходительнее относился бы к моим заблуждениям, даже если я была не права.

Это простое замечание тронуло его.

— Я не хочу обижать тебя, Стелла, — ответил он. — Но меня немного раздражило, когда я услышал, что ты не доверяешь преданнейшему и лучшему другу, которого только может иметь человек. Разве я не могу любить жену и друга? Ты не можешь себе представить, как я нуждаюсь в помощи и симпатии Пенроза во время моих занятий. Уже один звук его голоса придавал мне мужество. Поди сюда, Стелла, поцелуй меня и помиримся, как говорят дети.

Он встал из-за письменного стола. Она встретила его на полпути, и вся ее любовь, а может быть, и частичка страха вылились в ее поцелуе. Он ответил ей таким же горячим поцелуем, но затем, к несчастью обоих, вернулся к предмету их разговора.

— Милочка, — сказал он, — постарайся полюбить моего друга ради меня и относись с терпимостью к другим формам христианства, кроме той, которую ты исповедуешь.

Ее улыбающиеся губы сжались, и она отвернулась от него. Впечатлительный эгоизм женской любви заставлял ее видеть в Пенрозе похитителя симпатий, которые всецело должны были принадлежать ей. Уходя, она со свойственной ей наблюдательностью заметила открытую книгу на пюпитре с заметками и отметками карандашом на полях. Что бы такое он мог читать, что так заинтересовало его? Если бы он сам не заговорил, она бы спросила его. Но его тоже оскорбил ее внезапный уход. Он заговорил — и в голосе его слышалась большая против обыкновения холодность:

— Я не буду стараться победить твой предрассудок, — сказал он. — Но об одном я должен серьезно просить тебя: когда Пенроз приедет завтра, не встречай его так, как встретила мистера Винтерфильда.

Ее лицо на мгновение побледнело, будто от страха, но бледность тотчас же исчезла. Стелла твердо встретила взгляд своего мужа.

— Почему ты опять вспоминаешь об этом? — спросила она. — Или… — она колебалась и старалась овладеть собой — ..или мистер Винтерфильд тоже твой преданный друг?

Ромейн пошел к двери, будто не доверял себе, если станет отвечать ей, но остановился, как бы одумавшись, и снова обратился к ней.

— Не будем ссориться, Стелла, — произнес он. — Мне только грустно, что ты не можешь понять, чего я лишился. Прием, оказанный тобой Винтерфильду, лишил меня дружбы с человеком, который мне очень нравился и который мог быть полезен мне в моих работах. Ты была в это время нездорова и озабочена болезнью мистрис Эйрикорт. Я уважал твою самоотверженность. Я помнил, ты как-то сказала, что твоя совесть упрекала тебя в недостаточном внимании к матери, когда она была здорова и весела, и я преклонялся перед чувствами, удерживавшими тебя у постели больной. Оттого я боялся сказать хоть одно слово, которое могло бы обидеть тебя. Но из того, что я молчал, еще не следует, что я не был изумлен и огорчен. Не поступай более так никогда.

Он вышел из комнаты. Она стояла как пораженная громом, глядя ему вслед. Никогда еще он не смотрел на нее так, как взглянул при последних словах. Тяжело вздохнув, она овладела собой. Скорее тон, чем сами слова, наполнили ее душу смутным страхом, который странным образом слился с любопытством, возбужденным в ней видом лежавшей на столе книги, испещренной пометками.

Она схватила книгу и взглянула на открытую страницу. На ней были заключительные параграфы красноречивого опровержения протестантизма с точки зрения католицизма. Дрожащими руками она открыла заглавную страницу. На ней была надпись:

«Луису Ромейну от преданного друга и слуги Артура Пенроза».

— Боже, помоги мне! — прошептала она. — Между нами встал священник!

II

ИЕЗУИТ И ХРИСТИАНИН

На следующий день Пенроз приехал к Ромейну.

Радостная встреча между ними была для самообладания Стеллы таким испытанием, какому она еще никогда не подвергалась. Она покорилась с мужеством женщины, счастье которой зависело от показной любезности к другу ее мужа.

Прием, оказанный ею Пенрозу, был безукоризненно вежлив. Когда она воспользовалась случаем, чтобы выйти из комнаты, Ромейн, отворив ей дверь, со взглядом, который должен бил служить ей наградой, прошептал:

— Благодарю тебя!

Она только кивнула ему и убежала в свою комнату.

Даже в мелочах природа женщины испорчена ложью, которую требуют от ее языка и манер искусственные условия современного общества. Когда она решается на более серьезный обман для защиты своих драгоценнейших домашних интересов, ее недостатки выступают с еще большей силой. Тогда самоуважение и воспитание уже не в состоянии сдержать в должных границах обман — это естественное оружие слабого против сильного. В таком случае она в своем ослеплении спускается до таких поступков, которые возмутили бы ее, если б ей рассказывали их про других. Стелла уже тем уронила себя, что тайно написала Винтерфильду. Она сделала это только для того, чтобы предостеречь его от отца Бенвеля, но этим письмом она приглашала его сделаться соучастником обмана.

Утром она приняла Пенроза с радушием, с которым встречают старинного друга.

Теперь, в уединении своей комнаты, она пала духом. Она раздумывала, как ей лучше ознакомиться с содержанием разговора между Ромейном и Пенрозом, который, без сомнения, начался после ее ухода.

— Он будет стараться восстановить мужа против меня, и я для защиты самой себя должна знать, какие средства он намерен употребить.

Эта мысль заставила ее смириться с поступком, к которому она отнеслась бы с презрением, если бы услышала, что его сделала другая женщина.

Был прекрасный осенний день, солнечный и свежий. Стелла надела шляпу и решила прогуляться по саду.

Пока ее можно было видеть из окон людской, она шла прямо, но, завернув за угол аллеи, свернула на извилистую дорожку, ведущую к окнам кабинета Ромейна. В саду кое-где стояли стулья. Она взяла один из них и после минутного колебания села так, чтобы через открытые окна второго этажа слышать голоса разговаривавших.

В это время она услышала голос Пенроза.

— Да. Отец Бенвель дал мне отпуск, — говорил он, — но я приехал сюда не для того, чтобы бездельничать. Вы должны позволить мне употребить свое свободное время самым приятным для меня способом! Позвольте снова быть вашим секретарем.