Пес, который порвал поводок - Конант Сьюзан - Страница 6

По-моему, он просто считал Роджера дубиной. Кроме того, мне казалось диким, что Рауди пойдет домой с кем-нибудь другим, не со мной.

— Это не годится, — добавила я. — Ему не справиться с двумя собаками.

— Ему и с одной не справиться, — ядовито сказал Винс.

Винс никогда, никогда такого не говорил. На всех нас сказывалось нервное напряжение.

— Бери-ка Рауди и ступай домой, — сказал Рэй. — Завтра его возьму я или кто-нибудь другой. Мы составим график.

Глава 3

Если я одна, мне нужно минут десять, чтобы дойти по Конкорд-авеню от арсенала до дому. Мой дом не что иное, как красный сарай о трех квартирах, с огороженным двором. Я живу на нижнем этаже, а моя закладная оплачивается арендными платежами за две другие квартиры. На втором этаже — моя подруга Рита, психотерапевт, а на третьем жила преподавательница английского языка из Гарварда; ей отказали от должности, потому что на кафедре обнаружили, что она пьет кембриджскую водопроводную воду вместо воды «Перье», не слушает американское общественное радио, а однажды поймали ее на том, что она говорит «я думаю» вместо «есть мнение», — во всяком случае, так она рассказывала.

Конечно, того, что зарабатываешь писаниями о собаках, не хватит, чтобы оплатить дом в Кембридже, даже дом, скромно соседствующий с непрестижным концом Эпплтон-стрит. Конец Эпплтон-стрит близ Брэтл-стрит — шикарен. Даже шикарнее самой Брэтл-стрит — ведь Брэтл-стрит, со всеми своими особняками, перегружена транспортом, идущим к Гарвард-сквер и обратно, меж тем как Эпплтон-стрит по кембриджским меркам — тихая улица. До нынешнего вечера на Эпплтон-стрит жил д-р Стэнтон, и не в бедном ее конце. Я смогла позволить себе дом в Кембридже по единственной причине — мне помог Бак. Хоть, по его мнению, мне лучше бы вернуться в штат Мэн, он так оскорбился, когда я не нашла себе квартиру, где могла бы держать собаку, что предложил сделать взнос наличными, дабы обеспечить мне зону терпимости к собакам. Я, естественно, разрешаю держать в своих квартирах домашних животных. Бак полагает, что инвестирование этого дома нравственно себя оправдывает.

В этот вечер прогулка домой из арсенала заняла по меньшей мере минут двадцать, если не больше, потому что Рауди оставлял по пути свою метку на каждом дереве, пожарной водоколонке и фонарном столбе. На углу Файервезер нас обогнала пара типов, несущихся на своей тачке на скорости шесть миль в минуту, и Рауди попытался втянуть меня в гнавшуюся за ними собачью сборную. На углу Уолден-стрит он заметил ирландского сеттера, вышедшего прогуляться. Шерсть у него поднялась, он распластался на тротуаре, скрючась в готовности к прыжку, а потом так мощно и быстро рванулся вперед, что у меня колени подогнулись, и, сохраняя равновесие, я напряглась, как на воинском смотру, и повисла у него на поводке. Пожалуй, мне следовало бы испытывать тревогу, идя вечером по улице, где, возможно, разгуливал убийца, но Рауди меня от этого отвлекал. К тому же рядом с ним я выглядела защищенной, хотя скорей всего ни под какой защитой не была. Лайки — без разбору общительные псы, для них каждый встречный и поперечный — друг, товарищ и брат. Они любят почти всякого, хотя по вечерам даже больше походят на волков, чем днем.

То ли благодаря Рауди, то ли просто так, но домой я пришла невредимой. Кухня у меня чистая, не подновлявшаяся с 1940-х, зато опрятности ради выкрашенная в сливочно-терракотовые цвета. Если не вглядываться пристально, вряд ли заметишь, что шкафчики металлические, а под ногами — линолеум, а не кафель. Рауди нужно было попить, и я налила ему воды в большую алюминиевую кастрюлю. Как-то не была готова позволить ему пользоваться миской Винни. Он вылакал с кварту или около того, а потом приступил к осмотру, вернее, обнюху квартиры. Шерсть у него снова поднялась, — вероятно, почуял еще не совсем выдохшийся запах Винни. С особой тщательностью обследовав углы и плинтусы кухни, он поднялся на задние лапы, плюхнул передние на кухонный стол и сунул свой носище в сахарницу, которую я там оставила. Я заорала: «Не сметь!» — но он уже вылизал ее дочиста.

Я ожидала, что Стив позвонит или заявится. Не видела его с тех пор, как он послал меня звонить в «Скорую» и в полицию, но кто-то говорил, что он был возле входа в арсенал, возможно в вестибюле. Я полагала, что он должен знать о происшедшем куда больше меня, а не рассказать об этом мне — на него было не похоже. Когда он теряет пациента, ему труднее, чем можно себе представить. Он, вероятно, очень расстроился из-за д-ра Стэнтона и захочет излить душу, но я проголодалась и устала и ждать его не собиралась. Я к нему очень хорошо отношусь, но не все же хочется принимать! Пока я сидела за кухонным столом, жуя сандвич с тунцом, Рауди расположился подле меня, вежливо наблюдая. Мое «Не сметь!» сделало свое дело. Пес был так хорош, что я оставила ему несколько корочек и поставила тарелку на пол. Одна из многих печалей после утраты Винни — отсутствие того, кто вылизывает тарелки, миски и кастрюли. Каждый раз, когда я отмывала с тарелки яйцо, отскребала подгоревший сыр с противня или лично вылизывала миску, мне ее недоставало — а ведь к концу у нее был плохой аппетит. Нет ничего антисанитарного в том, чтобы позволить собаке предварительное мытье посуды. Мы же не возражаем, чтобы из нашей посуды ели друзья, так какая беда, если из нее ест пес?

Моя спальня могла бы быть премиленькой — в один прекрасный день таковою станет. Она окрашена в белый цвет, в ней белые шторы. Диван под наклонным окном увеличит само окно, а еще там хватит места для качалки и большого шкафа. Но этим я обзаведусь когда-нибудь. А пока комната обставлена очень скудно. Кровать королевских размеров, с дубовой спинкой в изголовье. Приставка для расширения кровати — из маленьких белых секций на темном основании. Под кроватью — выдвижные ящики. Там было и гнездо Винни, но, когда она умерла, я вымыла ящик и выставила ее постель в подвал. К аккуратности я привыкла, пожалуй, потому, что, когда была ребенком, все, что бы я ни оставляла валяться, погибало: было изгрызено или закопано.

Я решила, что Рауди приятнее всего будет остаться в моей комнате. Перед тем как лечь, я погасила верхний свет и включила ночник. У кровати с обеих сторон есть по встроенному ночному столику. Это хорошая кровать. По-моему, лучше купить одну стоящую вещь, чем уйму дешевки. Рауди побрел ко мне — жетоны на его ошейнике зазвякали. Не та была ночь, чтобы оказаться разбуженной собачьими жетонами. Я расстегнула ошейник и положила на ночной столик.

Не могу объяснить, но, по-моему, в тот миг, когда я снимала с него ошейник, он понял — что-то не так. Положил обе передние лапы на кровать и уставился на меня. Что мне нравится в маламутах — так это то, что им не обязательно быть всем капля в каплю схожими. У Рауди морда сплошь белая — безо всякой черноты вокруг глаз или пасти, — кроме носа, черного, каким ему и следует быть. Он выглядел столь разумным, что я почувствовала, будто обязана объяснить ему, почему он здесь. Может, это и глупо, но я это сделала. Рассказала ему и о Винни.

— Она была истинно высшего класса, — сказала я. — Мне ее подарила моя мама. Теперь я их обеих потеряла. Ты должен понять, что замены я не ищу.

Он прижал уши, раскрыл шире некуда свои миндалевидные глаза и положил лапищу мне на руку. Поговорив с ним, я выключила ночник и проспала до семи утра. Меня разбудил телефонный звонок. Это был Стив, напросившийся завтракать. Обычно я ему говорю, чтобы шел в «Макдоналдс» и дал бы мне еще поспать, но мне хотелось пообщаться с ним до визита Кевина. Я не была уверена, нужно ли рассказывать Кевину о Маргарет Робишод, и Стив мог дать мне беспристрастный совет. Ведь клуб уволил ее более чем за год до прихода Стива.

Согласно стандартам АКС, лайка не пес-однолюб, и для Рауди было благом, что он соответствовал стандарту. Не похоже было, что он тоскует по д-ру Стэнтону. Я на минутку выпустила его во двор, а вернувшись в дом, он проводил меня до двери ванной. Винни, которая любила воду, обычно оставалась в ванной и составляла мне компанию, пока я принимала душ, — всегда надеялась, что я ее к себе приглашу; но, даже когда я закрыла воду и стала сушить волосы, Рауди по-прежнему стоял в коридоре с недоверчивым выражением на морде.