Рыжая Соня и ветер бездны - Говард Роберт Ирвин - Страница 66

С последними словами карлик забарабанил ногами в дверь лачуги.

— Эй вы, жабы! Отворяйте! Это Биджаз, ваш милый и славный дружок! Он привел к вам большого веселого мужчину! Вам будет хорошо!

Наконец дверь распахнулась. На пороге показались три девушки, как на подбор чернокожие, с иссиня-черными волосами, большими, странно светлыми глазами. Все три были очень маленького роста, почти карлицы.

«Уж не дочери ли Биджаза», подумалось Кадаху невольно. Или его сестры? Хорош карлик!

Маленький сморщенный человечек приплясывал от удовольствия.

— Глядите, жабки, какого я вам привел славного парня! Какой он горячий, какой… живой…

Даже не слишком впечатлительный наемник вздрогнул, услышав, с какой жадностью произнес Биджаз последнее слово.

«Пора», решил он и, ничего не говоря, ударил Биджаза ножом в горло.

Карлик испустил громкий булькающий звук и бесформенной кучей тряпья повалился на грязную землю. Кадах едва успел отскочить, чтобы его не забрызгала кровь, фонтаном хлынувшая из раны.

Против всякого ожидания три девицы, высыпавшие на улицу перед лачугой, даже не вскрикнули. Ни одна из них не переменилась в лице. Выпученными светлыми глазами они неподвижно таращились на мертвое тело карлика.

Кадах наклонился над трупом и двумя взмахами ножа отсек голову от туловища. Шея у карлика была тонкой, как у ребенка.

Голова покатилась в сторону. Превозмогая отвращение, Кадах поймал ее за волосы, ножом раскрыл мертвой голове рот и сунул туда несколько камней. Затем спихнул голову в канаву. Едва вода коснулась век, как голова Биджаза начала двигаться, словно оживая и начиная свою собственную, потустороннюю жизнь. В тот же миг задергалось и обезглавленное тело. С ним происходили странные метаморфозы. Между пальцев рук вдруг выросли перепонки, живот стал толще. Ноги с непомерно большими ступнями судорожно подтянулись к животу, потом выпрямились, снова подтянулись…

Девицы с тупым любопытством наблюдали за этим изменением. Кадах переводил дикий взгляд с обезображенного трупа на затонувшую в грязи голову убитого. С головой тоже происходило нечто странное. Глаза вылезли из орбит, рот растянулся, будто разрезанный у щек ножом… Мертвый Биджаз явил, наконец, свою истинную сущность. Он превратился в огромную черную жабу.

* * *

Беззвездная ночь повисла над Черной Пирамидой. Там, в ее недрах, Ментаптэ лежал на алтаре, окутанный парами черного лотоса. Картины былого величия вставали перед его глазами, словно живые. Они сменяли друг друга, чередуясь и никогда не повторяясь. Ментаптэ не уставал наблюдать за ними. Сам он был центральной фигурой, главным действующим лицом всех происходящих в храме событий. Он был жрецом, верховным магом, хранителем и владыкой пирамиды… иногда ему чудилось, что сам он превращается в пирамиду и продолжает земное бытие уже в нечеловеческом обличии.

От Биджаза не было вестей. Зато бесплотные тени принесенных в жертву девушек и юношей окружали Ментаптэ тесной толпой, выполняя любой его каприз. Снова и снова умирали они на алтаре — под ножом, в объятиях гигантского змея или замурованные заживо. Их поющие, шипящие, молящие голоса ласкали слух жреца.

И вот в этой бесконечной череде юных жертв появилась новая, полная горячей свежей крови. У нее были огненно-рыжие волосы, собранные в косу, перевязанную золотыми и алыми лентами. На лбу и висках девушки покачивались подвески в форме рысей, застывших в прыжке. Она была облачена в облегающую одежду из белого шелка. Разрез, доходящий до бедра, позволял видеть ее белые стройные ноги. Девушка была боса.

При виде новой жертвы Ментаптэ громко застонал от наслаждения. Его тело пронизывали судороги, словно молнии, когда он думал о том, как ее белое горло покорно изогнется под его рукой и живая сталь ножа соединится с горячей кровью, бегущей под этой нежной кожей.

Девушка начала ходить вокруг Ментаптэ по кругу. Молодой жрец, не шевелясь, смотрел на нее. Он был не в силах отвести от нее глаз. Её плотные тени со слабыми криками вились вокруг Рыжей Сони, однако она не обращала на них внимания. Ее взгляд был прикован к молодому жрецу.

Постепенно круги сужались, шаг убыстрялся. Вот она начала что-то напевать сквозь стиснутые зубы. Какая-то завораживающая мелодия, способная лишить воли. Посвященная! Юная, полная сил Рысь!

Приподнявшись на алтаре, Ментаптэ протянул к ней трепещущие руки. Жертвенный нож дрожал в его пальцах. Пары черного лотоса, дотекавшие из курильницы, стоявшей у подножия алтаря, становились то гуще, то жиже.

Вот девушка приблизилась к жрецу. Он загустил пальцы в ее шелковистые волосы, осторожно вытащил из косы ленту. Прохладное душистое пламя ее волос на миг окутало его, и он задохнулся.

Соня затаила дыхание. Она знала, какую опасность таит в себе черный лотос. Наркотик! Несколько вдохов — и она, подобно Ментаптэ, перестанет отличать явь от реальности. Скорее, скорее!..

Не переставая напевать, Соня бережно взяла Ментаптэ за руку и уложила его на алтарь. Он лег, потянул ее за собой, и она прикорнула следом. Ментаптэ забормотал нежные слова. Он обожал эту женщину. Он обожал ее кровь, ее волосы, ее солнечную природу. Он жаждал обладать ею.

Медленно Ментаптэ поднял руку с ножом. Соня стиснула пальцы на его запястье. Ментаптэ застонал от этого прикосновения.

— Ты еще лучше, еще жарче, чем я думал,— пробормотал он.— Сет! Подземная река наполнится живой кровью! Она выйдет из-под пирамиды, зальет Карос и захлестнет Птейон! О, молодая Рысь! Какая жгучая сила заключена в тебе!

Так. Можно позволить себе один вдох. В запасе останется еще один. Соня осторожно втянула в себя воздух сквозь сжатые зубы. Сладковатый аромат черного лотоса заполнил ее рот. На мгновение перед глазами расплылись темные и золотые круги.

Пора!

Резким движением она вырвала нож из руки Ментаптэ. Одновременно с тем левой рукой она схватила молодого жреца за волосы и отогнула его голову назад. Широко раскрытые темные глаза молодого жреца смотрели на нее восторженно, с бесконечной любовью и ожиданием. Соня не колебалась. Одним движением она перерезала жрецу горло.

Черная кровь хлынула фонтаном, заливая: алтарь. Соня спрыгнула с камня и отбежала в сторону. Шипя, пузырясь и источая немыслимое зловоние, кровь Ментаптэ быстро исчезала в черном камне алтаря. Камень впитывал ее, как губка.

Соня почувствовала, что ее бьет крупная дрожь, и с трудом взяла себя в руки. Она потерла лицо ладонями, взывая одновременно к Кобылице и к Рыси — своим покровительницам, дабы они дали ей силу и спокойствие.

Когда Соня отняла от лица руки, она обнаружила, что в храме никого, кроме нее, нет. Неплотные тени, кружившие здесь, точно бабочки, исчезли.

Только на камне алтаря в неестественной позе лежал скорчившийся труп Ментаптэ. Жертвенный нож остался торчать у него в горле.

* * *

— Ты храбрее меня,— признал Кадах, когда вечером того же дня они с Соней ехали прочь от Кароса и обменивались впечатлениями о случившемся.— Но и мне досталось! Я чуть не обмочился, когда этот мерзкий сморчок превратился в жабу. Интересно, эти девки — его дочери или сестры? Мне только сейчас пришло в голову, что он обращался к ним — «жабки».

— Может быть, дочери. А может, они из одного племени людей-лягушек… Я слышала, что в Стигии существовало такое,— отозвалась Рыжая Соня.

— Какая мерзость,— с чувством проговорил Кадах.

Вечерело. Наемник и Рыжая Соня продолжали путь, решив отъехать от Кароса на возможно более дальнее расстояние. Они вообще стремились побыстрее покинуть пределы Стигии. Оба чувствовали, что сыты этой древней страной и ее зловещими тайнами по горло.

— Интересно, что случилось с Хозяином Сновидений? — спросила Соня.

— Спроси его, когда он явится к тебе во сне, — предложил Кадах.

— Думаю, теперь он обрел покой. В таком случае я больше его не увижу — ни во сне, ни наяву.