Балаустион - Конарев Сергей - Страница 184

– Тупой и неуклюжий, а туда же, шпионить! – раздался над ухом невзвидевшего света молодого солдата мяукающий, с придыханием, голос. В следующий момент этот голос неуловимо изменился, став таким… знакомым? – Сказать по правде, ты никогда мне не нравился, Энет-толстячок. Терпеть не могу безмозглых громил. Даже волнительный, как девчонка, Леонтиск мне куда больше по душе. Хотя… ну конечно, как я сразу не догадался? Ха-ха, а ведь это он тебя подставил, слышишь, Энетушка-дурачок? Афиненок ваш оказался слабаком и предателем – вот она, правда. И, чтобы скрыть свое предательство, не стал скликать всю вашу воронью шайку, а поторопился в погоню, чтобы избавиться от меня. Благодари дружка-предателя, за то, что сегодня ты раньше срока отправляешься в гости к старичку-Аиду.

Энет хотел сказать, что это ложь, что Леонтиск не может быть предателем, и что… но из рассеченной трахеи раздался только булькающий хрип, а рот наполнился соленым.

– Извини, болтать мне с тобой некогда, дружок, – произнес все тот же знакомый голос. Боги, да это же голос афинянина Эвполида! Неужели все происходит уже в Эребе? – Ты, наверное, искал отхожее? Давай я тебя провожу…

Крепкие руки, скомкав одежду на плечах Энета, потащили его по земле. Шея и грудь ощущали неприятное тепло льющейся из раны крови. Вскоре перед глазами силача замелькали мокрые доски, по ноздрям ударила концентрированная вонь испражнений. Поняв, что задумал злодей, великан попробовал сопротивляться, но тщетно – могучая сила его бугристых мышц истекла вместе с кровью, в глазах стремительно темнело, и Энет едва мог шевелить руками и ногами.

Горгил подволок его к смрадному проему.

– Если тебя это утешит, сообщаю: я услугами этого заведения не воспользовался. Прощай, толстячок.

Сильный толчок ногой, ужасное мгновение полета, холодные хлюпающие объятия нечистот. Это сон! Энет хотел проснуться, закричать, но в рот и ноздри хлынула густая омерзительная жижа.

В ушах его серебристо зазвенели колокольчики клепсидры.

Тяжесть несчастья давила на плечи так, что конь Леонтиска уже давно должен был рухнуть наземь – ломая ноги, подминая седока… Но этого не происходило, и жеребец продолжал нести афинянина сквозь несуетную череду спартанских улочек к дому Эврипонтидов, цитадели злосчастья.

Избавиться от потревоженного в любовных утехах гиганта стоило Леонтиску немало времени и сил. Лишь имя царевича Пирра вкупе с обнаженным мечом заставило могучего дружка толстушки отказаться от желания свернуть шею непрошенному визитеру. Вернувшись на первый этаж, Леонтиск понял, что за время его отсутствия стряслось что-то дурное: общий зал был пуст, и все как один посетители «Золотой мухи» столпились на заднем дворе, переговариваясь возбужденными голосами. С оборвавшимся сердцем сын стратега бросился вперед, задыхаясь, расталкивая людей здоровой рукой и сам увидел это – страшную кровяную полосу, ведущую от двери к уборной, огромного пса с вывалившимися из вспоротого живота внутренностями, издыхающего у дальней калитки, и трактирщика с трясущимися губами. Взглянув на Леонтиска мутными глазами, владелец «Мухи» пролопотал:

– Он убил его. Этот купец Ксантипп, он убил твоего друга. И песика Митридата. Великие боги, что же это творится?

А потом из выгребной ямы извлекли покрытое нечистотами большое тело Энета. Страшная рана на шее продолжала сочиться кровью. Этого Леонтиск выдержать уже не мог – резко развернувшись, он бросился вон из трактира.

И вот он вестником беды скачет к дому Эврипонтидов. Капюшон был отброшен за спину – афинянин больше не скрывал лица. В глубине души он даже хотел, чтобы кто-нибудь из номаргов Эвдамида опознал его и уволок в темницу. Раскаленная смесь горя и чувства вины жгла Леонтиска изнутри настолько сильно, что он почти не следил за дорогой и даже удивился, когда копыта его жеребца зацокали по мостовой улицы Медников. Ну вот и конец пути. Чувствуя себя столетним стариком, афинянин тяжело спешился и как во сне двинулся к воротам особняка Эврипонтидов. На стук открыл привратник Орбил, не сразу признавший в перепачканном сажей посетителе «спутника» царевича Пирра. К афинянину тут же с решительным видом двинулись несколько вооруженных людей, разгуливавших по двору, но он бесцеремонно растолкал их и направился к замеченному у парадного крыльца Коршуну.

– Лео, ты? – удивленно воскликнул Лих. – Ты чего здесь делаешь? Ха, да ты похож на демона, только что вырвавшегося из Эреба.

Они, похоже, еще ничего не знали о смерти царя – вид у Коршуна был веселый. Наверное, ждут со дня на день счастливого возвращения Пирра и его отца. Увы, через несколько минут Леонтиск убьет счастье этого дома, выплеснув на него яд правды.

– Принес я черные вести, друг, – выдавил из себя Леонтиск. – Собери всех в экседре.

– Идем, – тонкие губы Лиха сжались в бесцветную линию. Не говоря более ни слова, Коршун отвернулся и направился в дом.

В зал для гостей, где уже сидел случившийся кстати Мелеагр, новый советник Эврипонтидов, вскоре явились и остальные. Приковылял одноногий, уже оправившийся от лихорадки Аркесил, встретивший афинянина радостным возгласом. Появилась, на мгновенье закрыв внушительной фигурой дверной проем, тетка Арита, за ней примчался Орест Эврипонтид с деревянным мечом в руке, он тоже поднялся на ноги после бичевания и приступил к упражнениям. Лих, мрачно глядя на Леонтиска, прислонился к колонне, скрестив руки на груди. Больше некого ждать, пожалуй. Остальные «спутники» вместе с царевичем Пирром находились на далеком острове Минотавра. Живы ли они?

Проглотив вставший в горле сухой комок, Леонтиск проговорил:

– Мужайтесь, друзья: у меня три новости, одна другой ужаснее. Первая: государь Павсаний мертв. «Навсикая» прибыла в Гитий с покойным Эврипонтидом и номаргами, никого из наших на корабле не было. Траурная процессия с телом царя уже движется в Спарту, к вечеру будет тут.

Лица мужчин окаменели, отрок Орест выронил меч, а тетка Арита охнула, но тут же прикрыла рот рукой.

– Весть вторая: советник царевича Эпименид нас предал. Я увидел лафиропола в порту беседующим с проклятым убийцей Горгилом. Они прибыли вместе на той же самой триере. И третья беда случилась, когда мы с Энетом, проследив за убийцей, захотели захватить его врасплох. Нам пришлось разделиться, чтобы не пропустить его, и Горгил провел меня… – спазм в горле мешал Леонтиску говорить, глаза резали предательские слезы. Чтобы вымолвить следующую фразу, афинянину потребовались все его силы. – Одним словом, Энет умер, а убийца скрылся.

Целый длинный миг общее отчаянное молчание было ответом на эти слова, затем тетка Арита глухо произнесла:

– Жаль, что довелось мне дожить до этого дня. Не видеть, сталбыть, Лакедемону старого государя Павсания. А я уже прикупила пятнадцатилетнего косского, его любимого… Вот горе-то, будто проклятье кто наложил на этот дом… Эх-х! Извините меня, старуху… Пойду отдам распоряжения, нужно готовиться к тризне… боги, столько смертей! – шумно вздохнув, она вышла.

На юного Ореста было жалко смотреть. Он, бывший еще мальцом, когда царя отправили в изгнание, знал его в основном по рассказам брата и окружающих. В глазах младшего царевича отец представал гордым и бесстрашным героем-полубогом, на голову превосходящим обычных людей. Он ждал возвращения Павсания сильнее, чем кто-либо из взрослых, и отчаяние, охватившее его сейчас, тоже было многократно более сильным. Парнишка не смел заплакать, потому что еще «птенцом» усвоил, что мужчины не льют слез, но закусил губу и побледнел, как гипсовая статуя.

Остальные выглядели ненамного лучше.

– Как так вышло – с Энетом? – Лих глядел на Леонтиска так, как будто это афинянин собственноручно убил товарища.

Сыну стратега пришлось, превозмогая боль, поведать подробности погони за Горгилом и событий в «Золотой мухе». Когда Лих услышал, что убийца утопил Энета в яме с испражнениями, он открыл рот и хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле, с губ сорвался только птичий клекот.