Воин. Возвращение - Говда Олег Иосифович - Страница 63

Чирк, и шнурок уступил лезвию моего ножа почти без сопротивления.

Я выпрямился и протянул хранилище душ рейнджеру.

— Это передай Титычу. Береги его больше жизни. Пока мешочек в наших руках, гоблины не посмеют нарушить перемирие.

— А ты?

— А мне в Рощу… Уговор — дороже денег. Все, шагай… Обойдемся без объятий. Тем более все равно никто не видит… — последние слова я прошептал уже в спину, стремительно удаляющемуся товарищу.

Потом схватил за грудки Гырдрыма, крепко встряхнул и для быстрейшего достижения необходимого результата, отвесил вождю хлесткую оплеуху. Увы — болезнь была сильнее лекарства. Пришлось прибегнуть к самым решительным мерам. Я ухватил гоблина за уши, и стал их тереть со всей пролетарской яростью. Подействовало.

Вождь замычал и приоткрыл глаза.

— Убью…

— Успеешь. Сейчас слушай и запоминай… если сможешь.

— А ты кто такой?

Гырдрым честно таращился на меня, но в его глазах стояла такая муть, что даже зрачки спрятались.

От очередной пощечины аж ладонь заныла. Зато и в мозгах у вождя прояснилось.

— Ты чего? Разве уже послезавтра?

— Да… — объяснять истинное положение вещей пришлось бы слишком долго. — И я иду в Рощу! Ждите моего возвращения! А чтоб вам ничего лишнего в голову не взбрело — я ваши души спрятал в надежном месте! Ты меня понял?

— Да…

— Вот и хорошо… Только не наделайте глупостей, а я свое слово сдержу.

Гырдрым уже пришел в себя достаточно, чтоб принять более осмысленное участие в диалоге, но ему мешала тяжесть женского тела, придавившего ноги. Вождь бесцеремонно отпихнул свою леди, да так что бедняжка откатилась к кострищу. Угодив при этом жирными волосами прямо в еще тлеющие угли. Умирающий огонь в тот же миг благодарно и жадно набросился на нечаянную пищу.

Вопли самым радикальным методом оболваненной под Котовского красотки не обладали силой Трубного гласа в Судный День, но полуживых соплеменников подняли на ноги на раз. И лагерь гоблинов буквально ожил!..

Что ж, видимо, и в самом деле пришла пора прощаться с негостеприимным табором. И поскольку он сам никоим образом не спешил 'уходить в небо', я совершенно по-англицки, бросился к ближайшим кустам. Ваш покорный слуга не настолько жаден к славе, чтоб дожидаться аплодисментов, переходящих в бурные овации или, что гораздо больнее — в конструктивную критику. Тем более, когда впереди у меня еще столько интересных и важных дел.

Раздайся Мрачная Роща, я иду!..

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

(проходная)

'О, наслажденье скользить по краю,

Замрите, ангелы, смотрите, я играю,

Моих грехов разбор оставьте до поры,

Вы оцените красоту игры'.

Глава двадцать шестая

Он сидел возле старого сруба, прямо на не остывшей еще после жаркого лета земле. Сидел, закрыв глаза и опираясь спиной на объект 'И-4', как огражденный родник обозначался на набросанной мне впопыхах схеме, почти сливаясь с очарованием осени. При этом явно желая быть замеченным. Но, привычка — пуще неволи. Навыки, вколоченные в подсознание вражескими снайперами, как известно: не пропьешь. Он и не пропил. Прапорщик Шведир погиб совершенно трезвый. Из-за чужой оплошности. Впрочем, ту растяжку и он бы не заметил.

Короче, если б у бабки выросли… усы, стала б бабка дедом. Это только в моих похождениях в жизни появилось сослагательное наклонение, а в том мире все случалось без вариантов. Растяжку не заметили, Швед мертв, я — жив. Пока. А сейчас он сидит передо мной, и по обыкновению жует травинку. Как говорится: жизнь полна неожиданностей. Или это опять проявились мои бонусные возможности?

— Чего завис? — жизнерадостно улыбнулся рекомый покойник. — Подходи ближе, не боись. Я не заразный…

— И тебе не кашлять, — пробормотал я не слишком внятно, но хоть с шага не сбился. А то уж совсем неудобно получилось бы.

— Думаешь, я твой глюк? — еще шире улыбнулся Швед.

Не выдержав такой оживленной артикуляции, травинка выпала у него изо рта, тем самым разорвав кокон наваждения. Плевать, я не прокурор, чтоб выяснять: что, откуда и почему? Как сказал, не помню кто, если что-то выглядит, пахнет и на вкус не отличается от колбасы — значит, это и есть колбаса. Сравнение далеко не этичное и ни разу не политкоректно, но именно в эту минуту мне, вспомнилась именно колбаса, которую Мыколе Шведиру к большим религиозным праздникам присылали из родной деревни. Сырокопченую, начиненную крупнорублеными кусками свинины, почти без специй, но с запредельным количеством чеснока. О ее наличие в посылке заблаговременно узнавал весь личный состав, находящийся в подветренном секторе с расстояния в пару километров.

— Думать положено тому, кто звездочки на плечах рисует, а наше дело строевым шагать.

— Ага, — хохотнул Николай. — Ты мне еще напой: 'Выше ногу папуасы, Кордашу нужны лампасы, а Хоме три звезды, остальное до…'

Потом пружинно вскочил и… протянул открытую ладонь.

— Здоров будь, Рак.

— Да пошел ты… — проворчал я в ответ, шагнул навстречу и со всей силы сжал товарища в объятиях. Аж хрустнуло. На ветку наступил, наверно…

— Живой, чертушка…

— Как тебе сказать, — Швед не отстранился, но и значительных усилий в процессе обнимания не приложил. — Помнишь, куда меня? — он демонстративно задрал подбородок.

Да, ничего не скажешь. Распоротое осколком горло, чисто теоретически, можно зашить. Но чтоб даже шрама не осталось? Так не бывает.

'Бывает, бывает!..'

— Ну и каков твой приговор?

Швед перетек чуть назад. Собственно, я и не удерживал уже, сосредоточившись на чистой, даже без царапин от бритья, шее товарища.

— Знаешь, Мыкола, — я был искренен, как на исповеди. — А мне это совершенно по бейцам. Главное, что ты — вот. Здесь, рядом… — и потянул через шею, висячую на ремешке флягу с крепким медом. — Дернем, за встречу?

— Легко… Чтоб наша доля нас не чуралась…

Швед принял посудину, ловко выдернул чоп* (*пробка) и с наслаждением направил струю горилки прямо в глотку. Только забулькало…

— Ух, хорош напиток!.. — довольно отер губы и передал фляжку мне.

— Чтоб лучше в мире жилось… — закончил я любимый тост прапорщика и уверенно допил остаток более чем полутора литровой емкости.

Перевел дыхание и вернулся к более прозаической, но по степени важности, далеко не последней теме разговора.

— Ты тут именно меня дожидаешься, или мы случайно на одной тропинке оказались?

— Не умничай, Влад. Меня же убили, а не контузили… — он нагнулся и сорвал очередную травинку. — Случайно… Это тебе, городскому, все зеленое — зелено. А я такого у нас не видел. Так что вряд ли на этой планете, кроме нас с тобой еще земляне найдутся.

— Вот только не надо, Мыкола, из себя смесь Лиденброка с Паганелем изображать. Я и так знаю, что хитрее хохла зверя нет. Колись по-доброму: кто и с какой целью тебя в засаду поставил?

— Чуть что, так сразу хохол… — ухмыльнулся прапорщик. — А евреи на что? Но, ты прав. Я здесь, чтоб держать и не пущать. А также возвращать обратно заблудших…

'Бабушка, ты сюда не ходи, ты туда ходи… — насмешливо подсуетилась память. — А то снег — башка попадет, совсем мертвый будешь…'

— Интересно девки пляшут. Это что ж там такое заныкано, что они… — я неопределенно покрутил головой, — сволочи, так подсуетились. Аж тебя в охранение выставили?

— Ну, так, разве кто-то другой тебя шального остановит?

— И обратно ты прав, Швед, — кивнул я. — Но на этот раз, остановить меня, и тебе не удастся.

— Уверен?

— Как в рассвете… Слишком многие концы там завязаны… Так что, извини, брат. В фильмах обычно прибавляют: 'ничего личного', но тут другой расклад.

— Влад, — прапорщик понизил голос, как бы невзначай передвигая руку на ремне автомата. — Я не пугаю, но Устав караульной службы ты не хуже меня знаешь.

— Первый в голову, второй в воздух? — я посмотрел в лицо Николаю и увидел там не только досаду и обиду, но и решимость. — Неужто стрельнешь? Не верю.