Чеченская рапсодия - Иванов-Милюхин Юрий Захарович - Страница 26

— Мадемуазель, этого месье надо немедленно отвезти к доктору, — еще издали закричал он.

— Вот как! — Сильвия воткнула руки в бока. — И на чем вы прикажете его туда доставить?

— У него имеются прекрасные лошади, которых я поместил в конюшню.

Девушка немного подумала и облегченно встрепенулась.

— Вы правы, у месье Буало должны быть и деньги, на которые можно купить хорошую коляску, — как бы приходя к окончательному решению, она добавила: — На ней я отвезу его домой и доеду сама. Будем считать, что на этом наше опасное путешествие благополучно завершилось.

Глава пятая

Прошло полтора месяца с того дня, когда абреки захватили Петрашку, младшего из братьев Даргановых. Никаких вестей ни от похитителей, ни от похищенного не было, словно ничего не произошло, и это обстоятельство казалось отцу и матери самым страшным. Если бы похитители сообщили им сумму выкупа, то стало бы намного легче — Дарган с Софьюшкой за сына не пожалели бы ничего, даже обнаруженного случайно бриллианта и всех прочих сокровищ, имевшихся дома. Мужчины не могли смотреть в глаза женщинам, а те не знали, куда девать себя от бессилия. Несколько раз вместе с русскими солдатами сотник с сыновьями посещал чеченские аулы на левом берегу Терека, но возвращался оттуда без всяких известий. Ответ на все его вопросы был один — похищенного казака никто в глаза не видел, а Муса ушел в горы с отрядами имама Шамиля. Сказывались и последствия набега, во время которого глава семьи порубил всех до единого разбойников, плененных казаками. Теперь даже мирные горцы старались объезжать усадьбу Даргановых стороной.

Назревали новые схватки, казаки выставили вокруг станицы дополнительные посты, связав их верховыми вестовыми, на подворье сотника дневал и ночевал казачий патруль. Сам Дарган тоже не мог простить себе мимолетной слабости, терзаясь тем, что если бы он не уничтожил взятых в полон абреков, то давно обменял бы их на младшего сына, и Петрашка уже уехал бы в Москву и продолжил бы учиться.

Но время шло, настала пора Захару одному отправляться на учебу. Он отказывался ехать, противился упрекам родителей, гнавших его в Санкт-Петербург, считая себя виновным в исчезновении брата. После приказа, поступившего от атамана Кавказского линейного войска, станица опустела едва не в половину — вместе с русскими полками часть казаков ушла в поход. Войсковое начальство решило не брать Даргана со старшим сыном, которые отвечали за охрану родной станицы. А набеги абреков не прекращались ни на один день, они даже усилились по всей Кавказской линии от Кизляра до Моздока. Ко всем неурядицам добавились постоянные дожди, принесшие с собой промозглую погоду…

В один из вечеров вернувшийся с кордона Захарка поставил ружье в угол, сбросил на лавку мокрую бурку, стряхнул с папахи воду и подсел к отцу, перебиравшему упряжь. За недолгое время после исчезновения Петрашки он превратился в настоящего джигита с прожаренным солнцем, обветренным лицом, с потемневшими усами и отросшей светлой бородой. Он сутками не вылезал с казачьей заставы, удивляя всех своим упорством. Правая рука его постоянно ласкала рукоять кинжала, за поясом торчал пистолет, и можно было не сомневаться, что оружием средний сын сотника овладел в полной мере.

Панкрат, вошедший следом за ним, молча прошел в свою комнату и там начал переодеваться в сухую одежду. Размолвка между братьями еще не угасла, но службу они несли вместе.

Заметив рядом с собой Захарку, Дарган поднял вверх здорово поседевшую голову.

— Снова о Петрашке никаких известий, сынок? — в первую очередь спросил он.

— На этот раз разведать кое-что удалось, — принимая из рук мамуки кружку горячего чая, ворохнул белокурыми кудряшками средний брат. — Взяли горного чеченца, он встречался с нашим кровником Мусой.

— И что?.. — сотник поспешно отложил сбрую. — Про парня, говорю, спрашивали?

— Спрашивали, батяка, но абрек сказал, что в высокогорных аулах рабов из пленных русских и казаков достаточно, — студент отхлебнул из кружки. — В равнинных селениях тоже есть, но в них держать заложников опасно из-за частых проверок царскими патрулями.

— Это мы и без него знаем, — перебил Дарган. — Ты скажи, по нашему делу хоть какая-нибудь зацепка объявилась?

— Горец утверждал, что в селении Цахтуры он сам видел похожего на меня заложника. Тот казак принял мусульманскую веру и был приставлен чабаном к отаре.

— Им сбрехать, что воздухом подавиться. Цахтуры… Я про этот аул что-то слышал, — сотник посмотрел на среднего сына. — А где находится то селение?

— За перевалом, на склоне горы со снежной вершиной. Она от нас видна как на ладони, только со всех сторон окружена хребтами.

Дарган задумчиво огладил бороду и вытащил из кармана чинаровую трубку без табака. Когда он волновался, то всегда тянулся к ней.

— Петрашка мало похож на тебя, он больше в мать, только глаза темные, — начал он рассуждать как бы с самим собой. — Но это если присмотреться, а издали ясно, что вы — сыновья одних родителей.

— Я на Панкратку тоже не смахиваю, он вообще почти русый, — пожал плечами Захарка — А секретчики с кордона нас всегда путают.

— Ежели папахи пониже надвинуть, то близнецами станете, — усмехнулся сотник. — Глазами да губами вас наделила мамука, а носами с подбородками — я. Только цвет глаз у вас не голубой, а темный, как у предков со стороны вашей бабки.

— Мамука рассказывала мне так же.

— Но дело не в этом. Если абрек видел Петрашку издали, то он мог заметить и вашу схожесть.

— Батяка, они с бандой проходили по склону горы, а тот казак как раз чабанил.

— А почему горец решил, что чабан из казаков?

— На нем была наша одежда.

— Вы того абрека в комендатуру спровадили?

Захарка повертел кружку в руках, поставив ее на лавку, отвернул голову:

— Ты же знаешь, с тех самых пор мы пленных не берем.

Из своей комнаты вышел Панкрат, присел по другую сторону от отца. Аленушка тут же сунула ему кружку с чаем.

— А ты что скажешь? — повернулся к нему Дарган.

— Надо идти выручать Петрашку, — спокойно отозвался хорунжий.

— Откуда известно, что это ваш брат?

— В том ауле не один казачий чабан, с недавних пор Шамиль сделал из него неприступную крепость с крупным гарнизоном, приказал пригнать заложников и обратить их в мусульманскую веру. Кто отказывался, тем перерезали глотки, остальные согласились воевать против русских на его стороне.

— Вот почему про аул Цахтуры мало разговоров, и отчего Муса не требует с нас выкупа. С него самого шкуру давно спустили, — машинально трогая пальцами рукоятку кинжала, протянул сотник и поднял на сыновей подернувшиеся тревогой глаза. — Однажды я ходил по той тропе через перевал, когда на Туретчину призывали, и видел тот аул среди гор. Место дикое и уединенное. Если Петрашка там, то путь к нему не близкий и опасный, ко всему, он вряд ли станет принимать басурманскую веру. Но если Муса намекнул Шамилю, что за этого казачка можно запросить большой выкуп, то сын должен быть еще живой.