Балаустион - Конарев Сергей - Страница 177

Проплыла над головой высокая, украшенная все той же головой быка арка городских ворот. Стражники салютовали царевичу Диону, а лакедемонян проводили любопытными взглядами. Хотя трудно было предположить, что для критян в диковину иноземцы – на улицах Кидонии можно было заметить и смуглую кожу мавританца, и завитую на персидский манер бороду, а уж иудеи встречались на каждом шагу. Большинство мужчин имело вид откровенно разбойничий. Было общеизвестно, что в шикарных притонах столицы коротают зиму самые удачливые пиратские капитаны и их команды.

Потребовался почти час, чтобы добраться до Герополя, внутренней цитадели Кидонии. Здесь находился царский дворец, так называемый Большой, так как Малый стоял на берегу моря за военным портом. Кроме того, в Герополе размещались большинство государственных учреждений и казармы царских копейщиков. А также с десяток больших и известных храмов. В том смысле, что одни были большие, а другие известные. Самым знаменитым из них было святилище Артемиды Диктины, построенное еще самосцами, основателями Кидонии. Чуть меньшей популярностью пользовался храм Посейдона, возведенный над проломом в скале, сотворенным, по преданию, трезубцем самого бога. В этом же храме демонстрировался и обломок этого трезубца – черная, трухлявая, непонятно почему не рассыпающаяся в пыль коряга. Впрочем, горожане, за исключением жрецов храма, были уверены, что эта «реликвия» – самый настоящий хлам, призванный вызывать восхищение и доить кошели паломников.

У парадной лестницы дворца Дион объявил расставшимся со лошадьми и экипажами спартиатам, что сейчас слуги покажут им предназначенные для них покои, а царевича Пирра, согласно его желанию, проводят в палаты, занимаемые царем Павсанием.

– Можем ли мы надеяться на аудиенцию у венценосного Полидора Птолемаида? – вежливо поинтересовался Пирр. – Мой отец вскоре отправится домой, я полагаю, он захочет поблагодарить владыку острова за оказанное гостеприимство.

– В настоящий момент отца нет в Кидонии, – повел тонкими бровями Дион. – Он отбыл в Кносс на освящение нового храма владыке богов Зевсу, и вернется через несколько дней. Не сомневаюсь, что он с радостью примет и тебя, Пирр Эврипонтид, и твоего почтенного отца, как только это будет возможно.

Эврипонтида этот ответ удовлетворил. Галиарт видел, что все, чего в данный момент желает спартанский царевич – это повидаться с отцом. Похоже, все это понимали. Дион откланялся, сказав, что ему необходимо отдать распоряжения насчет вечернего пира в честь гостей из Лакедемона. Геронт Мелампод объявил, что явится для официальной церемонии голосования завтра.

И вот они, то есть царевич Пирр и четверо его «спутников» – Тисамен, Феникс, Ион и сам Галиарт, сопровождаемые Эпименидом и Иамидом, идут ярко освещенными утренним солнцем коридорами царского дворца. Все молчали, все явно волновались. За исключением великана Иамида, шагавшего с непроницаемым каменным лицом. Статуи, фрески, мозаичный пол, высокие дверные проемы, все как один, украшенные головой быка, – все проплывало мимо, уходило за спину, подчиняясь нервному ритму их шагов. Дворцовая челядь бросала свои занятия, провожая их любопытными взглядами.

И вот, наконец, закрытые двери лакированного дуба, у которых рослыми изваяниями застыли четверо номаргов. При виде знакомых черных султанов по плечам Галиарта пробежали мурашки предвкушения. Он поглядел на Феникса, тот скривил рот и подмигнул.

Кроме солдат, у дверей стоял сухощавый муж с суровыми чертами лица, сединой в волосах и коротко остриженной бородой. Гермоген, секретарь и первый советник царя Павсания, единственный из его друзей, кто добровольно провел вместе с царем все долгие восемь лет изгнания. Друзья Пирра с юных лет побаивались этого человека, чей лик обычно был гневным, а речи – хлесткими и безжалостными.

– Полагаю, ты с хорошими новостями, юноша? – вместо приветствия обратился советник к Пирру. – Иначе лучше бы тебе не приезжать. Дурные вести убьют царя…

– А добрые – вылечат! – усмехнулся царевич. – Мы возвращаемся в Спарту, уважаемый Гермоген. Так что прибереги суровые речи для Агиадов. Бьюсь об заклад, они уже забыли, как ты бываешь невыносим!

– Я напомню, – морщинистое лицо советника исказилось зловещей усмешкой. Улыбаться по-другому он просто не умел.

По знаку Иамида телохранители распахнули двери, и все прошли в обширную квадратную приемную, стены которой были обиты выцветшими гобеленами, изображающими подвиги Тесея. Здесь тоже находились несколько номаргов, а также пухлый человек с большой блестящей лысиной, окруженной венчиком редких волос, возившийся в углу с лежавшими на столике кореньями, сушеными травами и тысячей различных склянок.

– Как чувствует себя государь, Еврифонт? – спросил Эпименид.

– Ждет, господин, – ответил лекарь, поклонившись в сторону Пирра. – Я дал ему бодрящий отвар тысячелистника и эвкалиптовой коры, и теперь государь готов принять посетителей.

– Когда мой добрый друг Павсаний приболел, я поручил его заботам собственного лекаря, – пояснил, повернувшись к Пирру, Эпименид. – Даже ваш старый Агамемнон, да будет ему покойно в Эребе, не был большим знатоком трав, чем мой Еврифонт.

– Благодарю, что так заботишься об отце, когда тебе самому нужна помощь лекаря, – мягко проговорил Пирр. Выдохнул, облизал губы и сам открыл дверь, ведущую в спальню старого царя.

– Отец? – Пирр шагнул внутрь, оставив двери открытыми. «Спутники», не в силах удержаться, двинулись следом.

Павсаний лежал на широкой кровати с высокой резной спинкой у изголовья и низкой, со столбиками для балдахина, – в ногах. Размеры кровати только подчеркивали невероятную худобу старика, а белоснежные простыни подчеркивали болезненную желтизну его кожи. Царя практически невозможно было узнать, даже по сравнению с тем человеком, которым он был еще два года назад. Над одеялом выступали только голова и верхняя часть туловища, но этого было достаточно, чтобы увидеть, как он сдал. Пергаментная кожа, обтянувшая лысеющий череп, глубокие и темные впадины глаз, тонкая шея, синие костлявые кисти рук… Государь Спарты Павсаний Эврипонтид выглядел немногим лучше мертвеца. Но он был еще жив, что и доказал, произнеся громким и звонким – прежним – голосом:

– Сын, приветствую тебя. Здравствуйте и вы, орлы!

Последнее относилось к заглядывавшим в проем двери «спутникам». Теперь им пришлось, хочешь – не хочешь, войти и отдать царю положенный воинский салют-приветствие. В спальне сразу стало тесно. Комната была небольшая, но комфортная: высокое узкое окно, дающее много света, обитые деревом панели, в дальнем углу дверь уборной, из которой доносился мерный плеск водопровода.

– Галиарт, рад тебя видеть, – молвил Павсаний, глядя на афинянина. – Как тебе новая служба?

«Эпименид донес», – догадался Галиарт и гаркнул:

– В порядке. Рад служить, государь!

– Служи так, чтобы сын мой был рад, – колючий взгляд старого царя переместился на стоявшего рядом с Галиартом Тисамена. – А ты, черныш? В юности ты хвастал, что будешь номаргом, когда вырастешь. Я слыхал, твой закадычный друг Антикрат уже в Священной Море, чего же ты ждешь?

– Попасть в Мору все так же непросто, государь, – понурился Тисамен. Все знали, как гнетут его честолюбие успехи Антикрата.

– Мне твои оправдания не нужны. Попробуй начать с того, чтобы на следующем состязании в честь Ареса Воителя стать победителем в гопломахии! Увидишь – Эврилеонт сам предложит тебе черный плащ!

– Есть стать победителем, государь! – рявкнул Тисамен. Его смуглые щеки пылали алым румянцем.

– А ты, рыжий баламут? – царь уже переключился на Феникса. – Все так же лоботрясничаешь и зубоскалишь? Пожалуй, тебя исправит только женитьба. Хм, вот чем я займусь в первую очередь, когда вернусь в Спарту – найду тебе хорошую девицу и как следует погуляю на свадьбе. Что, Бессмертный, пригласишь царя на торжество?

«Бессмертный» было старое, еще детское прозвище Феникса.

– Я, государь? – перепугался он. – Я… это… мне еще рано жениться…