Балаустион - Конарев Сергей - Страница 108

– Помнится, еще недавно ты был совершенно уверен в профессиональных качествах этого человека…

– Я и сейчас в них не сомневаюсь, клянусь богами-олимпийцами, – поспешил уверить его собеседник. – Но миром правит случай, и самые изощренные планы порой терпят крах из-за нечаянных мелочей, предугадать которые не в силах даже мозг гения. Это относится и к нашему мастеру убийств. А сегодняшнее происшествие пошатнуло мою веру в его непогрешимость.

– Какое происшествие? – прищурил глаза Лисистрат. – Схватка на агоре? При чем здесь…

– Я имею в виду маленький мятеж в нашей военной школе, агеле, – небрежно проронил Анталкид, остро чувствуя свое превосходство перед этим напыщенным, самоуверенным, но страшно чужим в этом городе иноземцем. – Как, ты еще не слышал об этом?

И эфор, решивший ничего не скрывать от своих высоких друзей и покровителей, поведал македонянину о приключившейся в агеле истории. Сам Анталкид услышал о ней час назад из уст Мелеагра, имевшего собственные источники сведений.

– Невероятно, – удивленно качая головой, проговорил Лисистрат, выслушав рассказ. – Эврипонтиды устраивают два мятежа в один день, а власти полиса и не собираются унять их. Чего вы ждете, пока они подведут тараны к воротам ваших особняков?

– Ах, не преувеличивай, добрый господин Лисистрат! – улыбнулся Анталкид, позволив себе расслабиться, откинувшись на ласковые подушки. Продолжать борьбу с этими мягкими чудовищами было невозможно. – Нет ничего проще, чем взять Пирра и всю его шайку под стражу, слава богам, натворил он достаточно. Но… тюрьма даст ему большую безопасность, нежели свобода, ты не находишь?

Эфор хитро посмотрел на собеседника.

– Хм, интересно, – задумавшись, проговорил тот. – Развивая твою мысль, можно предположить, что те из высших магистратов города, кто не предпримет никаких действий против распоясавшегося царского сына, знает о заговоре или является его участником. Так?

– В точку! Нам остается только сидеть, наблюдать и делать выводы, – рассмеялся эфор.

Все еще продолжая размышлять, македонянин почесал бровь, затем поднялся, сделал несколько шагов по наборному полу.

– Но мы говорили об убийце. Итак, ты полагаешь, что он способен провалить дело? – вспомнил Лисистрат.

– Не он, а судьба. Она слепа, как Полифем, но разит без промаха, как Аполлон.

– Если она сразит убийцу, а не его жертву, нам, клянусь всеблагими богами, следует подстраховаться. В том, что касается вероятного возвращения из ссылки царя Павсания. Этого не должно произойти, как бы ни пошли дела у господина Горгила.

– Согласен, – подал голос эфор. – Неплохо, что мы знаем игру других, но не нужно забывать собственную.

– Итак, возвращаемся к подготовке синедриона геронтов. Ты обещал подготовить список враждебных и колеблющихся членов герусии…

«Ах ты, ослиная задница! – возмутился про себя Анталкид. – Я это обещал не тебе, а римлянину!» Но вслух сказал:

– Список со мной.

– Доставай, – приказал Лисистрат. – До заседания осталось два десятка дней. Прямо сейчас мы должны распределить всех сомнительных геронтов на эти двадцать вечеров. Естественно, на трапезы в компании консула Фульвия Нобилиора и моей.

«А ты не так уж безобиден, как мне показалось вначале. Нужно было догадаться, что Македония не пришлет представлять свои интересы кого попало. И как можно было так ошибиться, старею, что ли?» – с невольным уважением подумал эфор, вытаскивая из-за пазухи лист пергамента. Лисистрат решительно поставил на стол большой, на три фитиля, масляный светильник.

Две фигуры, долговязая македонца и расплывшаяся, словно надутый мех, спартанца, склонились над испещренным именами свитком. Пауки ткали сеть.

Энергичные морщинистые руки старого доктора Агамемнона ловко опустили в чан с едко пахнущим бальзамом очередной лоскут корпии, затем столь же ловко пристроили его рядом с предыдущими на истерзанную спину лежащего ничком мальчишки. Леонтиск взглянул на следившего за этими манипуляциями Пирра, что сидел с другой стороны кровати. Лик царевича, обращенный к распростертому на постели брату, выражал сдерживаемую ярость и муку. Афинянин хорошо понимал и то и другое.

Прошла половина дня и ночь с тех пор, как Галиарт и мальчишки из агелы доставили Ореста в дом Эврипонтидов, а юный сын Павсания так и не приходил в сознание. В доме никто не спал. Пирр молча сидел у очага, глядя на огонь, «спутники» царевича, кроме тех, что несли стражу на улице, находились тут же, не смея нарушить тишины. В середине третьей ночной стражи доктор Агамемнон позвал царевича, сказав, что сердцебиение у мальчишки стало совсем слабым, и он может умереть в любой момент. Пирр и вскочивший за ним Леонтиск прошли в комнату, где уложили Ореста, остальных «спутников» старый лекарь усадил суровым взглядом.

До самого утра Пирр, Леонтиск и лекарь сидели у постели, чтобы отпугнуть Смерть, не дать ей потушить последнюю искру жизни, теплившуюся в исполосованном бичами теле «волчонка». Часы тянулись томительно. Глядя на безжизненное белое лицо младшего Эврипонтида, Леонтиск мрачно размышлял о последних событиях прошедшего – уже вчерашнего – дня.

Больше всего, если не считать жизни младшего царевича, его тревожила судьба покинувших агелу «волчат». Критий отправился к своему отцу Эпимениду, прочие члены декады также разошлись по домам, предварительно доставив мертвого Еврипила и Бианта, находившегося не в лучшем состоянии, чем Орест, к их отцам. Пирр приказал всей декаде некоторое время не высовываться, ожидая, чем обернется злодеяние педонома и их самовольный уход из агелы. Галиарт присоединился к «спутникам», проживавшим в доме царевича, потому что опасался возвращаться в дом отца, сурового наварха Каллиброта.

Леонтиск понимал, в какой переплет попал и сам Галиарт, и декада «волчат», по сути, сбежавшая из агелы. По законам Спарты, их поведение было обыкновенным дезертирством, и никакая жестокость начальника военной школы не могла служить оправданием. Если Пирр и его партия срочно не предпримут действий для защиты беглецов, их ожидает суровое наказание.

– Сердечный бой восстановился, – сухой голос Агамемнона прозвучал, как хруст ветки под ногой в ночном лесу. – Смерть ослабила хватку, но не ушла, проклятая, я чувствую ее.

Пирр движением глаз сделал Леонтиску знак покинуть комнату, сам поднялся на ноги.

– Старина, будь с ним и днем и ночью, – с видимым усилием проговорил он, повернувшись к лекарю. – Не допусти, чтобы мой брат умер, слышишь?

– Наследник, я всего лишь человек, и вдобавок очень старый, – молвил тот. – Мне нет проку говорить тебе то, что ты хочешь услышать, и тем умалять истину. Истина же в том, что у мальца шансов немного, один против трех.

– Я не желаю этого слышать! – Пирр сжал кулаки, на щеках заходили желваки.

– Тебе бы, сынок, принести жертву богу Асклепию и попросить его о милосердии и содействии, – мягко сказал Агамемнон, покачав древней, совершенно седой головой. – А я сделаю все, что возможно, поверь.

– Знаю, – кивнул Пирр и вышел прочь. Леонтиск, обменявшись взглядом со старым лекарем, поспешил за ним.

– Подлые звери! Сволочи! – скрежетнул зубами царевич, когда они оказались в коридоре. Тяжелый кулак врезался в стену, еще и еще раз, до крови. Лакированные доски, которыми была обшита стена, жалобно загудели. Из щелей облачком выплеснулась пыль штукатурки.

– Командир… – Леонтиск положил руку на плечо царевича. – Все будет хорошо, вот увидишь…

Простые слова утешения не шли с языка, прилипали к губам.

– Ничего уже не будет хорошо, – рыкнул Пирр, с видимым усилием беря себя в руки. – Проклятый убийца! За что мальчишку-то, за что?

«Он не верит, что Орест выживет», – дошло до Леонтиска.

– Думаешь, это его рук дело, командир? Горгила? – осторожно спросил афинянин.

– А чьих же еще? – Пирр глянул на афинянина так, что тому стало страшно. – Думаешь, Пакид сам, ни с того ни с сего, приказал запороть моего брата до смерти?