Девять королев - Андерсон Карен - Страница 11

– Похоже, ему таки удалось тебя обольстить: ты говоришь его словами, – сказал Марк и грустно покачал головой. – А не кажется ли тебе, что гражданская война сама по себе большее зло, чем бездарный правитель? Ты думаешь, варвары будут сидеть и ждать, пока Рим довоюет сам с собой?

Грациллоний вспомнил Парнезия.

– Вал устоит, клянусь тебе!

– Скотты обойдут его на лодках. Саксы пройдут на галерах Восточным морем.

– У Рима хватит сил совладать и со скоттами, и с саксами.

Они снова замолчали. Затем Марк повернулся к Грациллонию, и глаза его сверкнули.

– Так вот куда тебя послал Максим…

Грациллоний, прикусив губу, кивнул.

– Кажется, я догадался. Но мне хотелось бы услышать это от тебя. Митра свидетель, что твоя тайна со мной и умрет.

– Ис, – сказал Грациллоний.

Марк вздрогнул, отступил на шаг и осенил Грациллония Крестом Света, изображаемым на щите Господа – Воителя Митры.

– Жуткое место, – сказал он. Грациллоний пытался казаться невозмутимым.

– В конце концов, там слишком давно никто не бывал, вот люди и плетут всякие небылицы. А что мы знаем о нем? Что знаешь ты, отец?

Небеса вдруг потемнели, как будто в вышине угасли божьи свечи. Над горизонтом собирались тучи. Порыв ветра взметнул вокруг одинокой ивы ворох палой листвы. Голые прутья ее взметнулись было, но ветер уже умчался в поля, пригибая траву и ломая высохший вереск. В наступившем средь дня полумраке солдаты, копошившиеся возле своих кожаных домиков, казались детскими кукольными фигурками. Их суету надменно наблюдал паривший на громадной высоте ястреб, утративший свой световой ореол, но не слившийся с небом.

Марк в раздумье потер висок.

– Мне самому там бывать не доводилось, – сказал он. – Но я кое-что слышал от других капитанов. Трое или четверо были в Исе. Каждый – по разу. Туда не больно-то рвутся. А Ис не больно-то гостеприимен. Капитаны эти рассказывали, что город прекрасен. Так прекрасен, что трудно описать. Город ста башен. Но там все по-другому. Все… Даже веселые дома…

– Но они наши федераты, – напомнил Грациллоний.

– Формально – да. А на деле? Последний римский префект покинул Ис – знаешь, когда? Двести лет назад!

– Ну и пусть, – не сдавался Грациллоний. – А следующим буду я!

– Тот, кто удержит Ис от вмешательства в нашу внутреннюю распрю, буде таковая случится – да охранит нас Митра! – окажет неоценимую услугу Максиму. Тогда поддержки у наших императоров поубавится.

– У меня большие полномочия, отец. Союз против пиратов, восстановление торговли и многое другое. Я открою Ис цивилизованному миру… римский Ис. Дай мне несколько лет, и о нем заговорят, как о богатой и могущественной провинции Империи, королеве северных морей. Вот увидишь. Ведь нельзя же всерьез считать огромный прекрасный город логовом колдунов и ведьм!

Выслушав эту горячую тираду, Марк Валерий Грациллоний печально улыбнулся:

– Что ж, дерзай, сын. И помни: со щитом или на щите – ты римлянин!

Только много ли их осталось, истинных римлян? Римлянами теперь называют себя и вчерашние варвары, без капли римской крови в жилах. Они не знают языка Рима, они никогда не видели Матери городов… Как долго сможет Рим рассчитывать на их преданность, когда прельщают и манят отовсюду новые боги?

Глава четвертая

Вокруг было море. Раздув паруса, ветер гнал шхуну навстречу кудрявым облакам и малахитовым волнам. От соленого воздуха кружилась голова. Грациллоний стоял возле фигуры лебедя с длинной изогнутой шеей, украшавшей правый борт, и озирал морские просторы. Он был счастлив. Он улыбался. Позади оставался скалистый британский берег, уже почти неразличимый, лишь смутно мерцало в той стороне пятно молочного цвета – фарос Дубрия. Впереди был туман.

Отец учил его: «Представь, что ты сливаешься с кораблем. Что тело твое – стремительный корпус, а руки – мачты. И сразу прекратится качка, исчезнут тошнота и головокружение». Мальчишкой Грациллонию нравилось воображать себя белым парусом. И сегодня он опять превратился в корабль. А завтра будет шагать по твердой земле. Земля не раскачивается из стороны в сторону. На земле многое зависит от твоей свободной воли; на море же человек остается наедине с Господом и всецело подвластен воле Его. Хвала и благодарность Митре за то, что Он исполнил тайное желание одного из своих грешных чад, Гая Валерия Грациллония, и пусть ненадолго, но вернул ему пьянящее чувство свободы, разлитое в морском ветре.

Отчаянно жестикулируя, к нему подбежал капитан.

– Скорее, центурион! Парни там сцепились не на шутку. Как бы беды не вышло!

– В чем дело, капитан?

– У ваших морская болезнь, центурион. У многих. Ну, кого-то и вывернуло на палубу, сразу после уборки. Вахтенные заартачились и не хотят мыть заново. В общем, слово за слово…

– Хороша же у вас на флоте дисциплина! – Грациллоний круто развернулся и направился в сторону палубы.

– Парни и так недовольны, центурион, – оправдывался капитан на ходу. Он еле поспевал за Грациллонием. – В это время флот обычно стоит в гавани, а мы сидим по домам. Если бы не предписание командующего…

На открытом пространстве у мачты в два ряда стояли легионеры. Меньше половины – это Грациллоний определил еще издали. Остальных свалила морская болезнь. Моряков было больше. Они полукругом обступили солдат и размахивали кулаками, подзадоривая друг друга. Рулевой и вахтенные, которых долг удерживал на местах, выкрикивали угрозы издали. Солдаты не решались обнажить мечи без приказа, но кулаки были сжаты, глаза налились кровью. Достаточно лишь искры – и вспыхнет драка. На поясах у матросов висели длинные кривые ножи, и кое-кто уже нервно постукивал пальцами по рукояткам.

Перед заводилой, рыжим долговязым матросом, стоял, что-то негромко втолковывая ему, Квинт Юний Эпилл, помощник центуриона. В жилах этого коренастого воина текла кровь добуниев с примесью италийской, и Грациллоний не ошибся, выбрав его своим помощником. Ему было далеко за сорок, и боец он был опытный, бывалый. Молодежь лезет на рожон, а Квинт Юний всегда действовал обдуманно и хладнокровно. На него можно было положиться.

– Придержи свой язык, матрос! Вот мой тебе совет – придержи язык, – Квинт Юний казался спокойным, но не сводил с матроса тяжелого взгляда. – И успокой своих молодцов. Вы оскорбляете не нас, вы оскорбляете Августа, которому мы служим. А это серьезное преступление.

Рыжий на мгновенье смешался, не ожидая такого поворота. В поисках поддержки он оглянулся на своих приятелей, потом, нагло ухмыляясь, выкрикнул:

– Да что ты, солдатик! Мы и в мыслях не держали оскорблять Августа, да продлит Господь его дни! Мы просто думаем, чего это в легионах вдруг решили разводить свиней и взяли тебя на племя? Или легионерам надоело тешиться с овцами? А свинка – она все ж поласковее будет?!

– Извинись, матрос, – Квинт Юний побагровел. – Извинись, не то я вобью эти слова тебе в глотку, вместе с твоими гнилыми зубами!

– Извиняюсь, извиняюсь, – продолжал паясничать рыжий. – Ты, конечно же, не свинья! Не совсем свинья. Свинья, но не совсем. Твой папаша – вот он был свиньей. А мамаша твоя – шлюха.

Воздух огласился боевым кличем Второго легиона Августа. Кинан, из демециев, юный сорвиголова, не выдержал, прыгнул на рыжего и вцепился ему в глотку. Оба покатились по палубе.

– Стоять! – крикнул Грациллоний. – Эпилл, прекратить драку! Стоять! Никому не двигаться!

Легионеры замерли. Капитан выхватил из-за пазухи кусок просмоленного каната и что было сил принялся лупить им матросов по головам. Матросы с криками бросились врассыпную. Квинт Юний Эпилл подбежал к дерущимся, схватил их за волосы, рывком потянул на себя, приподнял и с силой бросил о палубу. Удар привел их в чувство. Кинан и матрос разжали объятия и вскочили на ноги. Оба покачивались и, тяжело дыша, поводили по сторонам мутными, непонимающими глазами.