Девять королев - Андерсон Карен - Страница 24

Он помолчал немного и добавил суровым тоном:

– Священная обязанность короля, где бы он ни находился, поспешить в Красный Кров, лишь только гонец принесет известие, что Молот Притязания ударил в Щит Вызова.

В памяти Грациллония вихрем пронеслись события прошедшего часа, и он почувствовал, как холодок пробежал у него по спине. Колконор, не нарушая закона, мог покинуть Красный Кров нынче же на рассвете. Тогда вошедших в город римлян приняли бы городские старейшины, а у Колконора хватило бы времени, да и ума обдумать положение и, пожертвовав толикой власти, согласиться с предложениями Максима. Вместо этого трое его жен, как видно, сначала поощряли его непотребный разгул, потом принялись подстрекать его к ссоре. Умело и коварно, как мстительные фурии. Неотступно, как обложившие медведя псы. Уязвленная гордость не позволила одурманенному варвару пойти на попятный. Колконор был обречен на поединок и гибель.

А сам Грациллоний? Он знал за собой недостаток – чрезмерную вспыльчивость. Да и оскорбления, которыми его осыпал Колконор, трудно было оставить без ответа. И все же он был офицер на государственной службе. От успеха его миссии зависела судьба империи. Что же помешало ему сдержаться? Как мог он ввязаться в драку, исход которой был непредсказуем? Распорядись судьба по-иному – и что стало бы с его людьми? С его миссией? Демоны, не иначе, овладели в тот миг его душой!

Треснуло горящее полено. Багровое жало пламени метнулось вверх, выпустив рой искр. Тихий шелест прошел по знаменам. Дрогнули, качнулись и продолжили настенный хоровод тени.

Грациллоний тронул языком пересохшие губы.

– Поймите, жрец Сорен…

– Нет, повелитель, – вежливым тоном перебил его Сорен. – Всего лишь Оратор. Я исполняю некоторые обряды и веду хозяйство Его храма – в этом смысл моего служения Таранису. В миру же я советник суффетов и распорядитель в Большом дворце. Как видите, я весьма усерден. Теперь вы, повелитель, высший жрец и Его Воплощение.

– Послушайте, – твердо сказал Грациллоний. – Я гражданин Рима и нахожусь на государственной службе. Это первое. Другое – это то, что я поклоняюсь Митре. И что бы со мной ни случилось, я останусь римским офицером и буду служить Риму. И Митре.

В дымном полумраке Грациллоний не мог разглядеть, появилась ли гримаса недовольства на лице Сорена. Однако голос Оратора был спокоен:

– Не думаю, что вам понадобится поступаться совестью. Насколько мне известно, митраисты уважают чужие верования. А уж вера самого короля – это его частное дело. Помимо непременного условия выйти в случае вызова на поединок – а вызов, я полагаю, последует теперь не скоро, – обязанности короля не слишком обременительны. Ис – древний город. Самые разные люди в течение сотен лет всходили на его трон. Были среди них и римляне. Но пройдемте же…

Другая половина дома была разделена на небольшие комнаты, уютные, со стеклянными окнами, фресками на стенах, с изразцовыми подогревающимися полами. Что поразило Грациллония – это стулья со спинками и подлокотниками. Сорен без тени усмешки заметил, что для исанцев стулья – обычный предмет обихода, даже в самых простых домах.

В одной из комнат была устроена купальня. Слуги помогли ему раздеться, и Грациллоний с наслаждением погрузился в горячую, с добавкой терпкого ароматного настоя, воду. Он чувствовал себя полностью опустошенным. Долгий переход, странный и страшный бой… И только Митре ведомо, что ждет впереди. Он устал, тело его и душа просили отдыха.

Слуги ждали конца омовения. Они бросились к нему, присыпали порошками ссадины и кровоподтеки, перевязали предплечье, растерли, умастили тело благовонными мазями.

В соседней комнате для него было приготовлено одеяние, почти такое же, как у Сорена. Все пришлось впору, даже мягкие сапоги превосходно выделанной кожи. На грудь ему слуги навесили украшение в виде золотого солнца с длинными острыми лучами на массивной золотой цепи. Вокруг солнечного диска переливались жемчуга и рубины. Почтительно склонив голову, управитель вручил ему молот с дубовой рукоятью. Свежий лавровый венок Грациллоний, повертев, отложил в сторону.

Какие-то люди появлялись и исчезали; слуги с озабоченным видом бегали из комнаты в комнату, перекидываясь короткими фразами на незнакомом языке, хлопотали, к чему-то готовились. Сорен, сопроводив Грациллония до купальни, исчез-ушел в город. Слуги не знали латыни, и чтобы понять, что происходит и к чему следует готовиться, Грациллонию пришлось изъясняться с управителем на ломаном озисмийском.

Исанцы высыпали на улицы, кричали, плакали, пели. Надрывались, нацелив широкие медные раструбы в небо, трубачи на крепостных стенах.

– Аллелу! Аллелу! – ревела возбужденная толпа. – Король умер, да здравствует король! Во имя Белисамы, Тараниса, Лера! Все на коронацию! Все на коронацию! Да здравствует король!

Распахнулись ворота храма Трех, чтобы выпустить три попарно запряженные колесницы с кумирами богов. Парой белых коней была запряжена колесница со статуей Белисамы, парой гнедых – со статуей Тараниса. Лер ехал на вороных. Народ забрасывал колесницы цветами; в распущенные волосы женщины вплетали цветочные гирлянды. Под грохот литавр и пронзительные трели рожков простой люд, распевая и приплясывая, двинулся к амфитеатру. Ясная безветренная погода казалась добрым предзнаменованием. Те, кто остались дома, готовились к вечернему пиршеству.

Придворные не принимали участия в общем веселье: они были заняты священными приготовлениями. Королевские егеря обложили кабана в Священном лесу, подвесили его тушу над трупом Колконора и перерезали ему глотку, чтобы кровь стекала на поверженного короля. Кабанье мясо, тушенное в освященном котле, станет главным блюдом на королевском пиру в Красном Крове.

В Исе, как и в Риме, запрещалось хоронить покойников в пределах города. Кладбище на мысе Рах под маяком давно переполнилось, поэтому тела усопших на похоронных барках выводили в море и там затопляли, препоручая бренные останки Леру. Однако тело короля по традиции переносили в храм Тараниса и предавали огню; затем с борта боевого корабля пепел развеивали поблизости от острова Сен, во имя Белисамы, Звезды Моря.

Все это рассказал Грациллонию управитель. Новый король, отпировав на Пиру Победы, первую ночь проводит в Красном Крове, после чего обычно переселяется в городской дворец. Королев он посещает в их дворцах либо приглашает к себе – как ему будет угодно.

– Королев?! – вырвалось у Грациллония. – О Геркулес! Сколько же их? Кто они?

– Девять, мой господин. Они галликены, верховные жрицы Белисамы. Но… Король не обязан… Только в случае, если будет на то Ее воля… Простите меня, мой господин, – мирянину не должно обсуждать подобные материи. Это древние законы города Ис. Глашатай вот-вот вернется и расскажет все, что мой господин пожелает узнать.

Не успел Грациллоний оправиться от изумления, как слуга объявил о прибытии герольда. Герольд в изумрудно-сером, с плюмажем из павлиньих перьев на голове, принес весть о начале шествия. Народ желал видеть своего короля, воплощение бога и божественных сил на земле.

Снаружи его ждал Сорен в окружении прелатов храма Тараниса. Легионеры стояли чуть поодаль; они еще меньше Грациллония разбирались в происходящем и вопросительно смотрели на командира, ожидая команды. Грациллоний приказал солдатам направляться к амфитеатру. Новый король является со своей гвардией, подумал он. Как странно. Хотя здесь все было странно. Кто знает, сколько отважных претендентов подымали Молот Притязаний и били в Щит Вызова, сражались, побеждали, царили, потом откликались на вызов, снова сражались, гибли, и кровь Священного кабана заливала их холодеющие тела… Сколько духов кружилось в теплом морском ветре? Длинные пологие холмы, пустынные равнины, сияющие башни на фоне бескрайней синевы океана, сливающейся с небом на горизонте, – все казалось Грациллонию призрачным, как сумбурные видения быстрого дневного сна.

Обе процессии встретились там, где дорога из Священного леса вливалась в Аквилонскую дорогу, ведущий из восточных ворот города. Огромные, в два человеческих роста, статуи Тараниса и Белисамы были изваяны из мрамора греческими скульпторами, присланными когда-то Римом в знак дружественных отношений.