Балаустион - Конарев Сергей - Страница 148

– Говори.

Хлебнув из протянутого Энетом кубка, Антикрат начал рассказ:

– Около часа назад ко мне в Персику явился – кто бы вы думали? – Исад, сын Фебида, собственной персоной.

– Исад? – открыл рот Феникс, но тут же затих под грозным взглядом Эврипонтида.

– Он самый. Когда-то наш товарищ в агеле, а ныне – один из Трехсот, охраняющих драгоценную задницу нашего царя-Агиада. Сей отчаянный мечник поведал мне по секрету прелюбопытные вещи.

Острое, словно лезвие, лицо Исада было напряжено. Пальцы правой руки стискивали у пояса украшенный серебряной чеканкой шлем, длинный черный султан которого – привилегия и гордость Трехсот – трепетал, на ладонь не доставая пола.

– Пленников с закрытыми лицами, сперва одного, за ним другого, привели в подземелье царского дворца люди элименарха Леотихида, – голос молодого номарга звучал глухо, сам он глядел не на Антикрата, а куда-то вдаль. – Все помещения дворца охраняются номаргами, и вышло совершенно случайно, что сегодня я стоял у этой лестницы… Начальник был в курсе, и пропустил леотихидовских с их добычей. Под вечер в темницу явился сам Леотихид и пробыл там некоторое время. В этот момент появился царь Эвдамид со свитой. Он выглядел усталым и нервным, спросил, не видели ли мы его брата. Мы отвечали, что Леотихид находится в подземелье. Царь велел передать брату, чтобы тот немедленно явился к нему, и ушел в свои покои – переодеться для вечерних церемоний. Декадарх отправил меня вниз передать приказ царя, и…

Исад сглотнул, облизнул темные губы.

– Я услышал конец разговора элименарха с заключенным и с тюремщиками. Эти пленники – Леонтиск, «спутник» Пирра и молодой афинянин из новых людей Эврипонтида, а их похищение – часть какого-то пакостного замысла.

Антикрат не перебивал. Это была самая длинная речь Исада на его памяти, а сына Фебида он знал с шестилетнего возраста, так как воспитывался с ним вместе в агеле. Раньше они были почти приятелями, увлеченные общей для обоих страстью к фехтованию. Но в последние годы, после посвящения в воины, видеться удавалось нечасто, а взаимоотношения стали более прохладными. Быть может, какое-то отношение к этому имело и традиционное соперничество между Священной Морой и отрядом Трехсот, двумя элитными воинскими отрядами Спартанского государства. Почему же сейчас Исад пришел именно к нему?

– То, что я, стоя невидимый на лестнице, услышал из уст Леотихида – это мерзость, настоящая мерзость. Элименарх действует за спиной государя, злоупотребляет своим положением… Царь Эвдамид не может принимать участия в подобном.

– Но ты в этом не уверен, так? – тихо спросил Антикрат. – Не знаешь этого наверняка, и поэтому не пошел напрямую к нему, не сообщил о творящемся злодействе?

– Ты прав, – взгляд Исада опустился к носкам его эндромидов. – Я не сказал ни ему, ни своему командиру. А Леотихида встретил на самом верху лестницы, чтобы он чего-нибудь не заподозрил. Элименарх сразу ушел к царю, а я… Не знаю, ведает ли государь о деяниях Леотихида, но я убежден, что такие вещи не должны происходить в Спарте. Не должны происходить нигде. Поэтому и пришел к тебе. Ты – друг Эврипонтидов, сообщи им, что в полночь пленников переведут в другое место, где они встретят смерть. Если Пирру дорога жизнь друзей, он помешают злодейству.

– Конвоировать пленника будут номарги? – нахмурился Антикрат.

– Нет. «Белые плащи» элименарха.

– Хорошо, я все передам Пирру. Но… если эврипонтиды отобьют пленника, поднимется скандал. Можем ли мы рассчитывать… что ты повторишь свой рассказ перед эфорами, и если понадобится – перед судом?

– Нет! – Исад поднял черные глаза, решительно покачал головой. – Пойми меня правильно: я пришел к тебе и рассказал все, потому что этого требует моя совесть. Но существует еще и долг. Я дал присягу верности, поклялся именами богов и честью своего рода служить царю Эвдамиду. Невозможно считать, что остался верным государю, обвиняя в суде его брата, верно? Не знаю, быть может, я и сейчас совершаю большую ошибку, вмешиваясь в дела, которые могут быть недоступны моему пониманию. Может быть. Но я не верю, что благие дела делаются такими методами, поэтому… будь что будет.

– Иногда совесть и долг встают друг против друга с мечами в руках. – Проклятье, не это ли говорил ему Леонтиск сегодня утром? Как я тебя понимаю, дружище Исад, как я тебя понимаю! – Спасибо тебе.

– Бывай, солдат, – кулак номарга ткнул Антикрата в плечо. Затем Исад решительным движением водрузил на голову шлем с развевающимися черными перьями, развернулся и пошел прочь.

Только глядя ему вслед, Антикрат понял, чего еще не сказал вслух великий мечник Исад. О том, что грозит молодому номаргу, когда Агиады начнут копать, откуда произошла утечка информации: закрытый трибунал, изгнание и позор.

И кто поможет тогда самому Исаду?

– Итак, в полночь, – проскрежетал металлический голос Пирра в тишине, повисшей в экседре, когда Антикрат закончил рассказ.

– Точно, – кивнул тот. – Боги, как я сожалею, что не могу пойти с вами!

– Ты уже сделал, все что должен был, – царевич положил руку ему на плечо. – В десять раз больше, чем должен был. Возвращайся на службу и будь покоен: Эврипонтиды платят свои долги.

– Да хранит вас Афина! – Антикрат отдал салют, коротко попрощался со всеми и вышел. Священная Мора забирала силы, время и самую жизнь своих солдат полностью, без остатка.

– Великие силы, – пробормотал Галиарт, глядя на закрывшуюся за товарищем дверь. – Как вовремя он появился: еще полчаса, и мы разошлись бы по всему городу.

– Но удача на нашей стороне, и ровно в полночь мы порвем глотки леотихидовским кобелям! – прорычал Лих.

– И сукам! – добавил Феникс, напомнив о Палладе.

Энет, до прихода Антикрата угрюмо сидевший в углу, едва сдерживал слезы облегчения. Здоровяк чувствовал себя виноватым, что отпустил Леонтиска одного на погибель, и теперь, услыхав, что друг-афинянин жив, чувствовал в крови жар боевого возбуждения. Хвала богам и Исаду. Если бы не он, афиняне исчезли бы тихо и без следа, как, наверное, и планировал негодяй Леотихид. Ну, теперь бы только добраться до его рыжей физиономии. Вот только… проклятье! Что, если Эврипонтид…

– Командир! – бросился он к царевичу. – Не запретишь ведь ты мне пойти со всеми?

Пирр помолчал, напряженно размышляя.

– Пойдем все вместе, – наконец решил он.

– Но, командир! – протестующе воскликнул Тисамен. – Тебе не следует идти. Вдруг это ловушка?

– Весьма вероятно, – поддержал его Ион. – Что, мню, если Агиады с намерением ввели Антикрата в заблуждение, дабы расставить нам западню?

– Но ведь Исад… – почесал щеку Энет.

– А что – Исад? – поднял на него черные глаза Тисамен. – Кто он нам – брат? сват? Друг, наконец? Нет, он даже в агеле, клянусь богами, не был нам ни врагом, ни приятелем, так же, как его эномотарх Леонид.

– Ни то, ни се, – поддакнул Феникс.

– А ныне Исад, того не позабудьте, является телохранителем Эвдамида, и присягнул Агиаду священною клятвою верности, – продолжал Ион. – Отчего же так легко мы доверяемся его слову? Запамятовали, что нынче и в Спарте правят ножи и интриги?

– Исад не таков, – твердо сказал Пирр. – Он истинный сын своего отца, «железного» эфора Фебида.

– Командир, наш умник прав – риск велик, – неожиданно заявил Лих, обычно не склонный к осторожности. – Мы ведь знаем, что тебя хотят погубить. Естественно со стороны врагов подстроить западню, спровоцировать нападение с нашей стороны, а потом заявить, что они закололи тебя защищаясь, приняв в темноте за грабителя.

– А на кой тогда вы, «спутники», как не для того, чтобы служить мне щитом? – хищно усмехнулся царевич. – Я поведу вас самолично, и это не обсуждается. А что необходимо обсудить – так это где устроить засаду и кто будет наблюдать за дворцом Агиадов. К столу!

Переглянувшись и проглотив бесполезные возражения, «спутники» вслед за царевичем нагнулись над столешницей, где был расстелен пергамент с нанесенным на нем планом Спарты и ее ближайших окрестностей.